Текст: Андрей Цунский
Пятьдесят четыре несчастья
Ах да, среди игровых атрибутов мы еще не добрались до самого главного. Карты! И откуда они берутся а пушкинскую эпоху. Сейчас расскажу.
Фабрика была в Санкт-Петербурге. Сейчас это здание находится по адресу: пр. Обуховской обороны, дом 110. Называлась она Александровская мануфактура, она печатала карты и клеймила их (обычно трефовый туз) изображением пеликана с надписью «Себя не жалея, питает птенцов». Мануфактура работала на благо Воспитательного дома, это было нечто вроде фонда помощи сиротам. К нему же относился и Опекунский совет, куда многие – в том числе и пушкинские герои и сам Пушкин – закладывали имущество под ссуды.
Если человек, нигде не служивший, отвечал на вопрос «Чем вы занимаетесь?» – «Забочусь о сиротках!» или той самой фразой о птенцах, долго ли угадывать, откуда у него деньги?
Карты никто не берег, на них беспощадно загибали углы и в прямом смысле слова. Немудрено, колода должна была прожить одну раздачу. При игре в фараон талью прометывали единственный раз. Потом она немедленно летела на пол. На краю стола лежали и деньги, а упавшую ассигнацию или монету было стыдно поднимать с пола – считалось, что там она – уже собственность прислуги. Говорят, увидев, как кто-то подымает с пола купюру, Лев Толстой зажег более крупную, дабы подсветить опозорившемуся под столом.
Мечем талью
А теперь – предлагаю вам совершить небольшое путешествие во времени. Мы с вами будем невидимками и только посмотрим. У вас все равно нет таких денег, чтобы играть там, куда мы с вами собрались. Да и одеться должным образом сейчас невозможно. Раз, два, три!
Ну, конечно, мы в Петербурге. Этот город – не Москва. Он почти не изменился. Хотя в последнее время…
- Уж раздавался звон обеден
- Среди разбросанных колод
- Дремал усталый банкомет
- А я (нахмурен) бодр и бледен
- Надежды полн, закрыв глаза
- Гнул угол третьего туза.
Итак, мы с вами идем по Невскому проспекту, по правой стороне. Слева от нас Казанский собор, а справа – о, да это же книжная лавка и библиотека Смирдина! Мы переходим проспект (осторожнее, тут бегают лошадки, смотрите под ноги, декроттуар не спасет!). Не знаете, что это? Ну уж без меня поинтересуйтесь!
Да-да, ресторан Talon. Тот самый, где ждет Онегина Каверин и где пробка в потолок. Нам не сюда! Да шампанского вам не подадут. Почему? Да мы же с вами невидимы. Кстати, нам и заплатить нечем. Прохожие говорят по-немецки, ничего удивительного – рядом кирха. Еще немного – вот и Малая Морская улица. Сворачиваем. Нет, нам чуть дальше. Тут находится дом камергера князя Гагарина, только теперь в нем живут князья Голицыны. Лет сорок уже. Нет, нам нельзя сюда. Один немец залез недавно к одной графине в спальню среди ночи, и напугал до смерти. Нам этого не нужно. Но посмотреть на этот дом вам стоит. Только снаружи. Один немец залез к старой графине, в спальню, и напугал до смерти! А та графиня жила в точно таком же доме.
Ну не кричите вы! Нас не видно, но все же слышно, не пугайте людей! Что стряслось? Да, да, это он. Ну и что теперь, вопить на весь Невский?! Гоголя увидели, подумаешь. Лучше б вы его прочитали!
Теперь нам с вами в Офицерскую улицу. Тут есть одна квартира… Там играют. Откуда я знаю? Офицеры вечером собираются и до утра там сидят, и свечи жгут, пробками хлопают, а шума особого нет. Чем заняты люди? Ясное дело. Да, на улицах пока темно. Электричество придумают еще не скоро…
Заходите. Прямо сквозь дверь. Гарри Поттера смотрели? Вот-вот, примерно так же. Ну как ребенок, да не держит вас никто, отцепите штаны от ручки!
