Оксана Виноградова. Математика жизни

Автор: Оксана Виноградова

МАТЕМАТИКА ЖИЗНИ

Мем такой есть: «Я – гуманитарий». Так вот я – гуманитарий. С математикой у меня были дурные отношения с детства. Я вяло запоминала и резво забывала таблицу умножения, по наитию расписывала какие-то уравнения, а в старших классах мое математическое развитие достигло полной стагнации. Я до сих пор не могу понять, почему на ноль делить нельзя… И не объясняйте мне! Я знаю, что нельзя, но мне почему-то кажется, что иногда можно.

Так вот, моей учительницей математики и классным руководителем на четвертом году обучения в школе стала Валентина Федоровна К<…>. Статная, кареглазая, с темными пышными локонами… Ей тогда было около пятидесяти лет. Нет сомнения, что Валентина Федоровна сразу же разглядела мою математическую непригодность, но, надо отдать должное, она тут же обнаружила мой талант в другой области: я была мастером по рисованию стенгазет и прочей самодеятельности, которую снабжала стихами своего сочинения. И сложился своего рода бартер: когда класс на разных смотрах занимал почетные места, я получала по математике хорошие отметки.

Валентина Федоровна, будучи в молодости комсоргом, и в зрелом возрасте любила поговорить на нравственные темы и порассуждать о жизненных коллизиях. Обычно это происходило на классном часе. Редко, но бывало, что Валентина Федоровна отвлекалась на посторонние темы и во время урока. Помню, произвел на меня впечатление ее рассказ о незадачливой любви. Внесу поправку: её любви. Выглядело это краткое повествование по случаю перехваченной и обнародованной физруком чьей-то любовной записки примерно так:

– Знаете, дети, когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас, нравился мне один мальчик, живший по соседству. Точнее, влюблена я в него была. И мне все хотелось как-то намекнуть ему об этом, сказать о своих чувствах. Но я не решилась. А после школы он уехал учиться. Женился, родил детей. Я тоже вышла замуж за военного, родила детей и долгое время сопровождала мужа по разным гарнизонам. И вот лет семь назад, когда наша семья обосновалась в родном городе, встретила я свою первую любовь на скамеечке перед домом. Он внука в коляске качал. Дело прошлое, я ему и скажи: а знаете ли вы, что в детстве я вас очень любила? Он чуть не заплакал и ответил, что тоже любил меня, но боялся и близко подойти: такая я ему казалась недосягаемая. Так вот, дети… Спешите выражать свои искренние чувства, пока молоды. Не откладывайте ничего на потом. Жизнь быстро заканчивается.

Вряд ли кто-то тогда в классе задумался о проблеме бытия: все зашушукали, радуясь передышке во время математических этюдов, и только я одна спросила учительницу:

– А что дальше было с вашей любовью?

И Валентина Федоровна ответила:

– Ничего. Жизнь прошла.

Следует добавить, почему я тогда впечатлилась рассказом: с третьего класса нравился мне мальчик маминой подруги, который иногда приходил ко мне помогать решать задачи по математике, непосильные для моего ума.

В седьмом классе родители перевели меня в другую школу, где уровень моих математических знаний стал явным. С двойки на тройку я сумела доковылять до послереформенного десятого класса, но получила глубокое заверение от администрации и учителя математики, что в одиннадцатом выпускной экзамен не сдам.

В раздумьях о том, забирать ли мне документы или пропадать для общества, теряя еще один год, я брела по проспекту, глядя под ноги.

Кто-то дотронулся до моей руки:

– Оксана! Как дела?

Я подняла голову и увидела перед собой кареглазую Валентину Федоровну. Узнав, что дела мои плохи, она тут же предложила:

– Приходи ко мне в гости. Я одна живу: муж умер, дети разъехались. Запиши адрес. Приходи раза два в неделю, после шести. Скажем, во вторник и в четверг. Сможешь?

