Текст: Павел Басинский/РГ
По нынешним общепринятым издательским темпам Евгений Чижов пишет мало. Дебютировав в 1997 году повестью "Бесконечный праздник", он за двадцать с лишним лет написал всего четыре романа, но каждый из них был высоко оценен критикой, а роман "Перевод с подстрочника" имел и широкий читательский успех. О творчестве писателя и его романе "Собиратель рая" мы и поговорили.
Признаюсь, я не успеваю читать все книги, которые выходят в "Редакции Елены Шубиной", хотя и сам там издаюсь. Но однажды Елена Даниловна сказала мне, что твой роман "Перевод с подстрочника" нужно прочитать обязательно. Не скрою, меня он поразил. Я не буду сейчас говорить о его художественном качестве, оно очевидно. Меня поразило, что в наше время можно написать роман на достаточно актуальную политическую тему и соединить это с глубокой психологической прозой. Расскажи, как возник замысел, как писался этот роман, и насколько то, что в нем написано, соответствует реальности.
Евгений Чижов: Для начала скажу, что то, что ты называешь актуальной политической темой, интересовало меня в последнюю очередь. Само собой, что азиатское государство является авторитарным, как и большинство стран на Востоке, где демократия неизбежно противоречит традиционному укладу общества. Вот этот уклад и, в еще большей степени, традиционное мироощущение были мне гораздо важнее. Мироощущение, в котором поэт может сделаться пророком, а правитель может объединить в себе обе эти фигуры.
Это качественно другой мир, где сама идея пророка, пророчества не девальвирована, как на Западе, но актуальна, где, следовательно, совершенно иное отношение к поэтическому слову, не полностью порвавшему связи с магическим заклинанием, преобразующим реальность. При этом история поэта, ставшего президентом страны, позволяла воплотить весь этот круг идей в весьма близкую к реалистической прозу, так что многие читатели даже не заметили, что роман в основе своей совершенно фантастический. Замысел этот возник из моего давнего, начиная еще с первого романа "Темное прошлое человека будущего", интереса к искусству, обладающему властью над действительностью, и к человеку, способному наделить его этой властью.
Тема эта, по правде сказать, совсем не новая, все искусство модерна склонно видеть в художнике демиурга и сверхчеловека, дело только в том, как расставить акценты. Как наделить чудо, уместное и естественное в мире под властью пророка, зловещей достоверностью, делающей гибель моего героя в финале неизбежной. Эти и другие идеи этого круга занимали меня при работе над романом, а напрашивающиеся политические параллели возникли сами собой. Очевидно просто потому, что в России все-таки слишком много сходства с тем Востоком, который я описывал.
Сочинялся роман довольно быстро по сравнению с другими моими книгами - обычно я пишу медленно - по той причине, что в последнюю поездку в Азию я отправился с женой, и мы разбились на Памире, чудом уцелев - на этот раз чудо было к нам милостиво - в результате я писал "Перевод...", лежа со сломанным позвоночником, так что меня ничто не отвлекало и не соблазняло прервать работу. По ночам я часто не мог уснуть от боли в спине и мне ничего больше не оставалось, как придумывать новые ходы и повороты сюжета.
А почему ты так мало и медленно пишешь? Сейчас норма - книга в год. Иначе писатель "вылетает из команды". По крайней мере "премиальной команды". Книги сегодня, как правило, живут один год. Тебе не по душе этот ритм? Как вообще дается тебе письмо? Удовольствие? Труд? Обязанность?
Евгений Чижов: Раньше я отвечал на вопрос, почему мало пишу, так: читателей у меня не много, и я не хочу их переутомлять, слишком много публикуясь. Пусть лучше перечитают и как следует поймут то, что уже есть. И, кстати, некоторые действительно перечитывали и потом говорили мне, что открывали для себя новое, с первого раза не замеченное. Но после того, как "Переводу с подстрочника" выпало что-то вроде успеха, читателей существенно прибавилось, так что придется отвечать всерьез.
Прежде всего, мне не кажется, что четыре романа - это мало. Все-таки в России писатели никогда не были так плодовиты, как французы или англичане, у которых немало авторов, оставивших по 20-30 романов, причем часто очень хороших, как, например, Грэм Грин. Объясняется это, думаю, тем, что в России литература всегда была большим, чем профессией, способом заработка, и от книг ждали большего, чем просто развлечения - гражданского высказывания, например, морального суда или открытия нового. Лично мне ближе и интереснее всего последнее: шанс на открытие, будь то никогда прежде не описанный персонаж, местность или круг свежих идей. Но открытия не делаются по заказу, они должны проживаться, иногда одновременно с работой над книгой, иногда предшествуя ей. Отсюда и сравнительно долгие сроки этой работы. Зато книга, несущая заряд новизны, имеет, как говорил Чуковский, шанс остаться. Будет ли этот шанс реализован, зависит уже от читателя, от его интереса к новому. И, конечно, от издателя, который может выпустить книгу так, что ее просто никто не заметит.
Но и полузамеченные, и мало кем прочитанные книги все равно могут дождаться своего читателя, как это было с моим первым романом "Темное прошлое человека будущего", который критик Лев Данилкин назвал "лучшим романом про начало девяностых" через восемь лет после его первой публикации. Значит, он не только не забыл его, несмотря на тонны современной литературы, которые вынужден прочитывать, но наоборот, оценил гораздо выше, чем в рецензии восьмилетней давности, то есть за прошедшие годы роман вырос в его глазах.