Ну вот мы и в зале. Сейчас начнется. Тот человек за столом – банкомет. У него в руках колода. Сейчас перед ним трое – их называют понтеры. Они тоже держат по колоде, из них выбирают свои карты по одной, затем срезают штосс, то есть снимают колоду банкомета. Открывается таким образом нижняя карта со среза и еще одна – эти две карты называются абцуг. Первую кладут слева – это соник, вторую справа – это лоб. Банкир назначил ставку, они могут ее увеличить или просто ответить. Если одна из карт понтеров совпадет с соником – выиграл понтер. Если со лбом – выиграл банкомет. Ну и все. В первом абцуге карты понтеров нет. Второй, третий… А вот и соник! Так, ставки растут…
Что, нескучно? Нет, вы правы. Никакого ума тут не требуется. Только случай. Прометали уже по три тальи… Ставки подрастают. Ох, этот брюнет в гвардейском мундире просадил изрядно и сейчас наделает глупостей. Не за то отец бил, что пил, а за то, что похмелялся, не за то бил, что играл, а за то, что отыгрывался… Не его сегодня карта. Семь тысяч под расписку? Да где ж ему взять столько? У него жалкая деревенька под Калугой и сорок душ всего. Да остановите же его! Увы, он не услышит. Две сестры на выданье без приданого, мама-старушка. Что с ними будет… Десять тысяч на одну карту! Десятка… Соник! Ох, сколько жизней поставил он на эту карту. Повезло.
Что, решил, что хватит на сегодня? Ну, слава богу. Даже выиграл рублей триста. Только надолго ли хватит ему благоразумия? А мы с вами уходим. Не нравится мне, как у вас глазки заблестели.
Как Пушкин играл на рукописи
- Исчезнул он,
- Веселый сон,
- И одинокий
- Во тьме глубокой
- Я пробужден.
Так и называется, «Пробуждение».
- В печальной праздности я лиру забывал,
- Воображение в мечтах не разгоралось,
- С дарами юности мой гений отлетал,
- И сердце медленно хладело, закрывалось.
- Название стихотворения – «К ней».
А вот
- О жизни час! лети, не жаль тебя,
- Исчезни в тьме, пустое привиденье;
- Мне дорого любви моей мученье —
- Пускай умру, но пусть умру любя!
А это – «Желание».
Что между ними общего?
Все эти стихи – и еще многие другие, были записаны нанятым человеком на плотной бумаге и сшитые вместе образовали весьма увесистую черную тетрадь.
Восемнадцатилетний Пушкин готовил к изданию свой первый сборник стихов. Тогда еще он не знал, что можно продавать рукописи, да и Смирдин еще у него ничего не купил бы. Решив издать сборник по подписке, он напечатал подписные листы. То есть – собирал средства на издание, кто сколько даст. В июле 1819 года подготовка к изданию прерывается – Пушкин тяжело заболел. Сейчас простуда – ну и простуда, кто о ней беспокоится. А тогда даже до изобретения аспирина оставалось еще тридцать с лишним лет! Василий Львович Пушкин пишет другу: "Пожалей о нашем поэте Пушкине. Он болен злою горячкою..." А горячкою тогда называли любую болезнь вообще. Но – обошлось. Обритый наголо Пушкин стоит у окна квартиры своего приятеля Никиты Всеволодовича Всеволожского в парике. Он видит на улице знакомых, снимает с головы надоевший тупей и кричит им:
- Я ускользнул от Эскулапа
- Худой, обритый, но живой;
- Его мучительная лапа
- Не тяготеет надо мной.
Весной рукопись готова к печати. И все бы хорошо, но Пушкин и Всеволожский решили прометать банк. Так Пушкин узнал, что рукопись можно и проиграть.
Обоим по двадцать лет. Однокашники, друзья. Но Всеволожский уже знает, что единственная – зато вполне реальная ценность, которая есть у Пушкина – его стихи. Он принимает тетрадь в погашение долга, за тысячу рублей, пятьсот идут ему самому, а пять сотен – Пушкину наличными. В чем же тут выгода Всеволожского? Нажился на пять сотен? Лишил поэта сборника из-за жадности и плохого характера?
Нет, не в том дело. Он получил права на издание. Черная тетрадь с тех пор будет называться не иначе, как «тетрадь Всеволожского». И Пушкин, который в начале мая окажется в ссылке, очень на публикацию надеется.
«...постарайся свидеться с Всеволожским – и возьми у него на мой счет число экземпляров моих сочинений (буде они напечатаны)... – экземпляров 30. Скажи ему, что я люблю его, что он забыл меня, что я помню вечера его, любезности его...» – пишет он своему брату Льву.
