Текст: ГодЛитературы.РФ
К юбилею Виктории Токаревой в издательстве «Азбука» выходит ее новый сборник «Внутренний голос» — девять рассказов о людях, их страстях и чувствах, пронизанных иронией и ностальгией. С разрешения издательства публикуем отрывок из рассказа «Мир против нас».
«Внутренний голос» Виктория Токарева
- Издательство «Азбука», 2022 г.: 18+
Рассказ «Мир против нас»
Однажды в моем доме раздался звонок, и молодой голос спросил:
— Могу я услышать Викторию Токареву?
— А вы кто? — поинтересовалась я.
— Никто.
— А имя у вас есть?
— Есть. Меня зовут Ким.
— Вы китаец?
— Нет. Почему вы так решили?
— Имя китайское. Они там все Кимы.
— Ким — это Коммунистический интернационал молодежи. Папа придумал.
— Понятно, — сказала я. — Что вы хотите?
— Я хочу с вами познакомиться.
— А сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— А зачем нам знакомиться?
Я действительно не понимаю: что общего удвадцатичетырехлетнего юноши с пятидесятилетней теткой?
— Вы — мой кумир.
— От кумиров лучше держаться подальше, — посоветовала я. — Вблизи они очень сильно проигрывают.
— Мне не просто было позвонить вам. Не отказывайтесь, пожалуйста.
— А где вы живете? В Москве?
— Нет. Я живу в Челябинске.
— А чем вы занимаетесь?
— Я пишу.
Так и знала. Начинающий писатель. Меня часто разыскивают начинающие писатели и приносят свои книги на рецензии.
Это плохая идея. Мне последнее время ничего не нравится. Талант — редкость. А засорять мозги отходами не хочется. Да и вредно. Это примерно то же самое, как есть просроченную колбасу. Потом тошнит и хочется блевать. А главное, не знаешь, что сказать. Обижать не хочется, а врать неприятно. Короче, лучше не принимать рукопись. Отказываться надо сразу — коротко и решительно. Не морочить человеку голову и не вселять пустые надежды. И еще я боюсь ошибиться: скажу «плохо», а это совсем не плохо, и получится, что я ударила человека по рукам.
— Я не буду читать вашу рукопись, — сказала я.
— Почему? — оторопел Ким.
— Я сейчас занята своей работой и не хочу отвлекаться.
— Я готов ждать сколько угодно.
— Зачем вам чужое мнение? Вы же все равно не перестанете писать.
— Не перестану.
— Писателю никто не нужен.
Ким молчал. Молчание было трагическим и одновременно вымогательским. Ким надеялся, что я передумаю. Эти начинающие наглые, как цыгане.
— Всего хорошего, — пожелала я и положила трубку.
Я вспоминаю свое начало. Мне помогали. Юрий Нагибин сказал: «Пишут все, а она писатель» — и налил мне стакан водки, а я его выпила. Притом что до этого никогда не пила, тем более стаканами. Я уже где-то это рассказывала, но что же делать? Из песни слова не выкинешь.
Я помню этот день. Зима. Подмосковье. Мне двадцать шесть лет, вверху — заснеженные кроны деревьев, а внизу — снежная укатанная дорога с желтым следом навоза. Тогда еще по дорогам ходили лошади.
Когда меня спрашивают: «Какой у тебя был самый счастливый день?» — я вспоминаю этот. Еще бы…
Нагибин написал предисловие к моей первой книге. Предисловие лучше, чем вся книга.
Меня поддержал Константин Симонов, назвал мой рассказ «мастерский». Он позвонил мне в девять часов утра. Я помню это утро. Его голос.
Короче, мне помогали. Значит, и я должна помогать. Но, может быть, моя помощь заключается именно в отказе. Не вмешиваться.
Короче, я Кима отшила, но он оказался настойчив.
Через месяц опять раздался звонок.
— Вы звоните из Челябинска? — спросила я.
— Нет, я в Москве. Я приехал на один день.
— Зачем?
— Посмотреть спектакль в «Современнике».
— И всё?
— И всё.
— А где вы остановились?
— Нигде.
Я поняла: Ким приехал утром и будет весь день ходить по городу, присаживаться на лавочки, ждать начала спектакля. А ночью — поезд до Челябинска.
— А что вы едите? — поинтересовалась я.
— Булочки, баранки.
Значит, заходит в булочную и покупает хлебобулочные изделия. На обед в кафе денег нет.
Неужели существуют такие духовные молодые люди? Ради того, чтобы посмотреть спектакль, едут за тридевять земель, где их никто не ждет и негде голову приклонить.
— «Современник» — это хороший театр, — говорю я, чтобы что-то сказать.
