Текст: ГодЛитературы.РФ
Национальная литература — к сожалению, во многом terra incognita для российского читателя. «Непорядок», — как бы говорит нам «Дом национальных литератур», научно-образовательный и культурно-просветительный центр Литературного института имени А. М. Горького. Да не просто говорит, а выпускает разом два сборника современного рассказа: удмуртского и якутского.
В последнем, например, собрана малая якутская проза последних сорока лет. «Сохраняя традиции, заложенные классиками, современные якутские прозаики, открытые к инонациональному художественному опыту, передают в своих произведениях своеобразие ментальности своего народа, создают художественное разноцветье: от притчевости и мифологизированности до юмора и бытописания, от обыденности и назидательности до мудрой историчности, порой порождаемой публицистическим накалом» — вот что говорится в аннотации.
Чтобы проверить это утверждение во всей его полноте, придется прочитать сборник целиком. Впрочем, для начала можно ограничиться и рассказом, который вы найдете ниже.
Современный якутский рассказ. Антология / Под общей редакцией А. Н. Варламова / Редактор-составитель А. Е. Шапошникова — М.: Литературный институт имени А. М. Горького, 2022. — 431 с.
Евдокия Иринцеева-Огдо. «Землянички на чашке»
Перевела Аита Шапошникова
На селе самое важное место — крыльцо магазина. Прогресс на месте не стоит, на дворе — семидесятые! По новой моде торговые точки принято перестраивать, украшать, снабжать нарядными вывесками, чтобы привлечь внимание покупателей. На них аршинными буквами начертано: «Универмаг», «Продмаг», «Сельмаг», «Винный», «Хлебный», «Хозяйственный».
В деревне Сасааннах, узнав, что на прошлой неделе на местный склад поступили товары осеннего сезона, взбудораженные женщины и старухи в полном составе собрались около «нярмаха». Так потешно прозвала только что открывшийся давным-давно универмаг бабушка Марына, у которой язык не повернулся выговорить новое слово, а сельчане, посмеявшись, быстро подхватили смешное словечко и более не признавали другого названия для храма коммерции.
Обычно «нярмах» осенью торгует школьной формой и детской обувью. Этого добра в прошлый раз привезли вдоволь, так что хватило всем, хотя народ по привычке с утра давился в костоломной очереди. Когда очередь рассосалась, силач Джегоркан, работающий в пекарне хлебопёком, заскочил туда за носками и увидел, что товар не закончился. Говорят, он удивлённо оглядел полки и припёр продавщицу вопросами к стенке:
— Ничего себе, сказывали, что покупательницы тут себе рёбра ломают, а на самом деле товара здесь больше, чем смогла поглотить женская жадность? Или им не по вкусу пришлись эти сокровища?
Но нынче всё иначе. Первая поставка пришла в хозмаг. Обещали начать продажу товара послезавтра, как только завершится приёмка. Зоя Балынка, известная всем проныра и балагурка, раньше всех разузнала, что давать будут чашки.
— А какая посуда, высокие кружки или чашки с блюдцами? — спросил старик Нюкулаc.
— А тебе-то какая забота? Сноха же пойдёт добывать! Если достанет большую вместительную кружку, выкинешь наконец древнюю свою пузатую посудину, оплетённую проволокой, — встрял сосед Агапыч.
— Э-э, дед, вечно ты над пузом моей кружки насмехаешься. Я бы предпочёл чашку с блюдцем. А то остужать чай в суповой тарелке как-то несподручно, — Нюкулас, которому не понравилось замечание соседа, сообщил о своей заветной мечте и прошёл мимо.
Балынка осталась кричать вослед уходящему:
— Что ты там бормочешь, дед, кто услышит-то?! Так и будешь гулять, заложив руки за спину? Придётся тебе постоять со снохой в очереди, а то, сказывали, по одной штуке на руки дадут!
Так всех угораздило ещё за два дня до продажи начать толкаться в очереди. Согласно решению сельсовета, без лишних слов велели вечером завести список очередников. Запись взялась вести сама Балынка.
— Давай пригони коров. После ужина я пойду занимать очередь, — сказала Саргы, разбудив супруга, прилёгшего отдыхать.
— Поскорей уложим детей. Мне надо вовремя поспеть к записи в очередь. Если скажут, что надо ночевать, сменишь меня. Оденешься потеплее, — Харитина, чей дом стоит на окраине села возле сепараторной, предупредила старшую дочь Агу.
