Текст: Андрей Цунский
Для человека, стремящегося к знаниям, самое главное - узнать, и узнать вовремя(!!!), что именно нужно читать - и зачем. Скажем, узнает такой человек, что Эко считал важной вехой на своем пути книги Гюйсманса. И начинает он искать сведения об этом загадочном авторе. И натыкается на такой, к примеру, абзац: «Г. - французский писатель, вышел из мелкобуржуазной среды художнической и чиновной интеллигенции, у к-рой склонность к эмоциональным «духовным кризисам» личности часто сочетается с общественным консерватизмом и реакционностью».
Ну и зачем вообще читать такого нехорошего? Это ведь цитата из весьма уважаемой энциклопедии, и в маленьких библиотеках часто есть только она или что-то вроде. Из «лучшего в мире» советского наследия.
Некогда студент-отличник мог (теоретически) выбрать темой своей научной работы Джеймса Джойса, но вот получить необходимые книги для работы ему удалось бы только в годы перестройки. В поздние. А Гюйсманса и сейчас найти не то чтобы очень просто. Многие региональные библиотеки с высоким статусом далеко не всегда пополняют свои фонды своевременно и в нужном объеме.
Проблема еще и в том, что далеко не каждый, прочитав в двенадцать лет одну книгу, в шестнадцать другую, и в семнадцать третью (помимо прочих, коих десятки и сотни) – впоследствии реализует и развивает свои знания, как Умберто Эко.
***
Девяносто один год – прекрасная дата. Не юбилейная и все же важная – первый год последнего векового десятилетия. В этот период уходит слава прижизненная, начинается отсев истинного вклада человека в мировую культуру и историю. Когда читаешь о нём, встречаешь интересные формулировки. Например, о его книгах пишут и так: «…в качестве некоторого подобия консенсуса принято считать, что «Маятник Фуко» из них — самый изобретательный и глубокий, «Остров накануне» — самый формалистский и претенциозный, «Баудолино» — самый увлекательный и легкий для поверхностного чтения, «Таинственное пламя царицы Лоаны» — самый личный, «Пражское кладбище» — самый спорный с нелитературной точки зрения, а «Нулевой номер» можно было вообще не писать». Автор благоразумно не стал присоединяться к «подобию консенсуса». Почему благоразумно? Да потому что с Эко никогда не знаешь, к чему идет дело. Переводчик Елена Костюкович говорила в одном из интервью, что последний роман Эко переводила без любви. Это было вынесено в заголовок (и напрасно, слова Елены Костюкович очень взаимосвязаны с контекстом, и любая попытка вырвать из ткани всей речи отдельный фрагмент – сомнительна). Вроде бы как она согласна с общей оценкой «Нулевого номера».
А теперь вообразите, что по прошествии некоторого времени литература и мир перевернутся так, что именно «Нулевой номер» станет главным и основным? «Не может быть», говорите? Ох, мне бы вашу уверенность. Сколько раз становилось самым любимым у публики недосказанное и недописанное, не оформившееся – то есть, не обретшее форму! Массовый читатель вряд ли оценит, а вот эксперты из клуба… впрочем, дойдем и до клуба.
***
Самого Умберто Эко в семидесятые просто никто не позволил бы печатать. И даже не только в том дело, что «Имя розы» начинается с того, что автор обнаруживает таинственную рукопись в Праге, по которой идут советские танки. Этого бы точно хватило. Но ведь в науке Эко еще и занимался семиотикой! А эта дисциплина была у коммунистической власти на карандаше. Один из создателей семиотики в СССР Юрий Михайлович Лотман сумел основать, взрастить и сохранить свою школу только в городе Тарту, в Эстонии – местные партийные начальники и КГБ не проявляли энтузиазма, как в России и в столичных городах. И все же постоянно Лотман находился под наблюдением КГБ.
