Интервью: Ольга Лапенкова
Ксения Правкина окончила Литературный институт им А. М. Горького. Публиковалась в изданиях «Полутона» (2018, 2020, 2021), «Ф-Письмо», «Русский пионер», «Артикуляция» и «Грёза» (2021). Стихи вошли в шорт-лист премии «Лицей» (2019).
- что общего у девочки и земли
- глухая боль боли
- тело тела кричащего
- это такой коллективный язык
- это такой наш секрет универсальный
- кладбища сухих косточек памяти слёзных
- по ночам взрывающие мозг
- по ночам вспарывающие брюшную полость
- эти желтоватые древние кости можно в слова складывать
- бессонница анорексия соматика
- на самом деле память живёт в животе
- там её парадигма корневая ветвится вниз
- уходит в бурую почву
- и тогда кровать больше не любовь прорастающая сквозь сон как сон-трава
- и тогда кровать только горячая война красная-красная
- как вагина менструирующая
- что ещё общего у девочки и земли
- холмы и низины усыпанные чужеродной органикой
- усыпальницы скорби полынные
- полные пепла нежности омертвелой
- дремлющие вулканы ярости
- я ощущаю физически слово вулкан
- внутри своего тела
- вулкан происходит от слова вульва
- там где есть вдох но нет речи
- в промежутках между буквами набухает
- у девочки и земли так много общего
- что иногда они неотличимы
- неразличимые на краю ночи проживают
- свой совместный быт идентичный
- я лежу тяжёлая неподвижная смотрю как они носят с реки молоко слёз целыми кувшинами
- один за одним
- я приподнимаюсь на локтях
- я пью его пью
- я не могу остановиться
Многие творческие методы, которые на Западе стали едва ли не классическими, у нас по-прежнему воспринимаются как дерзкий эксперимент. Это касается и традиции автофикшна, в которой ты работаешь. Расскажи, что это за «окно в Европу»?
Ксения Правкина: Для меня автофикшн — про освобождение, про возможность говорить прямо. Я занимаюсь женским письмом, и мне важно, что я могу проговорить любой опыт — от телесного до семейного травматического, искусственно не конструируя «лирическую героиню», как бы странно это ни звучало, учитывая, что мы говорим о поэзии. Разумеется, я в тексте — совершенно не то же самое, что я в жизни, но там довольно большой процент документальности. В одном тексте я, например, перечисляю абсолютно реальные вещи, которые брала в путешествие.
Автофикциональное женское письмо — это моё крошечное поэтическое пространство перформанса. Я просто хочу вытащить на поверхность все тёмные, стыдные, неартикулируемые вещи. Вытащить их на свет, как шершавые камни неподъёмные, честно побыть с ними, узнать их, подержать в ладонях.
Не сталкивалась ли ты с «синдромом самозванца»?
Ксения Правкина: Что касается поэзии, долгое время мне казалось, что я вообще ни разу не молодец и ничего не делаю. Ну вот да, вроде хороший текст, хорошая подборка, ну опубликовали. Но я же здесь вообще ни при чём. Что я сделала-то? Просто слов накидала. Всё это было прочно связано с понятием вдохновения. Многие по-прежнему считают, что поэт ничего не делает, а ходит и собирает мифические «вдохновенные» лучи, и усилий прикладывать не нужно. Но в какой-то момент я просто честно с собой поговорила и поняла, что письмо — это работа, главная моя работа вообще. И стало ощутимо легче.
Как ты относишься к заявлениям, мол, если кто-то пишет без размера и не в рифму, то это не стихи?
Ксения Правкина: Раньше меня очень раздражали все эти вещи про то, что стихи не в рифму — не стихи, что так каждый дурак может. А сейчас как-то перестало задевать. Те, чьё мнение для меня ценно, просто не мыслят такими категориями, а что там думают остальные — неважно. Неприятно, конечно, но не критично.
Возможно, я стала увереннее в себе, а возможно, я просто живу в таком относительно комфортном информационном пузыре. Периодически выбираясь оттуда, я всё же ощущаю — не раздражение, скорее изумление. Мне-то в моём маленьком домике кажется: ну вот, всё стало сильно лучше. Женское письмо, феминизм, верлибр, котики, любовь. Но нет. У нас ещё очень и очень много работы.
Насколько важным этапом была для тебя учёба в Литературном институте, в творческой мастерской Андрея Василевского? Как думаешь: если бы ты не пошла в Лит, а поступила бы на филфак, это бы что-то кардинально изменило в твоей судьбе?
Ксения Правкина: У меня было очень болезненное, но важное первое обсуждение: Андрей Витальевич сказал, что то, что я делаю, — это не поэзия и лучше вообще не писать, чем писать так. Меня это потрясло, и я практически ничего не писала три года. А потом начала заново, и это были совершенно другие тексты.
Для меня семинар Андрея Витальевича — лучший в Лите, и чтобы это понять, понадобилось обойти много других. Очень грустно, что я только на четвёртом курсе втянулась, но этот поиск своего семинара, своего метода стал важным опытом.
Если бы я не пошла в Лит, то училась бы в медицинском. А писать, думаю, писала бы всегда. Просто это было бы что-то иное.
Каково быть финалисткой «Лицея» — одной из самых престижных литературных премий? Думаешь, именно этот опыт стал толчком твоей профессиональной карьере — или наоборот? Или это не слишком-то взаимосвязанные вещи?
Ксения Правкина: С «Лицеем» я до последнего не верила, что вообще куда-то войду, тем более в шорт. Помню только церемонию награждения. Было тревожно и адски жарко. Так что я просто пыталась выжить и ни о чем почти не думала.
Профессиональной карьеры я у себя не вижу. Но если говорить именно о письме, то не думаю, что это вообще как-то повлияло. Я тогда искала свой метод, и письмо постоянно менялось. После «Лицея» я просто продолжила делать то, что делала.
Как ты считаешь, государство поддерживает молодых авторов — или власть имущим поэзия не слишком нужна? Каких возможностей не хватает начинающему поэту: премий, фестивалей, грантов?
Ксения Правкина: Не очень хочется даже думать про государство, не знаю, кого оно вообще способно поддержать. Мне не очень нравится весь этот иерархичный премиальный процесс и хотелось бы развитой горизонтальной грантовой системы.
Планируешь ли ты вступать в Союз писателей?
Ксения Правкина: Мне кажется, это последнее, о чём я могу подумать. Вообще не представляю, чем они там в своём Союзе занимаются.
