Анна Музыкантова. Мамина батарейка

Автор: Анна Музыкантова

Ма говорит, что у неё не жизнь, а сплошной стресс. Она часто уходит на дежурства. А я ненавижу эти ночные её отлучки. Мне кажется, в шесть лет я их ненавидела меньше, чем в шестнадцать. Подруга Дашка говорит, я должна радоваться. Хотя бы оттого, что Ма меня не контролирует.

А я просто не люблю быть одна. Нет, я не боюсь темноты, мне не мерещатся привидения — возраст не тот. Но когда Ма уходит, в квартире становится непривычно холодно, словно батареи отключили. А всего-то ушла одна-единственная и всегда заряженная батарейка — моя Ма. И от чего она заряжается?..

На самом деле, когда в квартире остаётся всего один человек, она становится одинокой и холодной.

Помню, когда мне было шесть лет, папа сажал меня на колени и рассказывал о дальних странах. Папа ходил в море и всегда возвращался домой с кучей подарков. Один раз он привёз мне огромного медведя. Мама тогда смеялась, потому что медведь оказался больше, чем я. А ещё у нас часто гостила бабушка Лида, папина мама. Она пекла оладьи и по вечерам читала мне сказки. В мои шесть лет квартира наполнялась запахом оладий, маминым смехом и папиными шутками. В мои шестнадцать квартира наполнена одиночеством.

Ма сегодня вернулась позже обычного, почти одновременно со мной.

— Ты ещё не обедала? — спрашивает меня Ма.

— Мне не очень хочется, — не совсем правдоподобно отвечаю я.

— Ты задержалась на работе?

— Знаешь, мне сегодня опять придётся уйти в ночь.

— Ты так поэтично это говоришь: «уйти в ночь», словно уходишь навсегда.

— Скажешь тоже, — недовольно бормочет Ма. — Я устала, пойду спать.

— Почему всегда ты?! — кидаю я ей вслед.

— Потому что у других маленькие дети! — отвечает Ма на ходу.

— Я в шесть лет тоже была маленькой!

— Неправда. В шесть лет ты была уже очень серьёзной девочкой! — Ма начинает злиться. — И тебя никто не оставлял одну! К нам приходила бабушка Лида!

Ма кричит мне из своей комнаты, словно пытается доказать самой себе, что эти десять лет я никогда не была одна. Разные бабушки — родные, соседские, а ещё мамины подруги, те, что брали меня к себе на ночёвку, папа, которого заносило попутным ветром на пару часов раз в полгода, — наполняли мою жизнь. Все, кроме неё.

Ма плотно закрывает дверь, словно пытается отгородиться от неприятного разговора. Она бывает не в духе. Но никогда не срывается, как мамы моих подруг-одноклассниц. Не кричит. Не устраивает скандалов по поводу и без повода.

Ма всегда была такой: немного уставшей, немного весёлой, но всё время на ходу. Она, как старый автомобиль с хорошими комплектующими, готова выручить, помочь и поработать ещё немного. В ней этого «немного» всегда было больше, чем в других людях, которых я знаю.

Я осторожно заглядываю к ней в комнату. Ма смотрит на меня усталыми глазами и тихо говорит:

— Ася, ты не обижайся, что я ухожу на дежурство. Обещаю, воскресенье мы проведём вместе. Хотя чего ждать… Ты могла бы погулять с Дашей или Наталкой.

С Дашкой мы на прошлой неделе ходили в кафешку, с Наталкой во вторник ели бургеры в «Колобке». А с Ма мы были в кафе последний раз год назад, на её день рождения. Тогда мы очень классно провели время вдвоём, ели мороженое и почти до полуночи гуляли по пустынным улицам, а ещё много говорили. Кажется, это было давно и неправда…

После школы мы идём с Дашкой и Наталкой в парк. Там можно вполне нормально посидеть с толпой вечно голодных голубей. Наталка берёт с собой пачку семечек, и мы кормим этих ненасытных.

— Вы решили, куда будете поступать? –– Наталка сегодня непривычно разговорчивая.

— Наверное, на программиста, — отвечает Дашка. — Да ладно, что ты грузишься раньше времени, ещё два года в запасе.

— Не знаю, вообще-то, я пока не думала об этом.

— А что родаки говорят? — Наталка не отстаёт.

— Мои говорят — иди по способностям. А какие у меня способности? Я в информатике шарю и вообще люблю технику. Вот и решила. Мои очень даже довольны выбором. Так что у нас всё пучком, — тараторит Дашка.

— У меня только мама, а она всё время на работе, — говорю я. — Отцу — фиолетово. Он же с нами давно не живёт, давно не звонит, давно не переводит деньги. Его имя — Давно.

— Я думала, ты Александровна, а ты, оказывается… — Дашка прикалывается в своей дурацкой манере. — А как мама не хочешь?

— Нет… ненавижу её работу.

Семечки закончились. Мы бредём домой. Дашка впервые надевает шапку, Наталка натягивает капюшон, а я повыше поднимаю снуд.

