Текст: Дмитрий Сосновский
Написал и самолично поставил его Алекс Гарленд, автор бестселлера «Пляж», экранизированного Дэнни Бойлом, с которым Алекс поработал в качестве сценариста и над такими известными лентами, как «28 дней спустя» и «Пекло». Как режиссёр Гарленд тоже вполне состоялся, в его режиссёрском портфолио – оскароносный фантастический триллер «Из машины» и визуально пышный, но несколько переоцененный ужастик «Аннигиляция» – конечно, опирающиеся на его сценарии. Новую работу британца также условно можно отнести к хоррорам, хотя скримеров и прочих традиционных для жанра приёмов в нём почти нет.
«Род мужской» (в оригинале – просто Men, «Мужчины») – мрачная притча, насыщенная библейской символикой и прозрачными аллюзиями. Главная героиня – молодая женщина Харпер в исполнении Джесси Бакли, обладательницы необычного обаяния и завораживающей кривой ухмылки. Харпер пережила огромное потрясение: её муж, с которым она собиралась расстаться, покончил с собой, предварительно без успеха попытавшись возлюбленную этим шантажировать. Снедаемая чувством вины, убитая горем вдова отправляется из Лондона в английскую глушь, чтобы привести нервы в порядок. Как вы понимаете, зря.
Поначалу у наивного зрителя может затеплиться надежда на то, что Гарленд явил эстетский пост-хоррор об иррациональном страхе жителя мегаполиса перед природой: пасторальная прогулка героини оборачивается необъяснимым кошмаром, раскрывающим в её истерзанном сознании все с таким трудом законсервированные негативные эмоции и тяжёлые воспоминания. Но нетрудно догадаться, что замысел автора состоял совсем в другом – достаточно взглянуть на говорящее название. Уже трейлер сулил нам исключительной красоты (это касается и картинки, и работы со звуком) вещь, одновременно настораживая отчётливыми мизандрическими нотками. И то, и другое оправдывается – даже с избытком. «Род мужской» действительно завораживающе красив и ровно в той же степени содержательно реакционен.
Без спроса отведав яблока с дерева из сада у своего нового дома, Харпер, как и её ветхозаветная предшественница, совершает архетипичное преступление перед традиционным укладом, царящим в тихой патриархальной провинции. И тем навлекает на себя множество несчастий, за которыми стоит, естественно, мужчина. Причём не какой-то конкретный, а мужчина как таковой – коллективный, так сказать. Бедняжку окружают деревенские увальни, каждый из коих воплощает какой-то сугубо мужской порок. И эта отвратительная мизогинная симфония постепенно сливается в единый навязчивый гул, от которого решительно некуда деться.
Усиливается эффект не слишком изящным, но очень действенным приёмом: играет всех представителей проклятого «рода мужского» (кроме покойного мужа Харпер, чьё родство с остальными, впрочем, в финале продемонстрируют недвусмысленно, хотя и крайне нетривиально) один актёр – мастерски перевоплощающийся Рори Киннер. Он и бестактный домовладелец, отпускающий сальные шуточки; и зашоренный полицейский, работающий по принципу «вот когда изнасилуют – тогда и приходите»; и похотливый священник, компенсирующий нехватку женского внимания примитивной философией домостроя; и капризный ребёнок, моментально переходящий от уговоров на грязную ругань; и глядящий исподлобья жлоб-пролетарий из бара; и бесцеремонный хам-бармен. И, наконец, грязный псих из леса, преследующий женщину в чём мать родила – абсолютное воплощение дремуче-животной маскулинной природы.
От всей этой гнусной братии тянет зловещей языческой хтонью, причём христианство с его патриархальностью предстаёт здесь как одна из её форм. Даже характерная неестественная поза обезображенного трупа самоубийцы намекает на то, что моральную основу этого мира подменяет простая манипуляция. А совершенно фантасмагоричная сцена, с нескрываемым ехидством и кроненберговской выразительностью буквально трактующая Евангелие от Матфея, призвана продемонстрировать неисправимость мужского естества.
Кульминацией становится отчаянный бунт жертвы, которой приходится принять идею о том, что жалость – лишь проявление слабости перед неисправимо зацикленными на себе инфантильными уродами. Только так достигается метафизическая победа над насильником в рясе, когда объект и субъект символически меняются местами. Как раз в такой зеркальной перемене радикальная феминистская повестка и предлагает видеть вектор развития человечества, и «Род мужской» – что иронично, созданный белым гетеросексуальным мужчиной – этому свирепому реваншизму поёт оглушительную осанну.
