Текст: Михаил Дьяченко, Москва
Фото: pixabay.com
ЖИВОЙ
(Орфография и пунктуация авторские)
Он подошёл к зданию школы. Щёки и подбородок чисто выбриты, причёска – волосок к волоску. Костюм новый, ни складок, ни морщин, ботинки начищены до блеска. Ничего не поделаешь – требования Министерства эффективного образования.
Александр Станиславович приложил большой палец к замку. Дверь школы открылась, и он вошёл в здание, необыкновенно тихое и пустынное в разгар учебного дня. Поднялся на третий этаж к своему кабинету, – тишину нарушал только звук его шагов. По пути он никого не встретил.
Учитель подошёл к классу, открыл дверь, – класс был пуст. Он прошёл мимо карикатурно уменьшенных копий парт и остановился у торцевой зелёной стены. Маленький класс, в два раза короче обычного, давил на него, словно жал надетый по ошибке пиджак хлюпика-коротышки.
За две минуты учитель скороговоркой перечислил по именам-отчествам своих соседей по дому – так он каждый раз перед уроками тренировал дикцию. Он никогда не узнал бы имена этих людей, если бы не пошёл и не познакомился с ними специально. В их доме, как и в большинстве городских домов, мало кто общался с соседями.
Затем Александр Станиславович встал у зелёной стены класса, напротив центрального ряда парт, и увидел, как одна за другой над партами появляются голографические изображения учеников. Урок начался.
Он знал, что новейшая школьная система обучения дорисовывает его учеников: они могли сидеть перед камерой хоть в майках и шортах, но их голограммы одевались в аккуратную, по уставу школы, форму. Однако учитель мог стоять перед классом только в строгом, по стандарту учителей, костюме. Надень он клоунский наряд, система не дала бы ему начать урок. Ученик был свободен в выборе одежды, а вот учитель – нет.
Александр Станиславович преподавал историю, авторский, эмоциональный и одновременно точный предмет, однако проявлять эмоции на уроке не имел права. Рассказывая о событиях, он не мог склонять учеников к своей точке зрения. И даже в мелочах система страховалась – она следила за голосом учителя, отсекая неуместные восклицания, паузы, смех, меняя тон речи. Она исправляла даже индивидуальные речевые особенности или ошибки. Ученики видели педагога отстранённой голограммой.
Всего раз Александр Станиславович посмотрел, как выглядит в глазах учеников. Он с трудом узнал себя в этом голографическом роботе. Хуже этого были только голограммы учеников, выходящие к доске. Сидя дома, ученики никуда не выходили, поэтому подход к виртуальной доске моделировала система. Походка всех голограмм была одинаковой, такие же одинаковые, одни на всех, были их ноги. Александр Станиславович всегда отступал в сторону, когда призрак ученика шёл на него на своих не своих ногах. В эти минуты учителю казалось, что он попал в сумасшедший дом.
Сегодня он вёл всего три урока: два – с классами средней школы и один – со старшеклассниками. Немного, но и это его хлеб.
Пять минут перемены учитель просидел на стуле, в углу у зелёной стены. Стул был только один и нормального размера. А зачем другие стулья? Голограммы без них легко обходились.
Ладно стулья. Сами школы в этой реформе образования едва уцелели. Вместо них планировали создать единый учебный центр, который связывал бы учителей и учеников. Поначалу учителей хотели приглашать в классы центра, а после установки необходимого оборудования дома у каждого педагога поездки на уроки вообще прекратились бы.
Разрушение привычного образования не понравилось родителям. С системой эффективного обучения они, конечно, не справились, но школы отстояли. Каждый месяц в школах проводились живые сборы, регулярно отмечались праздники, но уроки шли виртуально. Прежние классы, слишком просторные для уроков по-новому, разделили надвое. Теперь школы требовали для занятий меньше места, поэтому их объединили, а освободившиеся здания переоборудовали в досуговые центры. Ученики сидели по домам, и только учителя каждый день приходили в школы.
После второго урока Александр Станиславович сидел, закрыв лицо руками. Он чувствовал себя ярмарочной игрушкой старинного вертепа, скоморошничающей для невзыскательной публики. Отчаяния добавляло и то, что он помнил школу другой: живой, громкой, полной детей. И ещё – он когда-то работал именно в этой школе.
К третьему уроку он снова собрался. Старшеклассники. Скоро они окончат школу, пойдут учиться дальше или устроятся на работу, но везде будут встречать отголоски этой системы: голографические лекции и курсы, электронные начальники и подчинённые, искусственные эмоции и отредактированные компьютером движения. Он не хотел быть на их месте.
Александр Станиславович пробежал глазами список класса и сразу вспомнил его. Пять лет назад он был классным руководителем у шестого «А». Тогда новая система эффективного обучения только вводилась в школьную программу и учителя больше общались с учениками вживую. Потом система заработала, и он, а с ним и другие учителя вмиг лишились классного руководства. Тогда он даже из школы ушёл. А вот сейчас вернулся – нужда заставила.
Он давно не видел ребят и девочек. Наверное, подросли. И забыли его. Что ж, может, и не вспомнят за один урок, – сейчас он работал учителем на замене и колесил по школам всего города, подменяя заболевших, взявших отгул или ушедших в отпуск педагогов.
Александр Станиславович узнал своих учеников, пусть они и изменились. Вот Ваня, добрый и немного порывистый, вот Никита – смешной недотёпа, Таня – чуть напряженная и готовая зажмуриться, когда её вызовут к доске. Вот Женя, без конца отбрасывающая со лба чёлку и готовая всё-всё на свете перевести на язык цифр. Он не видел голограммы, он видел живых детей.
Урок он начал с воодушевлением, хоть и знал, что превысил допустимый уровень эмоций, – сейчас система трудилась, убирая звон из его голоса и порывистость из движений его тела.
На середине урока ему вдруг показалось, что движения голограмм становятся скованными, теряя человеческую живость. Нет, не может быть. Чего только не привидится в этом приюте призраков. Он просто переволновался.
Когда урок закончился, он вышел из класса. Ослабил узел галстука, не спеша прошёл по коридору и стал медленно спускаться по лестнице. Где-то в школе слышались шаги других учителей, но ему было всё равно.
Входная дверь школы выпустила его, и он как вкопанный застыл на месте. Перед ним на школьном дворе стоял весь его бывший шестой, сейчас уже одиннадцатый «А».
– Он живой! – сказала Женя с запомнившимся ему, словно округлым, выговором.
Все захлопали в ладоши и обступили учителя. И они пошли пешком до его дома. Им было о чём поговорить по-человечески.
P.S. Напоминаем, что участникам конкурса необходимо заполнить форму с личными данными, которую можно найти здесь.
Публикация рассказа на сайте не означает, что он вошел в шорт-лист.
