Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Да, он родился в Бельгии, в Льеже, в небогатой семье. Многое повидал, работая журналистом, пробиваясь в Париже, который, как и Москва, слезам не верит. Писал бульварные романы сотнями – под разными псевдонимами. Набил руку, мечтал «пробиться», подстраивался под конъюнктуру.
В конце 1929 года, в 26 лет, он нашел золотую жилу и открыл новую эпоху в истории детективного романа. Сименон придумал комиссара Мегрэ. В романе «Питер Латыш» («Петерс Латыш»). Писатель вспоминал, что этот образ пришел к нему в голову во время путешествия, в голландском городке Делфзейле. Через несколько десятилетий, ещё при жизни Сименона, там установят памятник любимому литературному герою миллионов. В этом романе писатель ещё не нашёл ни своего Мегрэ, ни собственного «выжатого как лимон» стиля. Сюжет мрачноват и тяжеловат. Любопытно, что он связан с Россией: и убийца, и жертва родились во Пскове. Поэтому у нас эту книгу издавали и упоминали не слишком охотно. Тем не менее, роман, выходивший в 1930 году в еженедельнике издательства «Фаяр», принес ему успех и до сих пор остается культовым во Франции. С тех пор Сименону больше не нужно было заниматься журналистской и литературной поденщиной, писать проходные заказные книги и беспокоиться о финансовом будущем. Мегрэ (который через несколько лет обретет свои классические черты) принес ему славу и благополучие, к которым наш писатель никогда не относился свысока.
По тиражам, по умению быстро и ловко сочинять полицейские романы он не знал равных. «Я пишу быстро, потому что у меня не хватает мозгов, чтобы писать медленно», – говорил он, доказывая, что способен к самоиронии. Однажды он написал роман за 6 дней. Часто отводил на основную работу 7 дней, на исправления – еще 4. Не любил работать над романом дольше месяца. И считал, что прочитать каждую его книгу можно за одну ночь. Он каждый день стучал по клавишам пишмашинки, редко заранее продумывал сюжеты – и добивался легкости, точности.
В некоторых его книгах о Мегрэ, казалось бы, нет ничего особенного. Будничная жизнь полицейского комиссара. Важна даже не детективная загадка (загадку-то придумать вообще-то несложно), не секрет преступления, а то, что комиссару некомфортно в новом пальто. То, что он перед сном выпьет винца и рассмеется, вспоминая смешное словцо одного из подозреваемых. То, что он перед обедом выпьет немного перно и с этим вкусом на этот раз у него будет ассоциироваться все расследование. А потом будет кормить неказистого подозреваемого бутербродами из пивной «У дофин», в котором криминалисты – постоянные клиенты. Всё это – очень точно. Трудно не влюбиться и в сименоновский Париж, о котором в его романах рассказано скупо, но весомо.
Он не успевал много читать. Но в детстве впитал всё, что необходимо, у Чехова и Толстого, да и у Горького, которого тоже не пропустил. Рассказывая о своей ускоренной литературной школе, он всегда называл Гоголя и Чехова. В Льеже русские студенты снимали комнату у его матери. Они и поделились с ним русскими книгами – конечно, во французском переводе. Жоржа Сименона захватило сочувствие этих писателей к «маленькому человеку», к Башмачкину. Это станет его главной темой – и в детективах, и в «трудных романах», и даже в надиктованной мемуаристике.
Он знал, почему человек идет на низость, на преступление.
Сименона и самого часто сравнивали с Мегрэ. Он отмахивался от таких сравнений. Мегрэ – консерватор, убежденный семьянин, хотя и бездетный. Сименон – убежденный ловелас, много жертв в жизни принесший богу Амуру. На закате дней писатель признавался, что у него было 10 тысяч женщин. Возможно, преувеличивал или иронизировал, но высокая доля правды в этом признании есть. Их объединяло только умение разбираться в людях без иллюзий. И презрение к старой аристократии, к старой буржуазии, к сильным мира сего. В этой снобистской среде всегда зарождались преступления. Они несправедливы и эгоистичны. Они могут переступить через обыкновенного маленького человека, даже не замечая его. И – без всяких метаний совести. Он десятилетиями возвращался к таким мыслям: «Несчастный маленький человек ни разу с тех пор, как существует земля, не разметал силы, которые объединились против него и превратили в того, кого раньше называли крепостным, а сейчас — квалифицированным рабочим, то есть в раба?» Он – против спеси, против снобизма, против одномерного понимания людей и ситуаций. А значит – несовместим со строгой иерархией и сословными предрассудками, как бы они ни гримировались. Замечательно как-то сказал Сименон: «Ах, если бы завтра или послезавтра не стало больше герцогов, то есть прохвостов!»