Наверное, он хочет ко мне приехать. Было бы правильно пригласить его и хотя бы накормить. Но ехать ко мне — далеко. Он не успеет на спектакль.
— А зачем вам этот спектакль?
— Для кругозора.
Такие жертвы для кругозора, но, наверное, молодость тем и отличается от зрелости и перезрелости. Перезрелость не любит жертвоприношений. А старость просто отвергает всякие жертвы.
— Желаю вам удачного просмотра, — говорю я и кладу трубку.
Мне хочется отделаться от Кима, от чувства вины, которое он во мне пробуждает. «Позвонит и перестанет», — думаю я, но ошибаюсь.
Ким снова звонит через какое-то время, и это продолжается целый год, до тех пор, пока я не сдаюсь.
— Ладно, — говорю я. — Приезжайте.
И диктую адрес. Я указываю ему время и место. Время — одиннадцать часов утра. Раньше придет, раньше уйдет.
Ким появляется в пятнадцать часов. То есть опаздывает на четыре часа.
Я ничего не понимаю. То пробивался целый год, а теперь не в состоянии явиться вовремя. Опаздывает на полдня. Что бы это значило? А значило то, что он перепутал дорогу. Сойдя с автобуса, надо было идти перпендикулярно шоссе, а он пошел параллельно. И дошел почти до города Подольска. Тем временем небо затянуло фиолетовыми тучами и грянул дождь. Это был не просто дождь, а водопад, как будто на небе открыли все шлюзы.
Водопад долго не продолжается, но успевает вымочить до нитки.
Ким осознал свою ошибку и двинулся в обратную дорогу.
В пятнадцать часов он предстал передо мной — босой, как божий странник, держа в обеих руках свои кроссовки.
Я поняла, что это Ким. Больше некому. Он виновато улыбался — молодой, хорошего роста, очень красивый. Буквально красавец прибалтийского типа. Его рубаха прилипла к телу, выступали рельефные мышцы. Ким просто просился на обложку модного журнала.
Я моментально простила ему опоздание — не из-за красоты, а из-за выражения лица. Такого лица не могло быть у плохого, хитрого человека. На меня смотрела сама чистота и ясность. «Юности честное зерцало».
Ким объяснил мне свою географическую ошибку. Далее я усадила его обедать.
У меня в гостях была дочь, близкая Киму по возрасту. Мы сидели втроем, беседовали.
Ким признался, что хочет переехать в Москву. Челябинск — город хороший, но все равно провинция. Основная культура варится в Москве. Ким хочет пробовать себя в литературе.
— А какое у вас образование? — спросила дочь.
— Юридическое. Я окончил юрфак.
— Это хорошая работа, — предположила я.
— Сидеть в юридической консультации и подыхать от скуки. Я не переношу скуки.
— Кучерена и Резник — богатые люди, — напомнила я.
— Им уже по шестьдесят. Мне надо пахать сорок лет, чтобы стать Кучереной.
— А как вы собираетесь зарабатывать? — спросила дочь.
— Писать книги.
— Их никто не купит, потому что вы не раскручены, вас никто не знает.
— Но Токареву покупают. А она тоже когда-то начинала.
— Тогда было другое время. Советский Союз. Оттепель. Социализм. А сейчас… Сейчас капитальный криминализм, никто никому не нужен.
Ким промолчал. Я поняла: он собирается выбиться с моей помощью. Я должна протянуть ему руку и втащить на Олимп.
— Нужен талант, — сказала я. — Праздник, который всегда с тобой.
— Я в себя верю, — спокойно сказал Ким.
— Это правильно, — поддержала дочь. — Только так можно переплыть океан. Иначе утонешь.
— У вас есть семья? — спросила дочь.
— Отец и мама.
— А жена и дети?
— Нет.
— Это хорошо. Не надо ни за кого отвечать. Не надо халтурить и заниматься всякой подёнкой. Можно делать то, что нравится.
— В крайнем случае можно писать сериалы, — подсказала дочь.
Я обратила внимание, что сериалы пишет целая команда. Человек по пять. Фамилии никто не запоминает и даже не прочитывает. Братская могила, но можно как-то прожить. От голода не помрешь.
Мы еще посидели какое-то время. Через два часа Ким попрощался.
Я люблю, когда гость не засиживается.
У Кима внутренний такт, чувствовалось, что он из хорошей семьи.
Ким удалился, держа мокрые кроссовки в опущенных руках.
Дочь долго смотрела ему в спину, потом сказала:
— Его здесь в Москве обманут и кинут. Мне его очень жаль.
— Почему обязательно кинут? — спросила я.
