Текст: Валерий Кичин/РГ
Конечно, это была сложно устроенная личность - и в жизни, и для воплощения на экране. Противоречивая, часто вздорная, совмещавшая крестьянский сметливый характер с барскими замашками, слывшая жадиной и дававшая благотворительные концерты для рабочих, певшая со сцены "Марсельезу" и жившая в роскоши, мечтавшая о "справедливом государственном устройстве" и, его отведав, убежавшая подальше "от нашего родного уродства".
Ее главный козырь - голос, растворившийся в вечности, - его не восстановишь, не смоделируешь, не сыграешь, не передашь уникальность его диапазона. Возможно, авторы давней картины о Фаринелли, восстановившие утраченное искусство кастратов, снова прибегли бы к попыткам синтезировать уже не существующий тембр на компьютере - благо записи Шаляпина сохранились. Но у создателей сериала нет ни такого опыта, ни таких умельцев, ни таких средств. Поэтому пригласили современного баса перепеть Шаляпина, сразу уведя за скобки такое понятие, как уникальность.
Такой опыт в кино был: в фильме "Великий Карузо" оперную легенду сыграл и "перепел" Марио Ланца. Но там экранизировалась не биография, а легенда, и фабульные перипетии были разбегом перед взлетом к кульминациям - блистательным музыкальным номерам, многие вошли в чарты.
Перед авторами сериала Тимуром Эзугбая и Натальей Назаровой (сценарий) и Егором Анашкиным (режиссура) лежали два пути: снять байопик, пересказывающий детали биографии Шаляпина, или миф о басе, олицетворявшем широту русских просторов и характеров. Таких киномифов у нас было много - от "Александра Невского" Эйзенштейна до "Композитора Глинки" Александрова. В случае с Шаляпиным этот жанр напрашивался: в его судьбе ведущую партию вела музыка, природно склонная все возвышать, обобщать и мифологизировать.
Шедевры даны впроброс, как досадная обязаловка. Хотя именно они составляли главную жизнь героя, к ним устремлены его вожделения, эта его миссия во многом оправдывает его закидоны и жертвы, на которые он обрекал близких.
Шаляпин - самородок, но мы, похоже, забыли, что самородок требует огранки. Неотесанный, по-крестьянски наивный парень словно волею небес мечтает о Мусоргском и поет Дона Базилио на итальянском. Учили ли его нотной грамоте, ставили ли ему голос - остается неизвестным.
В киномифе это неважно, но выбрана биография - и здесь вопросы взбухают лавиной: оперные триумфы героя возникли как бы из ничего. Я не ждал дотошной демонстрации трудовых процессов, но уберечь фильм от такого рода недоумений - первая задача авторов.
Однако их явно не интересовало творчество Шаляпина - они сосредоточились на любовном треугольнике и душераздирающих коллизиях, происшедших от двоеженства. Вот там все подробно, детально, мелодраматично. Убедителен характер его первой супруги итальянской балерины Иолы Торнаги, с болью читавшей газетные сплетни о "женщинах Шаляпина", но продолжавшей его преданно и самозабвенно любить (Мария Смольникова). Его вторая, петербургская жена - Мария Петцольд у Юлии Снигирь - выглядит довольно хищной красоткой, умело выследившей добычу и напролом идущей к успеху любой ценой. Достоверен Федор Добронравов в роли отца героя - буяна и упрямца, колоритны Владимир Юматов (Савва Мамонтов), Ян Цапник (Дальский), Александр Яценко (Коровин).
На заглавную роль приглашен Александр Горбатов; с его почти двухметровым ростом он возвышается над толпой и в переносном, и в прямом смысле. Его Шаляпин эффектен внешне, у него статуарная, монотонно кокетливая манера суперстара, словно актер хочет все время пребывать в позах, запечатленных на исторических фото: вот орлиный профиль Мефистофеля, вот жесткий взор Годунова, вот зловеще скошенный глаз оперного злодея или томный взгляд кумира толп. Он хорошо передает избалованность, развращенность славой и нравами актерской богемы, но сцены, где неисправимый эгоцентрик, гуляка, жуир, самоед и плакса должен, наконец, предстать гением, не получились: и режиссера они уже не так интересовали, и нет единства экранного образа со звуковым: мы с удовольствием слушаем Абдразакова, но лицедеем этот Шаляпин предстал неловким.
Невозможно представить, чтобы в серьезном фильме рабочие, собравшиеся в питерском цирке, пели "Дубинушку" так откровенно несинхронно со звучанием профессионального хора, раскачивая воздетыми спичками на манер рок-публики с мобильниками. И почти комическое впечатление производит финал, задуманный как пафосный: в вокзальном зале ожидания, к изумлению крестьян с проснувшимися гусями, Шаляпин запевает романс "О если б мог выразить в звуке…". Похоже, авторы не могли придумать, чем завершить восьмисерийную повесть о вконец запутавшемся человеке, и взяли стилистически чужеродный сериалу прием классического голливудского мюзикла, а дальнейшая судьба их героя, его эмиграция и всемирная слава оказываются как бы несущественной деталью.
Впрочем, последние две серии мне показались самыми энергетически насыщенными. Словно очнувшись от шестисерийной дореволюционной спячки, авторы преисполняются социальными чувствами относительно мужичья, заполнившего концертные залы, устраивают показательный, но не слишком правдоподобный поединок Россини с "Дубинушкой", фрачного певца на сцене - с лузгающей семечки публикой, а эпизод с законом о равенстве я бы отнес к самым остроумным и ярким моментам сериала. Но во всем предприятии чувствуется, что картину "о старине глубокой" делали вскормленные таблоидами люди с их очень приблизительными представлениями о повадках и лексиконе столь дальних экзотических, почему-то балдевших от оперы предков.