До Сименона никто в массовом жанре не вскрывал этого социального пласта. В советской стране его – правда, не сразу – приняли как своего. И неспроста. Сименон отлично знал людей, видел их социальную изнанку – как самый дотошный и проницательный марксист. В стране социализма это оценили высоко. Достаточно перечислить некоторые заголовки некоторых тогдашних газетных материалов, посвященных Сименону: «Любимый писатель механика Орлова», «Адвокат человека», «Пишу о незащищенном в нашем обществе маленьком человеке».
Хотя… Конечно, жизнь не прямолинейна, а диалектична. Сименон получил воспитание в семействе, отличавшемся «правыми» убеждениями. Его младший брат Кристиан стал нацистом – и мать до конца жизни любила его больше, чем знаменитого писателя. А сам Жорж, будучи молодым конъюнктурным журналистом, писал про «еврейское иго», которое ведет к страшной «власти большевиков». Да, да, бывало и такое. И Советский Союз в молодости представлялся ему страной тоталитарной. Потом он от этих представлений отказался. Но когда Францию оккупировали немцы – он проявил себя конформистом. Публиковался, давал интервью – правда, политических вопросов избегал и нацистские идеи не пропагандировал. В любом случае, после 1945 года ему пришлось оправдываться. 19 июля 1949 года Комиссия по чистке литературы все-таки признала Сименона виновным и наложила двухлетний запрет на публикацию его произведений и распространение уже опубликованных. Правда, адвокат писателя помог смягчить этот приговор. После войны он откровенно и на этот раз искренне полевел, как и вся Франция. Сименону пришлось даже подкупать лжесвидетелей, которые рассказывали о его подпольной антифашистской деятельности. Да, он был, кроме прочего, первоклассным авантюристом.
ХХ век стал расцветом детективного жанра. Давно превратились в банальщину споры о канонах классического детектива. В чем сила Сименона, выделяющего его из этого блестящего ряда? Он – как и его герой комиссар Мегрэ – был знатоком человеческой психологии. И почти не срывался в социальную фальшь. Нередко его книги называют «полицейским производственным романом». В этом есть зерно истины. Он хорошо знал, что такое лицемерие богатых. Для Конан Дойля или Агаты Кристи этой реальности, этой проблематики просто не существует. Их герои обладают сверхчеловеческими способностями. А Мегрэ – не гений, не супермен. Его сила в народном здравом смысле и опыте. И в человеческой психологии он разбирался не хуже своего автора. Понимал, как преступление вызревает в семейных дрязгах, на почве амбиций, мести, зависти, мракобесия и нравственной пустоты, на сексуальных дрожжах. Сименон очень серьезно относился к своей профессии. Неизменно следовал правилу выбрасывать значительную часть написанного из черновиков. И стал настоящим чемпионом литературного цеха. После «Латыша» он написал около 220 полноценных романов и повестей, среди которых немного откровенных неудач, и почти 10 томов размышлений и интервью. Одна из его бывших жен не без мстительности объясняла фантастическую работоспособность Сименона: «Он часами сидел за машинкой, словно робот, прерываясь только для того, чтобы заправиться виски, без которого он никогда не мог работать. Потом наступала очередь „сексуальной разрядки“ — этому человеку, чтобы работать, было необходимо иметь в день 4–5 разных женщин».