И такие беседы в каждом доме. Заботы, вызванные великой очередью, в эти дни вызвали в деревне Сасааннах небывалое оживление.
Телефонной связи в селении нет. Свежие вести обыкновенно расходятся по утрам и вечерам благодаря старичкам, выходящим к сенным скирдам баграми дёргать корм скоту, да бабкам, выбегающим хватать охапки сена. В эти минуты они перекрикиваются через ограды скотных дворов, сообщая соседям скудные последние новости. Так что деревня снабжается вполне правдивыми сведениями, если не брать во внимание выдумки живых свидетелей и торбозного радио (аналог сарафанного радио). Естественно, люди склонны преувеличивать их. Так что некоторое время по домам гулял слух, что стоять в очереди придётся не двое, а трое суток. А истины никто не знал. Такие новости никогда не исходят из сельсовета или конторы райпо. Откуда же им браться тогда? Остаётся предположить, что мы обязаны ими досужим пересудам с участием Балынки, Джегоркана или даже старика Нюкуласа.
Темень осеннего вечера черна, как вар. Идёшь по улице, ногами нащупывая дорогу. Где взять лампы для каждого уличного столба? Не всё тут бывает по хотению человека. В Сасааннахе большой, как полная луна, фонарь включают в разгар зимы только у «нярмаха». Второй такой горит очень далеко, за амбаром тётки Лизы, на развилке дорог, чтобы путники не пропустили въезда в село.
По совету матери Ага натянула на себя все тёплые вещи и пошла по тропе, неся под мышкой старый дедовский камзол из драпа. Чтобы отстоять очередь. По этой ухабистой дорожке она пройдёт и с закрытыми глазами. Летом была засуха, так что грязь, намешанная весенними ливнями, засохла и превратилась в твёрдые бугры да колеи. Но девушку это не смущает. Она храбро идёт вперёд. Ноги её быстро стучат по сухой земле. И сердце громко колотится им в унисон.
Ох, слышны чьи-то шаги... Где? Впереди или сзади? Если идут впереди, то ничего. А если вослед, то плохо. Лучше ускориться. Чтоб не догнали. Девушка подвернула край вязаной шапки и заложила за ухо. Прислушалась не дыша.
Ой, навстречу же идут. Она слышит впереди чьи-то приглушённые голоса. У забора тёти Аныс девушка легла на землю и накрылась камзолом. «В таком мраке им не разглядеть, кто под забором лежит», — подумала она. Лишняя встреча ей ни к чему.
Ага затаилась. Одежда на ней слишком тёплая. Ей стало душно и жарко. Значит, ночной мороз ей не страшен. Приоткрыв край камзола, девушка присмотрелась к идущим. Как медленно плетутся... Оказывается, это идёт Маша, старшая дочка семьи, которая живёт у озера, и с ней провожатый… Он накинул на плечи девушки пиджак и крепко обнял её правой рукой. Вроде беседуют о чём-то. Ага не разглядела парня как следует. От напряжения её прошиб пот и чуть дыхание не прервалось от духоты.
Прошли. Девушка поднялась. Шапкой вытерла капельки пота на лбу и засунула её в карман пальто. Опять скомкала камзол, сунула под мышку и потопала дальше. Идти долго не пришлось. Вот и здание хозмага старинной постройки с покосившейся крышей, обмазанное глиной и запертое на замок с поперечной железной накладкой на всю дверь. Ни души. Тишина. «Ой, неужели обманули?» — встревожилась девушка. Она слегка испугалась.
Нет, обмана не должно быть. Год назад она ночевала около «нярмаха». Было так холодно, что ночь перетерпели в тамбуре столовой, еле упросив тамошнего охранника впустить туда. Под утро, ещё до рассвета, охранник выгнал их. Очередники тряслись от стужи у порога «нярмаха», как вдруг пришла мать Аги с горячим чаем в бутылке из-под «Гымзы» и бутербродами с маслом, заслужив благодарность всех женщин, стерёгших очередь. В награду за доброту её с мамой пропустили в магазин первыми, в виде исключения. Агина мать тогда смогла купить десять метров ситца и сшила всем дочерям по платью. Бывает и такое.