Из книги Сергея Довлатова «Ремесло»:
«Я отобрал шестнадцать самых безобидных рассказов и пошел в издательство. Редактор Эльвира Кураева встретила меня чрезвычайно приветливо. Через несколько дней звонит — очень понравилось. Даем на рецензию в Тартуский университет.
— А можно самому Лотману?
— Вообще-то можно. Юрий Михайлович с удовольствием напишет рецензию. Только я не советую. Его фамилия привлечет нежелательный интерес».
Что уж говорить о подозрительном иностранце, который занимается той же подозрительной и несоветской наукой, чуждой марксизму. К счастью, «Имя Розы» он написал уже в 1980-м, а там и до перестройки было недалеко.
Кстати, иногда мне кажется, что если бы Маркс увидел, кто и как в СССР решал, что есть «марксистское», а что «антимарксистское», он бы сначала посмеялся. Но только сначала. Потом могло бы кончиться самоубийством или сумасшедшим домом. К Энгельсу это тоже относится.
***
С Умберто Эко сложности начинаются уже на стадии представления. Вот как его определить, назвать, предъявить аудитории, будь то читатели книг или зрители телепрограмм?
Можно сказать, что он писатель, но ведь он писатель «непрофессиональный», первую книгу опубликовал в полувековом возрасте. Хотя и любителем его не назовешь. Впрочем, говорят (даже при желании найдете, кто говорит), что в Италии нет профессора без романа. Без любовного – может быть, причем и не только в Италии, но вот без написанного и уж тем более настолько успешного – сколько угодно. Медиевист? Ну да, он прекрасно знал Средневековье, но как-то… В общем знал, да все как-то не то. Серьезный ученый, работая в такой широкой области знаний, как медиевистика, владеет материалом по некоей суженной теме. Средневековое оружие – всякие там фламберги и мизерикордии. Или королевская власть и ее отношения с церковью. Или сельское хозяйство и его организаций. Быт и уклад жизни монастырей. Если распыляться и вылезать за рамки своей борозды, то, во-первых, обидишь кого-то, кто пашет свой земельно-исторический надел, а во-вторых, сразу прослывешь человеком несерьезным и поверхностным.
Подход Умберто Эко вообще кажется буйным мятежом, дебошем в академических стенах на фоне иерархий и среди расписаний, не прерываемый звонками на лекции. Он изучал Средневековье так, будто он там жил или собирался туда переехать. Готовился.
***
Не знаю, каково было быть его студентом, но уже перед читателем своей первой книги – «Имя розы» – он смело открыл свой дорожный мешок и явил «особые предметы, кои звал «чудными орудиями». Орудия, говорил он, родятся от искусства, которое обезьяна натуры и в новых формах воссоздает различные действия природы». Слова «обезьяна натуры» применительно к его литературным работам заменили на слово «постмодернизм». По-моему, очень удачный и сообразный синоним. Во всяком случае, постмодернизм прыгает, кричит и корчит рожи совершенно по-обезьяньи. Только если у Эко она умная и настроенная на общение шимпанзе, то, скажем, пошедший по стопам Эко Дэн Браун создал гориллу, причем огромную, Кинг-Конга с крестом и дубиной.
Впрочем, Средневековье, в котором жил Эко, в книге он показал читателю особым способом. Это Средневековье с интернетом, поисковиком в котором служит рассказчик. Десятки имен, большая часть которых подлинные, исторические отсылки на вполне качественно поданный, почти документальный материал, сочетание исторической достоверности с преехиднейшей выдумкой – все это и создает уникального автора, который тратит на один роман, как Андрей Тарковский на один фильм, по пять лет. И в результате получается уникальный читательский клуб, где неофит носится, высунув язык от удовольствия, по сюжету, поклонник прогуливается по месту, давний почитатель – по времени, знаток наслаждается изысканными деталями построенного автором мира, а ученый и эксперт смеются над первыми четырьмя, бросая друг другу «Как лихо он, однако, упаковал всю эту историю в ловко скроенный эпизод!» И только сам Эко периодически насмешливо поглядывает на читателей и иронично замечает, что «мало чем отличается жар Серафимов от жара Люцифера».