У нас принято снисходительно относиться к массовому жанру. В одной из учебных книг 60 лет назад можно было прочитать: «Сименон — автор нескольких хороших произведений, удачливый организатор поточного производства множества сочинений средних и даже весьма средних, которых не в состоянии спасти всеми нами горячо любимый комиссар Мегрэ; благодаря энергичным действиям издателей, переводчиков и комментаторов, он занял незаслуженно большое место в наших читательских интересах. И практика эта отнюдь не невинная: тем самым читательское внимание ориентируется на «массовую культуру», отвлекается от истинного искусства, знание и понимание которого так необходимо для установления духовных контактов…»
Тогда у нас еще мало знали Сименона, мало издавали. И даже отзывались о нем пренебрежительно – как о писателе, поставившем на конвейер полицейские романы «на потребу публики». Но очень скоро все изменилось, с 1960-х он стал любимым писателем страны Советов. И даже в учебниках по зарубежной литературе ему в сдержанных тонах отдавали должное. А к 1980-м книги Сименона выходили во всех республиках СССР и во многих литературных журналах. Даже в легендарной многотиражной макулатурной серии любимого французского писателя советских читателей издавали несколько раз. И все равно его книг не хватало, они высоко котировались у букинистов и спекулянтов.
А еще – на телевидении шли экранизации романов Сименона с Борисом Тениным в роли комиссара Мегрэ. Сам писатель даже по фотографиям крайне высоко оценил работу советского актера. Он говорил в интервью Алле Демидовой: «Из 55-ти экранизаций я видел всего три. И смотреть не люблю, по правде говоря, на экране — совсем другое, чем было в голове… Обидно и досадно, такое впечатление, будто родная дочь вернулась домой после пластической операции. Правда, я видел фото советского актера Тенина в роли Мегрэ, в телеспектакле — очень похож! Пожалуй, больше всех. Передайте это ему, если встретите. Другие режиссеры делают Мегрэ, каким вздумается. Конечно, это не может радовать автора». Это был настоящий комиссар – не то что герои многочисленных европейских экранизаций, которым категорически не хватает простодушия и народности, которые присущи сименоновскому герою. Ведь он – вовсе не голубая кость, а настоящий народный герой!
Даже у Жана Габена Мегрэ получился слишком парадно-элегантным, слишком суетливым. Случались в нашей стране и экранизации «трудных романов» Сименона – так он называл свои книги, в которых не было Мегрэ и, как правило, отсутствовала детективная интрига. В СССР выходили и радиопостановки по Сименону, и театральные спектакли. И миллионы людей с удовольствием их смотрели и пересматривали.
Жаль, что первый – и, быть может, самый удачный – телеспектакль с Тениным в Роли Мегрэ не сохранился. Это «Смерть Сесили». А современные экранизации полицейских детективов Сименона, к сожалению, слабоваты. Нынешние художники просто боятся той проблематики, которую поднимал писатель, да и массовый зритель от нее отвык. И основательность легендарного комиссара давно уже никто из актеров не может передать даже на треть. И его спокойную проницательность, и его редкие, но тем более веские эмоциональные взрывы.
Мегрэ необычен своей обыкновенностью на фоне других литературных великих сыщиков. Он не играл на скрипке, не увлекался экзотическими цветами, даже книгочеем не был. И не владел никакими магическими способностями. Но трезво смотрел на мир, хорошо понимал людей и чувствовал себя как рыба в воде в Парижской полиции, хотя и ворчал на бюрократов... Он почти никогда не действовал в одиночку, опирался на верных соратников, которых воспитал – амбициозного Люка, толстяка Торранса, молодого франта Лапуэнта. И это добавляло его романам достоверности.
В СССР его не только любили, но и глубоко понимали. Свидетельством тому – филологические исследования, посвященные Сименону. Отметим Элеонору Лазаревну Шнайбер, которая и переводила, и исследовала творчество французского мэтра. Она брала у него самые глубокие интервью. Никто из мастеров детектива такого не удостаивался. И он, будучи человеком нерелигиозным, верил в человека, в прогресс, в том числе – в общественной жизни. Это тоже сближает его с советской культурой. Почти все советские мастера детективного жанра в большей степени учились у Симеона, чем, например, у Агаты Кристи или у американских звезд этого жанра. Замечательно писала о Сименоне и Майя Павловна Тугушева.