О таком явлении, как репетиторство, в те времена было не столь широко известно, но я предположила, что рвение Валентины Федоровны должно мною или моими родителями оплачиваться, а денег нет, и колебалась с решением.

– Не возьму денег, Оксана. Это моя вина: я была снисходительна. Пожалуйста, приходи. Завтра, ладно? Я буду ждать. Тогда и поговорим с тобой. А сейчас побегу.

– Хорошо, – в замедленном темпе ответила я.

Весь учебный год перед выпускным экзаменом я ходила к Валентине Федоровне в гости. Начало девяностых, есть нечего. Она кормила меня, поила чаем. Показывала цыплят, которые вывелись в ее квартире и выгуливались в ванной. И между делом – математика.

Экзамен по злополучному предмету я сдала на «хорошо».

Потом прошло почти двадцать лет. Я добилась успеха в гуманитарной сфере деятельности. Изредка звонила Валентине Федоровне, поздравляла ее с Новым Годом, с Днем Учителя.

В один из таких звонков спросила:

– Можно встретиться с Вами?

– У меня дома, – согласилась учительница. – В другом месте не могу.

– Я зайду завтра, можно?

– Заходи. Только… если я долго дверь открывать не буду, подожди: я медленно хожу. Впрочем, может быть, дочка моя дома окажется, поможет. Но ты заходи обязательно!

На следующий день я стояла полтора часа под дверями Валентины Федоровны. Я слышала, как в квартире что-то шуршало, иногда раздавался возглас «Подожди! Сейчас-сейчас», и я ждала.

Наконец дверь открылась, и передо мной в белоснежной красивой сорочке появилась учительница.

– Оксана! Помоги мне теперь обратно до кровати добраться.

Оказывается, Валентина Федоровна уже полгода как не ходила. Она была лежачая! Это мне потом ее дочь сказала, которая была в шоке оттого, что мать ее могла упасть, разбиться, потерять сознание и прочее.

А тогда я в недоумении помогла учительнице добраться до кровати, сама села на стул рядышком. Мы беседовали около часа. Как выяснилось, к Валентине Федоровне приходят дочь и соцработник, чувствует она себя плохо, но очень счастлива, что сохранила трезвую память.

Мы предались воспоминаниям. И я вдруг говорю:

– А помните, Валентина Федоровна, вы в четвертом классе про свою любовь первую нам рассказывали. Пророческий ваш рассказ оказался. Я тогда в одного мальчика была влюблена. И тоже, как и вы, не посмела сказать ему, что он мне нравится. А сейчас муж, дети, у всех семьи. Все вроде хорошо, но иногда кажется, что что-то прошло в жизни мимо тебя, и только потому, что не было сказано важное слово.

– Да… Бывает… Живой он еще, моя первая любовь, в соседнем подъезде так и живет. Уже плохо, но еще ходит.

Через час пришла дочь Валентины Федоровны Светлана, объяснила ситуацию, записала мой телефон и закрыла дверь после моего ухода.

А через две недели Светлана мне позвонила и сообщила, что ее мать умерла.

На похоронах было немного народу: слишком давно Валентина Федоровна покинула ниву школьного образования.

Отпевали учительницу в церкви. Усопшая была бледна и невообразимо худа: между тем в последнюю нашу встречу Валентина Федоровна показалась мне даже полноватой. Когда священник сказал утешительное слово и присутствующие стали прощаться с покойницей, среди прочих подошел к гробу старик с тростью. Он, пытаясь справиться с приступом тремора, минуты две смотрел на лик покойницы, на ее выбившийся из-под платка белый клочок волос, на ее высохшее тело, а потом качнул головой и отошел. Я услышала, как одна из рядом стоящих старушек сказала ему дребезжащим голосом:

– Что, не узнаешь своей Валентины?

– Нет, не узнаю, – всхлипнул и покачал головой старик. – Поверить не могу, что это она.

– Она, она. А уж как ты ее любил! Все знали.

– Ну что… Там встретимся. Недолго осталось.

И старик поковылял к выходу, отказавшись ехать на кладбище.