***
Эко вообще чрезвычайно неудобен для всех, кто занимает твердую позицию. Чем позиция железобетоннее, тем язвительнее жалит ее Эко, не обращаясь ни к кому конкретно, поражая сам «железобетон».
Сколько раз мы слышали о «поколении Гугл», «которому не надо ничего искать, достаточно, мол, «загуглить» – и ответ получен. Опасно это тем, что может вырасти поколение тупиц, деградирующих с каждым годом». Кстати, не приписывайте этих слов Татьяне Владимировне Черниговской, как сделал это некий блогер! Примитивный «железобетонщик» вечно принижает того, кого цитирует, до своего простоватого уровня. Дальше этот «принципиальный» человек пишет на Яндекс-дзене так:
«По словам Татьяны Владимировны, читать тоже надо правильно. Если делать это бегло и по диагонали, тренироваться мозг не будет. Чтобы происходил мыслительный процесс, всё надо делать вдумчиво и осознанно. Лучше всего постоянно делать паузы во время чтения, чтобы вспомнить и осмыслить прочитанное».
Так и хочется его спросить, а до знакомства с трудами Черниговской вы, просветитель общественности, этого не знали? Читали невдумчиво, неосознанно (некоторые умеют), не осмысливали? Похоже на то, раз без привязки к громкому имени эти постулаты, по-вашему, не убеждают.
Эко выносит в название своего небольшого труда короткую фразу: «Не надейтесь избавиться от книг».
С ним получается веселее, чем с дзен-занудой.
***
Однако не подумайте, что с ним у вас получится проще!
Мы часто сталкиваемся с позицией, когда люди, не понимающие нового времени и новой эпохи, хотят ее остановить. Иной человек просто не в состоянии понять, что вынимает из кармана вместе со смартфоном ключ к информационному пространству. Где информация вылита в воздух, проходит сквозь стены и сквозь нас. Непонимающий первым делом стремится воздух «очистить», информацию всю поймать, упихать хотя бы на электронные носители, а в идеале на книжные страницы (и невдомек ему, бедному, что для нынешних ее объемов не хватит всех растений Земли, чтобы наделать столько бумаги). Когда он понимает, что уже не сумеет этого сделать, приходит другая мысль: не давать этим молодым идиотам ни компьютеров, ни смартфонов. Он поднимает флаг, трубит в позеленевшую трубу тревогу, кричит обрывки безумных фраз: «Клиповое мышление!», «Окна Овертона!», «Цифровая интоксикация!» И с тоской смотрит на мир, который живет своей жизнью. А главное – давно готов жить без него, и ведь проживет, и по старому укладу ни разу ни на секунду не соскучится. Тогда такой ретроград начинает просто злиться и обращает накопившуюся агрессию отчаяния во все стороны.
***
Эко говорил о другом. Еще недавно человеку требовалось для успешной работы с информацией настраивать свой мозг на удержание ее как можно больших объемов и скорого к ней доступа. Кстати, об этой проблеме говаривал еще Шерлок Холмс, помните?
«- Видите ли, - сказал он, - мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты, которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он разложит в образцовом порядке». Мы вернемся к Холмсу и продолжению этой цитаты после другой – из Умберто Эко: «Во всех мнемотехнических методиках используется образ города или дворца, где каждая часть или место приводится в связь, ассоциируется с предметом, который необходимо запомнить».
Холмс в веке XIX говорит: «Напрасно люди думают, что у этой маленькой комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных».