Но Всеволожский не сумел издать сборник.
29 июня 1824 года Пушкин пишет другу, Александру Александровичу. Бестужеву (Марлинскому): «... постарайся увидеть Никиту Всеволожского, лучшего из минутных друзей моей минутной младости. Напомни этому милому, беспамятному эгоисту, что существует некто А. Пушкин, такой же эгоист и приятный стихотворец. Оный Пушкин продал ему когда-то собрание своих стихотворений за 1000 рублей ассигнациями. Ныне за ту же цену хочет у него их купить. Согласится ли Аристипп Всеволодович? Я бы в придачу предложил ему мою дружбу... он располагает ею уже давно, вообще же дело идет только о 1000 рублях. Покажи ему мое письмо».
«Не могу поверить, что забыл ты меня, милый Всеволожский, ты помнишь Пушкина, проведшего с тобою столько веселых часов… Помнишь ли, что я тебе полупродал, полупроиграл рукопись моих стихотворений? Ибо знаешь: игра несчастливая родит задор. Я раскаялся, но поздно – ныне решился я исправить свои погрешности, начиная с моих стихов. Всеволожский милый, царь не дает мне свободы! Продай мне назад мою рукопись за ту же цену 1000 (я знаю, что ты со мной спорить не станешь, даром же взять не захочу!)»
Тетрадь добирается до Пушкина только 13 марта 1825 года, причем поэт снова в ссылке – но уже в Михайловском. Напечатан сборник будет 30 декабря 1825 года. За месяц проданы будут все 1200 экземпляров по десяти рублей. Никита Всеволожский почти угадал с ценой. Наживаться на друге не стал – отдал тетрадь за все те же проигранные пять сотен.
Как эта тетрадь пропала, как нашлась спустя сотню лет в Белграде, как попала туда, и где она теперь – если вы любите приключенческую литературу, это ваша тема. Ищите и узнавайте! Тем, кто искал тетрадь до вас – и нашел, было значительно труднее.
То, что мы с вами читаем «Евгения Онегина» – запросто могло бы и не случиться. Вторую, четвертую и пятую главы (роман издавался по главам) он поочередно проигрывал.
Пятую главу он сперва попросту потерял по дороге из Москвы в Петербург. Восстановить ее помог ему брат, Лев Сергеевич, обладавший потрясающей памятью. Один раз он слышал ее в прочтении Пушкина, так что вспомнил, записал и прислал. Второй раз Пушкин просадил ее в штос тестю Льва, Александру Михайловичу Загряжскому. Неизвестно, чем бы кончилось дело, деньги и глава уж были проиграны, но оставалась еще пара дуэльных пистолетов. Отыгрался поэт. И даже выиграл тысячи полторы. А так бы мог и «Онегина» солью высушить.
- Задумчивый всю ночь, до света
- Бывал готов я в эти лета
- Допрашивать судьбы завет,
- Налево ль выпадет валет
Каждая игра – символически обозначает что-то. С шахматами просто: белые – Павндавы, черные – Куаравы, доска – поле боя, вся партия – Бхагавадгита.
Коммерческие игры, или же игры, требующие от игрока логики, математического мышления, владения собой и умения повелевать своей страстью – другая история. Это и поединок, и каждый раз сражение – но с теми войсками, какие пошлет судьба. Мастером таких игр был Николай Алексеевич Некрасов. Он не просто умел вовремя останавливаться. За всю жизнь, говорят, он ни разу не обремизился – то есть не ошибся при розыгрыше мизера в преферанс. Однажды выиграл за один вечер миллион франков. И у кого! У будущего… министра финансов Александра Агеевича Абазы. А еще Некрасов умел проигрывать. Я не о том, что он достойно держался и не скулил при проигрыше. Поговаривали, что он мог искусно проиграть нарочно. И таким образом... В общем, дать денег просто так – взятка, преступление. А проиграть – совсем другое дело. Впрочем – «поговаривали» – не источник. Выигрывал Некрасов честно. Против него сидели за ломбером многие асы крупной игры – такие немедленно распознали бы грязные приемчики.
