Текст: Дмитрий Шеваров / РГ
Мне очень хотелось взглянуть на этот дом, ведь Белла много писала о нем и в стихах, и в прозе. Хозяйке дома, Евдокии Кирилловне Лебедевой, Ахмадулина посвятила повесть "Нечаяние": "Вечной памяти тети Дюни".
Во владение Беллы тетя Дюня отдала верхнюю светелку, откуда виден был весь озерный простор.
- Когда, созревши на востоке,
- луна над озером плыла,
- все содержание светелки
- и было - полная луна...
Много в жизни настрадавшаяся, не очень грамотная, но чуткая сердцем крестьянка привязалась к Белле как к дочке, трудно по осени расставалась. Однажды на дорогу подарила нитку бисерного речного жемчуга. Так Ферапонтово стало для Ахмадулиной второй родиной. А может, и первой.
И вот Нина Александровна согласилась проводить меня к заветному дому. Слухи о его судьбе доходили печальные: то ли развалился, то ли сгорел.
Мы поехали в Усково по проселку, вьющемуся от деревни к деревне вдоль Бородаевского озера, а по дороге говорили, конечно же, о Белле:
- Первый раз мы увиделись с Беллой очень давно, я еще была студенткой Ленинградского истфака. Летом я приезжала сюда водить экскурсии. Первое впечатление было от Беллы - это неземное существо, понимаете? Человек с другой планеты. Увидев ее, я подумала: надо же, какие бывают люди. А как к людям она бережно относилась! Последние ее приезды были с Борисом Асафовичем Мессерером. И я им уже вместе проводила экскурсию...
Они, когда приезжали, всегда у Дюни жили. Хороший был у нее дом, украшен резьбой деревянной. Два года назад я его видела - он осел набок. Никто в нем не жил. Постойте, вот здесь стоял Дюнин дом... Ой, развалился дом!..
Мы затормозили. Я подошел к груде почерневшего кирпича - из него, видно, была сложена печь. Сколько зим тепло этих кирпичей грело, спасало…
Пока я горевал над пепелищем, Нина Александровна скорбно оглядывала окрестности, еще мучаясь сомнениями о том, тот это дом или не тот.
На дороге появился молодой человек. Оказалось, что это художник Александр Мессерер. Нина Александровна всплеснула руками: "Вот смотри, Саша, от Беллиного дома-то ничего не осталось…"
- Позвольте, - сказал Саша, - но ведь это не тот дом.
- Как не тот?
- Вы его проехали. Вернемся чуть назад. Я ведь рисовал этот дом, как мне его не помнить…
Мы пошли назад. Ко мне вернулась надежда увидеть дом Беллы невредимым. Нина Александровна приговаривала: "Смотри, Сашок, слева... Он у дороги и как бы на холме…"
У места, где дорога делает очередной изгиб, Саша показал в глубину заросшего бурьяном участка: "Вот здесь".
И тут нас встретила горка битого обгоревшего кирпича. Надежда угасла.
- Не знаю - кто предастся думе
- о старине отживших дней,
- об Ускове, о тете Дюне...
Что ж - не нашел я дома... Зато нашел хороших людей - познакомился с Ниной Чистяковой и Сашей Мессерером. Саша прислал мне потом свой давний этюд, написанный в Усково. На нем-то я наконец и увидел бедную избу тети Дюни.
Недавно узнал, что Нина Александровна Чистякова отошла ко Господу...
Она ведь все звала меня в Ферапонтово, да ковидный мор не давал тронуться с места.
Перебираю ее весточки.
"У нас снежное безмолвие и серое небо..."
"Какие мы были дураки: не сфотографировали Беллу у собора, когда я проводила ей экскурсию, ведь надеялись, что она еще приедет... У нас озеро еще не замерзло. Берегите себя, обнимаю..."
"Нам в Ферапонтово легче в этой красоте. Приезжайте, фрески Дионисия дадут силы, а воды озера унесут печаль. Даст Бог, доживем до лета и все будет хорошо..."
Теперь они в одной светелке - Белла, тетя Дюня и Нина Чистякова.
Белла Ахмадулина. Из повести "Нечаяние" (1999 год)
...Ярко являлась мне Вологда, Ферапонтов монастырь с Дионисием, череда прозрачно соотнесенных озер - вплоть до деревни Усково... Образ хрупко-сухонькой тети Дюни, он и есть образ моей пространной горемычной благословенной родной земли... Шла афганская война, уже большой кровью омывшая Вологодчину. В Ферапонтово я и Борис Мессерер видели похороны вологодского мальчика Жени. Военком с хладнокровным пафосом говорил о покойном, что он - герой и погиб за родину. "Вот она - Женькина родина", - сказал подвыпивший мужичок, указав рукой на кротко мерцающее озеро, на малую деревеньку на берегу... Вечером того похоронного дня помянули убиенного Женю... Тетя Дюня только слегка омочила сухие губы, ушла в печаль: "Правильной войны нет, ее для смерти и делают..."