Эко и его собеседник-соавтор в книге «Не надейтесь избавиться от книг» Жан-Клод Карьер озабочены уже другим вопросом. «…память и невозможность забыть о чем-то становятся проблемой, даже целой драмой. Есть люди, наделенные способностью все запоминать благодаря простейшим мнемотехническим методам, такие люди называются мнемониками. Их изучал Александр Лурия, русский невролог. Питер Брук был вдохновлен книгой Лурии, когда ставил спектакль «Я — феномен». Если рассказать что-либо мнемонику, он уже не сможет это забыть. Он как совершенная, но безумная машина — записывает все без разбора. В данном случае это скорее недостаток, чем достоинство».
Увы, информация устаревает, вытесняется новой, опровергается опытом, да мало ли что с ней происходит! А ведь искусно забыть – это наука не меньшая. Те, кто считает, что «поколение Гугл» – это такие дурачки, которым все достается готовым на блюдечке, просто не способны понять, что перед этим поколением встает проблема иного мышления. Если прежние поколения изо всех сил пытались запомнить, то перед этими нелюбимыми ими «гуглами» стоит задача быстрой обработки информации, отсева ненужной, и главное – проблема быстрого и качественного приема решения. Это не отменяет ни вдумчивости, ни осознанности, ни осмысления. Только времени на все это дается гораздо меньше. Если перед людьми прежних, доцифровых эпох, стояли задачи по упаковке в мозг максимальных объемов информации, то теперь нужно упаковывать туда массу методик переработки информационных объемов и шаблонов работы – не забывая о возможности создания новых решений и творческого мышления, которое раньше было уделом избранных, а теперь становится обязательным условием победы в конкурентной борьбе.
В доме у Эко хранилось более тридцати тысяч томов. Библиотека его уникальна – первые издания, настоящие инкунабулы, рукописи. В комнатах поддерживалась постоянная температура и влажность.
Идея собирать книги очень древняя — так что с ними не было как с фильмами. Культ рукописной страницы, а позднее и книги, — столь же древний, как и сама письменность. Уже римляне стремились коллекционировать свитки. Если книги и утрачивались, то по каким-то другим причинам. Они истреблялись по соображениям цензуры или из-за того, что библиотеки имели обыкновение воспламеняться по любому поводу, как и церкви: и те, и другие по большей части строились из дерева. В Средние века горящая церковь или библиотека — это как падающий самолет в фильме о войне в Тихом океане: это нормально. То, что в финале «Имени розы» библиотека сгорает, вовсе не является для той эпохи из ряда вон выходящим событием.
Но причины, по которым книги горели, одновременно заставляли прятать их в более надежных местах — то есть, тем самым, собирать их. На этом основано монашество.
У нас со словом «монашество» связывают совершенно другие вещи – аскеза, молитвы, безбрачие – это при взгляде с «положительной стороны», а критик и сатирик видят в монахах похотливых и пьющих толстяков, время от времени перевирающих цитаты из обоих заветов.
Купив себе дом, некогда принадлежавший монастырю, Умберто Эко стремился к своему образу человека среди Средневековья – он пытался сберегать и преобразовывать знание. Изобретенная им литературная форма позволяла каждому, возвращаясь и перечитывая его книги, находить там с каждым разом все больше нового, делаться и со-творцом, и читателем, и действующим лицом. Его понимание монашества – прежде всего опиралось на увлеченность и страсть к работе ума.
***
Он не был отшельником или равнодушным к миру. Он терпеть не мог итальянскую политику времен правления Берлускони, он ушел из издательства, где проработал десятки лет, когда его поглотил принадлежащий Берлускони медиагигант. Он тоже сетовал на соцсети, которые съедают столько времени.
И как же все-таки интересно было бы посмотреть, какие его книги будут популярнее всего через двадцать лет? Как будут его воспринимать, не забудут ли? Что будут помнить о нем?
Интересно еще и потому, что ответы на эти вопросы подтвердят или опровергнут его книги, взгляды и даже научные труды. Такие люди всегда остаются во взаимодействии со временем – со своим и чужим. Или тогда уже со временами? Ну, если так – у них есть талант любые времена превращать в свои. Мало таких людей. Но одним из них был Умберто Эко – и даже среди них был человеком особенным.