Что ждёт их теперь? «Нярмах» нарядный, справный. А вот хозмаг выглядит… не очень. Неуютно здесь. Стоит на самой грязной улице, похоже, за лето тут не проехала ни одна техника. Весной здесь гоняли, увязая в лужах, а летом месиво засохло непроходимыми рытвинами. Эти буераки уже нипочём не разровнять. Темь, бездорожье и ночная стужа нагоняют тоску.
— Девонька, очередь пришла занять? — откуда-то донёсся не то хриплый шёпот, не то жуткое болботание, и Ага от ужаса громко завизжала. — Тихо, ишь какая горячая! — голос обрёл обычный тон, и Ага успокоилась.
Ох, от испуга чуть не убежала обратно. Похоже, бабка Балынка хотела подшутить?! Но пока она очухивалась, вокруг загалдели и захохотали какие-то невидимые люди, главным образом старушки и дети.
— Так я... В очередь за чашками... — растерянно выдавила Ага.
— За чашками, говоришь… Не за чушками же. Не боись, купим их за свои кровные, — ночную тишину нарушил начальственный голос всё ещё невидимой Балынки, которая вдобавок пыхтит, силясь выбраться откуда-то.
Девушка оробела. Людей, тут, кажись, немало. Смотрят, поди, отовсюду на неё. О, да они сидят на штабеле тары, которая громоздится сбоку магазина!
Первой подошла тётка Зоя. Пошарив в кармане, вытащила прямоугольный фонарик. Покопавшись ещё, выудила кусок толстого картона. «Снарядилась-то как, — отметила Ага. — В прошлом году всё было проще».
— Девка, спрашиваю тебя, кто ты такая? Запишу. Ты одиннадцатая…
— Да? И все прочие тут? — девушка с недоверием огляделась, но никто не подал голоса.
— Конечно. Попрятались. А ты нынче сильно вытянулась, Агаша. Платонова твоя фамилия? — с расположением ответила Балынка.
— Нет, Быллахова. Платоновы — это дедушка с бабушкой...
— А-а. Вот оно как. Агаша, сегодня первая ночь. Список есть только у меня. Сегодня ещё можно обойтись без ночёвки. Поэтому некоторые ушли домой.
— Мама мне велела ночевать.
— Всё верно. Тогда завтра днём выспишься и к вечеру придёшь. Эх, девонька, послезавтра такая предстоит давка... Мне самой страшно... — Балынка достала из кармана папиросу и задымила ею, набивая цену своим сведениям.
— Чашки, говорят, будут. Какие они?
— Откуда мне знать? Иди бери себе ящик и ляг рядом со мной. Мне, старой, ох как важно вздремнуть, — и бабка поковыляла к ящикам с опилками.
Девушка послушно пошла за ней.
— Балынка, ты не посеешь список? Будешь утром вычёркивать тех, кто не придёт? — спросил откуда-то голосок Марыны, по прозвищу Мотуроскалах (одетая в матроску).
— А чего это я его потеряю, всё задираете меня... Лучше укажите Аге место, где ей лучше прилечь.
— Эй, там ещё не остались фанерные короба? Пускай она возьмёт один.
Глаза Аги наконец привыкли к темноте, и она разглядела светлеющие в сумраке продолговатые фанерные тары, наполненные опилками, сходила туда и приволокла одну.
— Клади набок и заползай в неё сбоку. А то я поставила отверстием кверху, и теперь меня сдавило с боков, — советует Мотуроскалах.
Больше никто голоса не подал. «Наверное, уснули», — думает Ага.
— А ну, доча, потяни-ка, я хочу встать, — из большого ящика замаячила рука в варежке.
«Ой, если бы молча рукой помахала… какой-нибудь прохожий от страха бы тут окочурился». Девушка тянет бабку за руку, но не может поднять.
— Накрени, накрени-ка ящик... Эх, чертовка, влезть-то влезла легко, а вот выбраться — хрен тебе... — Бабка, еле сдерживая ругань, с оханьем-аханьем казнит себя за ошибку.
Раздосадованная Ага, собрав все силы, раскачала фанерную тару и рывком почти развернула её, однако изнутри раздался предсмертный вопль старушки Мотуроскалах:
— Нет, девка! Тем концом накрени! Как я могу опускаться вниз головой?
— Бабуля, темно... я же не вижу, как ты лежишь...
— Разве?.. У молодёжи глаза должны быть зорче! Стало быть, не глядя чуть ключицу мне не выломала? Ты ж держала меня за руку?! — начала та препираться.
