САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Костер в тумане. Яков Полонский. 19 декабря

Запоздалое приношение памяти Якова Полонского. Самые мои поэты, или Мой «роман» со стихами

Мои-любимые-поэты
Мои-любимые-поэты

Текст: Дмитрий Шеваров

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Он помог мне пережить одну из самых тревожных ночей в моей жизни. И я должен был написать о Полонском еще тогда, 35 лет назад.

Но с такого рода долгами всегда происходит что-то странное. Они лежат на пороге души - протяни руку и возьми. А ты отодвигаешь их в сторону - мол, успеется. Когда-нибудь, не сейчас.

Так и с Полонским. Уже пожелтели страницы той его книги, что стала для меня спасительной, а все жду чего-то.

Но вот - 200-летие Якова Петровича Полонского. И я слышу его чуть насмешливый голос: "Ну и какой повод тебе еще нужен, чтобы вспомнить обо мне?"

Итак, 1984 год. Осень. Ташкент. Ко мне прилетает жена. Мы не виделись два месяца - с тех пор, как меня призвали.

И вот мне дали увольнительную на сутки. Весь батальон повели в музей Ленина, а меня отпустили.

Прибытие рейса - в полночь. Я загодя примчался в аэропорт.

Смотрю в киоске, что бы купить в подарок жене. Вижу томик Якова Полонского "Лирика. Проза". Что ж, пусть это будет первая книга в нашей семейной библиотеке. Отдаю 2 руб. и 70 коп.

Мои-любимые-поэты.-Март

Времени - вагон. Выхожу из душного аэровокзала. Пахнет дымом - повсюду тлеют костры из листьев. Между ними бродит дворник и шевелит влажные листья палкой. С такой же палкой ходил Полонский. Однажды он упал с дрожек и с тех пор не мог обходиться без палки.

Из пелены дыма кошачьими фарами смотрит трамвай. Жесткие листья платана потрескивают под сапогами. Я мысленно репетирую нашу встречу. Скажу: "Здравствуй", а она скажет: "Привет!" Я скажу: "Ты сегодня очень красивая", а она скажет: "Я ужасно голодная".

Тут мне показалось, что там, на табло, появился заветный рейс, и я побежал обратно. На табло моего рейса не значилось. Вокруг - шум, гам и давка. Вспомнил, что имею право на специальный зал для военных. Гордо поднимаюсь на второй этаж. Тут заняты не только все сиденья, но и ступить некуда. Лежбище. На полу, на расстеленных шинелях, лежали в повалку ребята-афганцы.

Притулился куда-то, открыл Полонского на "Песне цыганки":

Мой костер в тумане светит;

Искры гаснут на лету...

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту...

Смотрю на часы: пора. А на табло - тишина. Пробираюсь к справочному окошку: "Девушка, а где московский рейс?"

- Пока сведений нет.

- Но ведь он вылетел.

- Вылетел.

- Так где же он?

- Сведений нет.

Я попытался снова погрузиться в Полонского.

- Вы бы пошли куда-нибудь, - сказала девушка, - а то стоите тут.

- У меня жена...

- Этим рейсом? Жена? Ну тогда стойте.

Не помню, сколько часов промаялся у этого окошка. Тут же роились другие встречающие рейс. Справочная девушка заученно повторяла про технические причины. В воздухе повисло отчаяние. Еще несколько раз я выбегал из духоты аэровокзала в горькую от дыма ночь.

Ходил туда-сюда, повторяя как молитву: "Мой костер в тумане светит... Мой костер в тумане светит..."

Когда зашелестело табло и на нем возник рейс Москва - Ташкент, уже светало.

Оказалось, у новенького Ил-86 в полете возникли проблемы с двигателем. Самолет сел на военном аэродроме, поэтому никаких сообщений по гражданским каналам связи о нем не было.

Когда мы с женой вышли из здания аэровокзала, то один из тех, кто ждал со мной всю ночь своих родных, сфотографировал нас. Не помню, кто это был.

А снимок сохранился: стоят, оглушенные счастьем, девушка с косичкой и молоденький лейтенант. Очень серьезные.

Вечером того же дня мы простились до зимы.

На прощанье шаль с каймою

Ты на мне узлом стяни:

Как концы ее, с тобою

Мы сходились в эти дни...

Из тетради Якова Полонского

Детское геройство

Когда я был совсем дитя,

На палочке скакал я;

Тогда героем не шутя

Себя воображал я.

Порой рассказы я читал

Про битвы да походы -

И, восторгаясь, повторял

Торжественные оды.

Мне говорили, что сильней

Нет нашего народа;

Что всех ученей и умней

Поп нашего прихода;

Что всех храбрее генерал,

Тот самый, что всех раньше

На чай с ученья приезжал

К какой-то капитанше.

В парадный день, я помню, был

Развод перед собором -

Коня он ловко осадил

Перед тамбур-мажором.

И с музыкой прошли полки...

А генерал в коляске

Проехал, кончиком руки

Дотронувшись до каски.

Поп был наставником моим

Первейшим

из мудрейших.

А генерал с конем своим,

Храбрейшим

из первейших.

Я верил славе - и кричал:

Дрожите, супостаты!

Себе врагов изобретал -

И братьев брал в солдаты.

Богатыри почти всегда

Детьми боготворимы,

И гордо думал я тогда,

Что все богатыри мы.

И ничего я не щадил

(Такой уж был затейник!) -

Колосьям головы рубил,

В защиту брал репейник.

Потом трубил

в бумажный рог,

Кичась неравным боем.

О! для чего всю жизнь не мог

Я быть таким героем!

1866

Оригинал статьи: "Российская газета"