— Современные продюсеры видят, кого можно обмануть, а кого нельзя. Его можно. За ним никто не стоит.
Я вспомнила виноватую улыбку Кима и расстроилась. Приедет из Челябинска и пойдет по кругам ада. Хорошо, если не сломается. Жизнь груба, а Создатель равнодушен.
Через год Ким переехал в Москву. Отец дал ему деньги на квартиру. У отца была своя конфетная фабрика. Похоже, что деньги у него водились.
На деньги, выделенные папашей, Ким подобрал две квартиры: двухкомнатную в спальном районе и однокомнатную в тихом центре возле парка.
Ким звонил мне и советовался. Я предпочитала двухкомнатную. Всё-таки спальное место должно быть скрыто от глаз. Две комнаты — минимум для молодого человека. Но Ким колебался. Район, в котором находилась двушка, заставлял забыть о Москве. Казалось, что ты живешь где-то в Казахстане, в городе Шевченко.
Однокомнатная квартира была угловой и напоминала корабль, плывущий в облаках. Рядом, через дорогу — парк. В парке можно гулять и дышать свежим воздухом и одновременно обдумывать свои замыслы. Город и загород одновременно.
Ким выбрал однушку. Единственное, что его смущало, — детский сад напротив. Прежние хозяева квартиры успокоили: детский сад для глухонемых детей. Дети не слышат и не говорят, а значит — не орут.
Ким поверил, но быстро понял, что его ввели в заблуждение. Попросту надули. Глухонемые дети орали пронзительно, как дельфины. Они не слышали друг друга и, возможно, не слышали себя, но энергия выплескивалась из них, как волны во время шторма, и все это начиналось в девять утра.
Помимо крика, и даже больше чем крик, Кима мучила калитка в железной ограде, ведущая в детский сад. Калитка хлопала железо о железо. И этот ритмичный стук сводил с ума. Заставлял ждать следующего хлопка. Б-бах! Второй б-бах! И так в течение всего утра.
Ким затыкал уши, но крики и бахи прорезали барабанные перепонки и затекали в мозги. И ничего нельзя было сделать. Ким ходил к директору детского сада. Это была женщина. Она выслушивала и ждала денег от Кима, но Ким про деньги не догадывался, а бесплатно ничего не делается.
Ким купил в хозяйственном магазине резиновую прокладку и наклеил её в место соприкосновения калитки и ограды, но клей не держал.
Все кончилось тем, что Ким поднимался в восемь утра и уходил в парк.
В парке было безлюдно — ни криков, ни стуков, и это умиротворяло.
Единственное, хотелось спать. Ким садился на лавку и дремал, как старик.
Тем не менее он обживался на новом месте. Наводил уют. Купил массивную дверь, обтянутую шершавой коричневой кожей, прошитой золотыми кнопками. Самая достойная дверь на лестничной площадке. Но и здесь, на площадке, не все было безупречно.
Рядом с Кимом жила девушка Рита, низкой социальной ответственности, как сейчас говорят. А попросту — проститутка. Она хотела поближе познакомиться с Кимом, но Ким ее сторонился. Боялся инфекции.
Внешне Рита неплохая и, если бы смыть с нее чрезмерную косметику, была бы даже милая. Но у нее был свой вкус, не совпадающий со вкусом большинства. К Рите каждый день ходили гости. Они пили, вопили, а потом выходили на площадку и дрались. Слышался звон разбиваемых бутылок. Ким догадывался, что делали «розочку». Разбитая пополам бутылка имеет неровные острые края, в уголовном мире называется «розочка». Попадет такая «розочка» в лицо, и можно остаться без глаз.
Киму хотелось выйти на лестницу и сделать замечание, но он боялся, что естественно. Утром один изнуряющий шум, вечером другой — опасный и криминальный. Ким не мог смириться и чего-то ждал. И дождался. На лестнице стало тихо. По вечерам — тишина.
Ким решил, что Рита уехала. Стояло лето. Рита могла уехать к морю, в Сочи, например, или в Турцию. Лето — промысловый период. Темпераментные турки любят русских женщин с низкой социальной ответственностью. Можно хорошо заработать.
Ким понимал, что Ритин отпуск когда-нибудь кончится и все вернется на круги своя. Но тишина длилась и продолжалась почти все лето.
В один прекрасный день выяснилось, что Рита умерла и лежит в своей квартире мертвая и совершенно одинокая. Набежали Ритины родственники. Они пребывали в прекрасном настроении, весело ломали дверь, а потом два мужика вынесли Риту в крепкой простыне, ухватив с двух сторон. Поклажа покачивалась, как гамак, и слегка текла. Простынь быстро промокла, стала темной.
<...>