Он много лет не сочинял романов. Последнюю книгу о великом комиссаре, «Мегрэ и господин Шарль», критика обругала – и, думаю, напрасно. А он, еще не став стариком, перестал писать свои весьма коммерчески перспективные романы – несмотря на протесты издателей… В конце жизни Сименону Мегрэ только снился: «Он был выше, шире в плечах и массивнее, чем я, и, хотя я видел его со спины, в нем чувствовалась умиротворенность, и я позавидовал ему… потребовалось некоторое время, чтобы я в полусне понял, что это вовсе не реально существующий человек, а персонаж, рожденный моим воображением. То был Мегрэ в своем садике в Мен-сюр-Луар… Он не скучает. Во всякое время дня у него есть занятие, а бывает, они с женой, взявшись под руку, совершают долгие прогулки пешком. Картины эти сохранились у меня в мозгу, и это стало для меня как бы окончательной отставкой Мегрэ».
Для него были очень важны Россия и Советский Союз. И идеологически, и по душевному родству с нашей культурой. Сименон дружил с писателями Ильей Эренбургом, Юлианом Семеновым, режиссером Григорием Козинцевым… В своих высказываниях и воспоминаниях он снова и снова возвращался к русской теме, к своим путешествиям по Советскому Союзу. Отметим, что после войны он похваливал СССР даже там и тогда, где и когда это было невыгодно. Такое дорогого стоит.
Когда мы берем в руки книгу Жоржа Симеона – нас всегда охватывает предчувствие глубокого погружения в мир очередного романа, оторваться от которого невозможно. Это касается и его последних книг, в которых писатель говорит от первого лица, откровенничает с нами. Это – интервью, мемуары и размышления, написанные на склоне лет. Он подводил итоги жизни, делился секретами писательского мастерства, много рассуждал о политике, опасаясь, что мир снова могут охватить войны. Его интересовала и проблема ответственности Европы перед Африкой. Ответственность за колонизаторскую политику. Да, Сименон в последние десятилетия жизни был настоящим гуманистом – не на страх, а на совесть. А мыслить он умел афористично, мудро и вместе с тем простодушно.
«Я счастлив, что после знакомства с циклом романов о Мегрэ и с «трудными» романами мои верные русские читатели смогут прочесть воспоминания и раздумья старика, каким я теперь стал», – писал Сименон в предисловии к советскому изданию одной из своих мемуарных надиктованных книг. Конечно, всё это не менее интересно, чем самый замечательный детектив.
Жаль, что он не мог оценить мастерство советских переводчиков, которые, быть может, в некоторых романах превзошли оригинал. Мне кажется, одна из самых «русских» и «советских» его книг – «Мегрэ и бродяга». Про талантливого врача, который ушел из профессии и семьи и стал клошаром. Сегодня его назвали бы «дауншифтером». Его жена и дочь предпочли другую жизнь. И, даже узнавая в толпе клошаров отца и супруга, предпочитали гордо проходить мимо. И вдруг на него совершили покушение. Это один из любимых мотивов Сименона – бедняков, как правило, не убивают. Их жизни не интересуют гангстеров, грабителей и алчных наследников. «Зато их убивают на войне миллионами».
А Мегрэ гораздо комфортнее в обществе нищих забулдыг, чем в буржуазных гостиных, до краев наполненных парфюмерным лицемерием. Словом, «Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка "У дофин" принесет бутерброды и пиво».
А как тонко Сименон выводил интригу «двойной жизни» в одном из лучших своих романов – «Мегрэ и человек на скамейке». Кстати, эту печальную историю неплохо удалось передать советским кинематографистам в телеэкранизации.
Сам Сименон великого сыщика собственной выделки недооценивал, считал свои «трудные романы» чем-то более важным. Но образ Мегрэ оказался сильнее всего. Просто образ грузноватого, простодушного и в то же время хитрого человека с трубкой.
Достойны ли мы Сименона сегодня – как короля массового чтива? И в России, и во Франции? Пожалуй, мы сфланировали куда-то назад или в сторону – и зря. Но мы в этот мир, снисходительный к маленьким людям и их грешкам, еще вернемся.
