Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции

Текст: Виктория Пешкова

Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции / Денис Сдвижков. — М.: Новое литературное обозрение, 2021. — 392 с.: ил. (Серия «Что такое Россия»)

Денис Сдвижков, научный сотрудник Немецкого исторического института в Москве, еще в 2006 году опубликовал на немецком монографию, где феномен европейской интеллигенции был рассмотрен, по его словам, с высоты птичьего полета. «Знайки и их друзья» – переработка академического труда для широкой (насколько широкой – вопрос второго порядка) русскоязычной публики. Аудитория увеличилась и, чтобы алчущие информации не толпились и не перекрывали друг другу обзор, пришлось увеличивать и дистанцию, так что перед нами – взгляд из космоса, хоть и ближнего. Моделирующим вектором послужила ирония, которая для Сдвижкова в данном случае уничижительной коннотации не несет, а служит единственно для понижения пафоса, присутствующего в самом понятии «интеллигенция».

Книга Дениса Сдвижкова, при кажущейся упорядоченности и стройности, на самом деле – замысловатый лабиринт. Выстроенный вовсе не для того, чтобы оказавшийся в нем сумел найти кратчайший путь от входа к выходу, но чтобы дать ему возможность научиться получать удовольствие от самого процесса блуждания. «Слова „интеллигенция“ по-русски нет, – приводит автор цитату из письма обер-прокурора Победоносцева министру Плеве, – Бог знает, кто его выдумал, и Бог знает, что оно означает». Константин Петрович не так уж и неправ – в русский это слово пришло из польского, и только потом было экспортировано в европейские языки как исключительно русское, вроде «самовара». А несколькими абзацами ниже господин историк подбрасывает читателю фрагмент из дневника Василия Андреевича Жуковского за 1836 год, как первое письменное упоминание «русской европейской интеллигенции». Позвольте-позвольте, достопочтенный автор, – так русской или европейской?!

Вот ради ответа на этот вопрос все и затеяно. Для специалиста по исторической семантике XVIII – начала XIX веков, областью научных интересов которого является история образованных слоев европейских государств этого периода, очевидно, что русская интеллигенция, при всей своей уникальности, тем не менее, мириадами тончайших и крепчайших нитей связана с интеллигенциями других европейских стран, у каждой из которых и собственного своеобразия с избытком. Французская образованная элита, немецкое образованное же бюргерство, польская inteligencja точно так же, как их русские «братья по разуму», «убеждены в своей особости, пусть и в разной перспективе».

Этим обусловлен жанр исследования – сравнительная история. В качестве области сравнения автор не случайно выбирает Англию, Францию, Германию и Польшу – связи с этими державами для российской истории и культуры были наиболее значимы. А объектами исследования выбраны не персоны, деяния которых определили ход развития русской интеллигенции, и не идеи, кои этими персонами отстаивались, а «всего лишь»… ключевые слова, детерминирующие само понятие «интеллигенция», которое в ходе эволюции существенно изменило свое содержание – во времена Античности оно обозначало не более чем способность к чтению и самостоятельному суждению и являлось свойством отдельной личности, а не какого-то конкретного класса или слоя, взвалившего на себя миссию «придания миру смысла».

Свою задачу автор видит в том, чтобы показать, как, откуда и какие именно ключевые слова появляются в лексиконе русской интеллигенции, причем отбирает только те, что касаются общественной миссии, самосознания интеллигенции, за вычетом сугубо философских понятий (исключение сделано только для любви и свободы): культура, наука, мнение, читатель, литератор, общество и пр. и пр.

К тому же «Знайки» обозначены как издание научно-популярное, а значит, автор не обойдет своим вниманием и внешние атрибуты интеллигентности, вроде книжных шкафов, «пахнущих таинственным старинным шоколадом», шляпы, очков, худобы и привычки к курению. Один только «кодекс правил» настоящего интеллигента конца позапрошлого века, детально описанный одной мемуаристкой, чего стоит. По суровости он, регламентирующий все – от прически (особенно дамской) и фасона одежды до обстановки жилища – больше похож на монастырский устав, чем на правила жизни просвещенного человека.

Ну, а «знайки» тут при чем? – спросит недоумевающий читатель. Все просто – самоидентификация любого интеллигентного человека всегда происходит с помощью привлечения его главного социального капитала – знания. Еще в «Манифесте о даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» от 18 февраля 1762 года, единственной обязанностью облагодетельствованного сословия осталось «не держать без обучения детей».

О кризисе интеллигенции в ее классическом изводе заговорили еще в середине ХХ века, а к началу века ХХI уже во весь голос говорят о ее кончине — ведь чтобы производить, передавать и хранить информацию, уже совершенно не обязательно быть образованным человеком в том самом «классическом» значении этого слова.

Цифровая революция привела к возникновению цифрового информационного общества, которое, существуя по законам капитализма, лишает знание интеллектуальной, духовной и какой бы то ни было иной исключительности: «знание обречено стать тем же, что и любой фактор производства в условиях рынка — земля, рабочая сила, капитал, а именно — товаром. Интеллигенцию охотно признают великим проектом прошлого, но теперь скрипач не нужен. (Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.)»

Интеллигент сдает свои позиции специалисту. Круг замыкается. Собирательное понятие «интеллигенция» уступает место интеллигентности отдельных индивидуумов – «интеллектуалов-экспертов, не составляющих «сообщество ценностей», не собирающихся никого представлять или, упаси Бог, любить» и которым «нужно сохранение неопределенности мира как главного профессионального ресурса». Отныне они не намерены «искать истину», но лишь «компетентно контролировать вечный процесс ее поисков».