Коммерческие игры требуют ума и контроля над эмоциями. Это поединок с искусным противником, почти шахматы – но с куда большим элементом риска. В коммерческие игры сражался нередко и Иван Сергеевич Тургенев.
А вот играми случая – тем же фараоном – любил горячить кровь Лев Николаевич Толстой. И в результате ему пришлось все эти забавы юности у ломберного стола отработать за столом письменным. Для него карты стали не просто лихим времяпровождением, но и способом познания себя, и поводом для поиска нравственного поведения, привели его к выработке его собственной этики.
О Достоевском… «Здравствуй, Ангел мой, Аня… А тут игра, от которой оторваться не мог. Можешь представить, в каком я был возбуждении. Представь же себе: начал играть ещё утром и к обеду проиграл 16 империалов. Оставалось только 12 да несколько талеров. Пошёл после обеда с тем, чтобы быть благоразумнее до нельзя и, слава Богу, отыграл все 16 проигранных да сверх того выиграл 100 гульденов. А мог бы выиграть 300, потому что уже были в руках, да рискнул и спустил. Вот моё наблюдение, Аня, окончательное: если быть благоразумным, то есть быть как из мрамора, холодным и нечеловечески осторожным, то непременно, без всякого сомнения, можно выиграть сколько угодно. Но играть надо много времени, много дней, довольствуясь малым, если не везёт, и не бросаясь насильно на шанс…»
Я не хочу притворяться объективным, это мое не врачебное, исключительно частное мнение, ни в коем случае не диагноз. Но мне кажется, это - F63.0. В чистом виде. Да и не в карты играл он.
Чем же были карты для самого Пушкина? Болезнью?
Точно можно сказать одно. Если цель игры – нажива, то чего Пушкин совсем делать не умел, так это играть в карты. Но если цель игры – понимание прихотей Фортуны, попытка раскрыть тайну человеческой зависимости от случая и даже загадку самого случая, то…
«Пиковая дама». Читали? А если честно?
Кто сказал «Уж полночь близится, а Германа все нет?» Я открою вам тайну. Сие – не Пушкин. Это Чайковский. Не-а, не Петр Ильич. Модест. В чем отличие? Еще один секрет. У Пушкина Германн – фамилия, с двумя Н. В либретто оперы – Н одно, а фамилия это или имя – да кто его знает. Опера прекрасна. Но вначале была повесть Пушкина.
Пушкинская Игра всюду в русской литературе. От Леонида Андреева рассказ «Большой шлем», где герой так и не узнает, что ему пришел в прикупе столь нужный для успеха туз, до Набокова с его «Защитой Лужина», где речь идет о шахматах – и о воле рока. Даже Остап Бендер… помните, «А у нас... боже, боже, в какой холодной стране мы живем. У нас все скрыто, все в подполье. Советского миллионера не может найти даже Наркомфин с его сверхмощным налоговым аппаратом. А миллионер, может быть, сидит сейчас в этом так называемом летнем саду, за соседним столиком, и пьет сорокакопеечное пиво "Тип-Топ". Вот что обидно!» Эх, он тоже ищет свою непобиваемую карту – да и с тем же результатом.
Пушкинская игра то подмигнет нам мертвым глазом графини с лица процентщицы Алены Ивановны, то вдруг заговорит голосом Лизы из уст Сони Мармеладовой, сверкнет нам с шахматной доски, описанной Булгаковым в «Белой гвардии», и даже рявкнет откуда-то из-за обрыва голосом не-то довлатовского дяди Романа, не то Сильвио из «Выстрела» – «Какэм! Абанамат!».
Был популярен при жизни Пушкина анекдот. Император Николай I призывал Пушкина бросить картежную игру:
- Она тебя портит.
- Напротив, Ваше величество, карты меня спасают от хандры.
- Но что же после этого твоя поэзия?
- Она служит мне средством к уплате карточных долгов, Ваше величество.
Анекдот и есть анекдот.
А вот где тут правда? Я могу сделать свое предположение – но оставлю его при себе.
Попробуйте перечитать все, что Пушкин посвятил игре. Каждую строчку. Затем – вообще всего Пушкина. И еще раз. Составьте свое предположение.
И тогда я рекомендую вам поступить с ним так же, как и я.
Впрочем, мои рекомендации к исполнению совсем не обязательны.
И все же с Пушкиным – вы как-нибудь поосторожнее.