«О-о, ещё поврежу ей чего-нибудь... заругает тогда». Хоть и боязно Аге, но она изловчилась и наклонила указанный конец ящика. Бабка оказалась проворной и кувырком скатилась на землю.
— Ух ты, поглядите-ка на Мотуроскалах! Выпросталась махом, словно телёнок из утробы моей белой коровы! — весело вскричала Зоя Балынка, и в тот же миг из ящиков грянул дружный смех.
Огдо — Аю-ая (междометие, выражающее боль или усталось)! Я старая... застряла там, а ты, молодайка, издеваешься!
— Да что ты... Я уже много раз ночевала в очереди, так что приспособилась. Что ни говори, а грузить себя в тару на ночь научили, — зубоскалит Балынка.
Ага выгребла часть опилок и выбросила подальше, положила ящик набок, забралась внутрь и накрылась камзолом.
— Как ты, детка, устроилась? — спросонок слышит она давно знакомый голос.
— Зоя... расскажи что-нибудь, — просят какие-то люди, но Ага уже спит, не слыша ответа…
А Балынка им говорит:
— Спите, завтра будем всю ночь бодрствовать. Сегодня обойдётесь...
На другой вечер картина поменялась. Бдительных стало больше. Итого до утра дотянули два десятка женщин, которые иногда по-быстрому отлучались домой, дабы согреться.
После двух сверок Ага с радостью узнала, что стала восьмой. Мама придёт утром. Но ночью пришло странное известие. Сообщили, что чашек будет совсем мало. И, чтобы хватило всем, решено отпускать… по половине чашки на человека.
— Что за беда... Тогда мне с дочкой одна, что ли, достанется?!
— А можно повторно занять очередь?
— Откуда?! Не слыхала что ли слова — чашек всем не хватит? Думаешь, к твоему второму подходу к прилавку посуда останется?
— Эх, вконец дело запуталось, волынка вышла с этой посудой. Я ведь одинокая, откуда возьму мужика, чтобы очереди показать?
— Кто там посмел сказать, что «Балынка запутала очередь»? Разве не я привела вашу очередь в приличный вид?! Тоже мне, нашли крайнюю...
— Нет-нет, тётя Зоя! Никто не говорит — «Балынка запутала», сказали — «волынка вышла с посудой»...
— А-а, вот как. А мне послышалось... Да ну, пёс их дери...
— Лучше бы на нос по одной чашке, как их по половинке покупать-то?
То, что волнение бдящих имело под собой почву, выяснилось в день продажи. К открытию магазина — в десять часов утра — на крыльце в три ступеньки собралась большая толпа.
— Эй, силач Джегоркан, чего пришёл? Ты же очередь не занимал?
— Получается, только вам чаи распивать положено? Я жестяной посудой пользуюсь. Хлеб-то, небось, каждый день лопаете, да не знаете, из чего ваш пекарь ест и пьёт, узнаете — плохо вам будет, — шутливо ответствует пекарь.
— Паря, это не хлебная очередь. Тут чашки дают. Отойди.
— Я бы купил моей Аннушке одну, разрешите... Скоро тесто поднимется. Надо будет буханки в печь совать. У меня времени нет с вами валандаться. Или без хлеба хотите остаться?
— Не дадим тебе одну. На нос дают по половинке чашки, понял? — кричит кто-то сзади.
Вдруг запертая изнутри дверь распахнулась, и очередь разом хлынула в помещение. Пока заново строились и пихались, кто-то из заднего ряда (наверное, он стоял на пороге) вокликнул:
— Ого, гляньте, там высокие фарфоровые кружки что ли? До чего красивы рисунки на них!
— Где?
— Видишь ту полку? Это совсем не чашки...
— Нет, чайные пары тоже есть. На прилавке стоят.
— Никто не знает, что припрятано под прилавком...
Восторг, шутки-прибаутки, сопровождающие толкотню, усилились.
— Товарищи покупатели, внимание! Если отпускать по стольку, сколько вам хочется, товара всем не достанется. Поэтому поступим так: три человека получают по две посудины. Причём одна из них — высокая кружка. Согласны?
— Правильно! Хорошо, что не половинка чашки...
— Всё равно же достаётся по полторы?
— О-о, наказание. Тогда мне что, долю свою отдать кому-то?
— Можно!