Что для меня письмо - удовольствие, труд или обязанность? Я бы сказал, обязанность удовольствия. Труд без открытия, без вдохновения и удивления перед тем, что получается, очень быстро теряет для меня смысл. Из чувства долга, даже перед самим собой, даже перед незаконченной книгой, я никогда не мог ничего написать. А удовольствие появляется, когда на листе возникает то, чего ты сам не ожидал, когда в твоем тексте есть самостоятельная жизнь. Это для меня очень важно - чтобы персонажи, как главные, так и второстепенные были живыми, какими бы смутными и завиральными идеями не был увлечен при их создании автор.
Как возникло название "Собиратель рая"? В книге все, извини, так темно и трагично.
Евгений Чижов: Да, это довольно грустная книга, но ведь хочется, в конце концов, не отказываясь ни от фантазии, ни от метафорических ходов, взглянуть все-таки в настоящее лицо жизни. А когда тебе перевалило за полсотни, ты уже понимаешь, что в этом лице мало веселого. Хотя в книге, мне кажется, есть забавные эпизоды и даже целые главы. Но рассказ о потере памяти и побеге в прошлое вряд ли мог быть более жизнеутверждающим. А назывался роман сначала проще: "Потеряшка и король", но в редакции мне сказали, что это типичное название какого-нибудь женского иронического детектива. И я придумал нынешнее название, точнее, позаимствовал его из диалога в конце книги, где Король говорит, что хотел собрать для своих последователей рай - поскольку вырванные из потока времени вещи его коллекций, будучи материализованной памятью, несут для него отсвет лежащего по ту сторону времени рая.
Откуда ты брал своих героев?
Евгений Чижов: в незапамятные времена начала девяностых я был вхож в компанию, аналогичную описанной в романе. Это были своего рода стиляги 90-х, в отличие от стиляг 50-х, ориентированные не на Америку, а, скорее, на советское прошлое, но так же демонстративно противопоставлявшие себя своему времени. С тех пор у меня сохранилась привычка посещать барахолки, хотя подлинная коллекционерская одержимость мне совершенно не свойственна. Скорее, мне, как и неудавшемуся писателю по кличке Карандаш, интересно то сборище маргиналов и аутсайдеров, которое можно наблюдать на блошиных рынках.
Главные герои всех моих четырех романов в той или иной степени аутсайдеры, но в "Собирателе рая" представлен настоящий паноптикум аутсайдерства. Люди, не вписавшиеся в свое время, привлекательны тем, что дают возможность угадать воплощенные в них альтернативные, не востребованные эпохой варианты ответов на вечные вопросы. А в поиске таких ответов заключается, на мой взгляд, одна из самых интересных задач литературы. Кроме того, хотя мои последние книги выходят в замечательной "Редакции Елены Шубиной", и мне, в общем, не на что жаловаться, я и сам все-таки чувствую себя в сегодняшней литературе до известной степени аутсайдером - и в этом смысле близок собственным персонажам. Вызвано это тем, что я не ориентируюсь, в отличие от большинства моих коллег, на максимально широкого читателя, и занят, в основном, довольно далекими от продиктованных временем темами и героями. Но задача литературы мне видится также и в том, чтобы выйти из заданной временем "повестки дня", так что сложившаяся ситуация не то, чтобы целиком меня устраивает, но представляется естественной и неизбежной.
Ты принципиально пишешь "медленным" стилем, чтобы читатель потрудился, читая тебя. Сейчас в тренде другие стили: Прилепин, Иванов, Рубанов. Ты чувствуешь себя чужим на литературном празднике жизни?
Евгений Чижов: Да нет, я совершенно не хочу перетруждать своего читателя. И очень благодарен, например, критику Жицкому, написавшему, что книги Чижова читаются с интересом, даже если и не пытаться вдумываться в их содержание.
А один знакомый сказал мне о "Собирателе рая", что "роман его проглотил", то есть не дал ни малейшего шанса оторваться от него, не закончив. Возможно, я даже чрезмерно увлекаюсь сюжетной занимательностью, особенно в первых двух романах, и это вредит мне в глазах тех как раз читателей, в которых я заинтересован, для кого стремление вникнуть в содержание естественно и не ведет к повышенным трудозатратам, вынуждающим бросить книгу.
Другое дело, что я стараюсь не жертвовать ради сюжетного динамизма деталями и нюансами, потому что именно они отличают нашу реальность от имитирующей ее плоской виртуальности, в которую на наших глазах все больше погружается человечество. Стараюсь ничего не упрощать, потому что жизнь посложнее компьютерной игры. В этом я, вероятно, иду вразрез с требованиями рынка, ориентирующегося на все более незамысловатого потребителя, читающего ради развлечения либо подтверждения своих политических пристрастий. Но я совсем не хочу сказать, что работаю ради какого-то крайне элитарного читателя. Скорее, для того, кто заинтересован в свободном от диктатуры моды.
Я и сам всегда был таким читателем и никогда не чувствовал себя в этом особенным исключением, мне кажется, что таких читателей не так уж мало. Хотя они, конечно, не могут составлять большинство, поэтому литературный праздник жизни, о котором ты говоришь, если понимать под этим огромные тиражи и премии под названием "Национальный бестселлер", действительно обходится без меня. Но я не вижу в этом большой беды, поскольку у каждого писателя свой праздник, как он его понимает и чувствует. Мой заключается в том, чтобы видеть, что удалось вложить в книгу то, что я хотел, и она обрела благодаря этому собственную жизнь, собственное притяжение, действующее на того читателя, который нашел к ней правильный ключ.