Началась продажа. Стоявшие впереди с учётом всех членов семей в очереди купили по три-четыре разных посудинки. Ага продвигается за спиной матери. Они дико вспотели. По плану, отпросившись с работы, к ним подойдёт отец и приведёт двух сыновей и младшую дочку. Тогда им достанется хотя бы четыре.
— Дай мне вон ту, со смородиной!
— Нет, кружки с домиками закончились...
Крайние в очереди чутко ловят разговоры покупателей, чтобы не упустить сведения о товарах. Они не в состоянии последовать за счастливцами, которые с покупками вышли за дверь и теперь с наслаждением созерцают вожделенные предметы. Как можно допустить, чтобы очередь прошла, и вместо них купил кто-то другой? Нет, нельзя так...
— Что берёте? Сколько вас? — тихо спрашивает продавщица у матери Аги.
— Шестеро, это моя старшая дочь, и там у двери стоит муж с тремя младшими.
— Ладно-ладно...
— Мне... две чашки с блюдцами и две большие чайные кружки.
— Гляди, выбери из этих — с рисунками...
— Отпускают строго по порядку. Покупает Быллахова, она восьмая по списку, — провозглашает Зоя Балынка, которая теперь упивается властью над сельчанами.
— Зоя, ты близко стоишь, доложи нам. Есть там ещё что-нибудь? — слышится голос с хвоста очереди.
— А-а, чуть не забыла… Постойте. Поступили ёлочные игрушки. Видите эти? Отпустим их без ограничений, кому сколько надо... — продавщица извлекла снизу разные коробки и выставила на прилавок.
Вместе с игрушками нашлись также удивительно красивые чашечки. Быллаховы просияли от радости.
— Ух ты, а почему их не показали первым покупателям?!
— Успокойтесь, игрушек полно. До самого Нового года торговать будем, — замечание продавца вмиг утихомирило зарождающиеся споры.
— Агаша, вот таких игрушек мало, гляди-ка, — продавщица вдруг перешла на шёпот.
Аге с мамой улыбнулась удача. Наряду с двумя изящными чайными парами они приобрели крупный сосуд с ручкой, похожий на кружку. Также им достались разноцветные стеклянные цепи для ёлки и множество чудесных шаров.
Сколько времени прошло с тех пор? Повзрослевшая Ага давно сама стала мамой и даже бабушкой большой семьи! Теперь мало кто поверит моим словам о том, как шла торговля в старину. Но я вам говорю жгучую правду!
А вот ту самую чашечку, расписанную милыми земляничками, бабушка Ага бережёт по сей день. Ёлочные игрушки старшие Быллаховы в тот же вечер разложили на столе и равными долями распределили между четверыми детишками; ныне они стали вечными домашними реликвиями нескольких семей. Тогда всем им перепало по одной блестящей цепи и по четыре ярких шара.
Время течёт неумолимо, но дутые из тонкого цветного стекла старые ёлочные игрушки под самый Новый год в каждом из четырёх семейств бережно извлекаются из коробок и торжественно вывешиваются на видном месте любой ели или сосны, занесённой в дом с мороза. А сочинение внучки младшего брата Аги Василия Быллахова об этой традиции сперва победило в улусном конкурсе, а затем получило премию и на республиканском фестивале.
Агафье эти прославленные племяшкой ёлочные игрушки правда дороги: как тёплое воспоминание о детстве и как свидетельство особых вех её судьбы. Она как сейчас помнит, как две ночи коротала в ящике с опилками, как отстояла небывалую очередь и стала владелицей заветной чашечки с земляничками, при виде которой у неё и поныне в груди ёкает сердце...
2022
Евдокия Семёновна Иринцеева-Огдо, 1962 года рождения. Прозаик, детский писатель, журналист, редактор, родилась в селе Тыайа Кобяйского улуса. В 1985 году окончила факультет иностранных языков, затем отделение журналистики филологического факультета Якутского государственного университета имени М. К. Аммосова. Прошла путь от простого корреспондента до главного редактора республиканских детских газет «Кэскил», «Юность Севера». Лауреат Государственной премии Республики Саха (Якутия) в области журналистики, премии имени Марии Шевель на V Международном литературном фестивале «Открытая Евразия»–2016, в 2018 году занесена в список Почёта Международного Совета по детской литературе в Швейцарии (IBBY-International Board On Books For Young People).