— Вы знаете, что Климова сегодня сказала? — продолжает Дашка. — Что она вообще никуда поступать не будет. «С моей внешностью я и так хорошо устроюсь!» — Дашка всегда передразнивает Климову очень похоже. — Вы представляете? Да кому эта курица нужна? Насмотрелась тупых сериалов…

Дашка называет курицами всех, кто её раздражает. Даже маму, когда та не в духе, зовёт «моя курица». У Дашки с ней не самые тёплые отношения. Мама у неё вечно дёрганая и заводится быстро, как бензопила. Срывается, и потом они могут по несколько дней не разговаривать. Отец обычно в их ссоры не вмешивается. Он просто уходит из дому на время бури и всегда возвращается, когда в доме становится тихо. Как он узнаёт об этом, для всех остаётся загадкой.

Дашка, в отличие от меня, была бы рада остаться одна даже на неделю. Её раздражает, когда мама дома. Она не выносит шума на кухне, вечно куда-то летящие тарелки и ложки, дурацкие мамины разговоры о жизни, перепады настроения. У них все слегка дёрганые: мама, коты, двери, тарелки и даже сама Дашка.

У Наталки всё по-другому. Правда, я не уверена, что лучше, чем у Дашки. У Наталки с мамой странные отношения. Всё дозировано. Даже общение. Никакой теплоты, никакой нежности, никаких обнимашек… Так Наталка говорит. Мама у неё живёт на работе — она большой начальник. Даже дома привыкла получать отчёты. Вот сейчас Наталке надо решить, куда она будет поступать. Мама дала месяц на размышление. Месяц — это ещё много. Обычно она говорит: «Завтра жду от тебя ответ. Не примешь решение — приму его за тебя». И вот Наталка учится решать. Можно сказать, из кожи вон лезет. Если меня с мамой разделяют её вечные дежурства, то Наталку совсем другое. «У матери дурацкая привычка всеми командовать и управлять. Она даже дома не может выйти из образа», — говорит Наталка.

Так варимся мы втроём, но каждый в своём котелке… У Дашки вечное кипение, у Наталки суп с горчинкой, а у меня просто холодный.

Расходимся по домам. У подъезда я встречаю Сашку.

— Чего припёрся? — говорю я ему неприветливо.

— Маме твоей принёс картофан. Она просила. Вчера из деревни привезли. А ты что, не растёшь уже? — Сашка ехидно подкалывает меня.

— А мне в баскетболистки ни к чему, — отвечаю я и забираю у него пакет с картошкой. Сашка — сын маминой подруги тёти Зои. Мы с ним вместе росли. Всё бы ничего, только наши предки решили, что мы с Сашкой неплохо смотримся, и началось…

Сашка, помоги Асе передвинуть диван. Словно Ася безрукая и безногая! Сашка, прикрути розетку. Сашка, сходи повесь картину. Достали… А Сашка как тюфяк, набитый ватой. Живёт под дудку своей мамы: иду туда, не знаю куда, принесу то, не знаю что. Вот и сегодня припёрся…

— Давай сам отнесу. Не женское это дело — тяжести таскать, — отнимает у меня кулёк Сашка.

— Как тётя Зоя поживает? — отвлекаю его вопросом и заодно забираю пакет. У меня нет никакого желания пускать его к нам домой.

— Да вроде всё норм. Чего в гости не заходишь?

— Некогда. Школа. Дела всякие. Куда поступать надумал?

— В мореходку поеду, в Питер. Хочу, как твой отец, мир посмотреть и вообще меньше дома быть.

И зачем он мне про отца напомнил? Дурак. Сразу видно — ни одной нормально работающей извилины. Сашка замечает мой недовольный взгляд.

— Я не то имел в виду… Ну мать меня достала, понимаешь? Хочу уже жить подальше от неё. Просто они там решили что-то между собой… — Сашка начинает нести чушь, понять которую в состоянии только он сам.

— Ты о чём вообще?

— О том, что мы с тобой совсем не пара. То есть я к тебе домой прихожу не совсем к тебе, понимаешь?

— Ничего не понимаю… — Я начинаю заливаться краской и злиться.

— Просто мать всё время просит, а я отказать ей не могу. Я ей уже объяснял, что мы с тобой друзья, а она всё о своём…

— Ладно. Не грузись. — Я ставлю пакет с картошкой на ступеньку, хлопаю Сашку по руке. — Ты правильно решил поступать. Мир посмотреть — это круто.

Сашка кивает и снова предлагает помочь донести картошку. Какой он всё-таки непонятливый! Я отказываюсь. Отправляю Сашку обратно к его мамочке и передаю ей пламенный привет. Сашка идёт, сгорбившись, как длинное сухое дерево, согнувшееся от ветра. Я не машу ему на прощание.

Лифт отключили, как назло.

Поднимаюсь домой, на девятый этаж, заталкиваю в кладовку очередной пакет с картошкой. Ставить уже некуда… Мамы нет. Чайник ещё немного посапывает в тишине полупустой квартиры. На столе лежит одинокий кусок вишнёвого пирога и клочок тетрадного листа со словами: «Пей чай, ешь пирог. Целую. Мама».

Ма смешная, она до сих пор пишет эти несуразные записки, когда можно просто отправить эсэмэску.

Всё следующее утро идёт дождь. Зарядил по полной. Сегодня суббота и наша с мамой прогулка в кафе. Ма вошла в квартиру, как мышка, на носочках, прошмыгнула в свою комнату, боясь разбудить меня.

— Ма?.. — я аккуратно стучусь к ней в комнату.

— Заходи, я уже переоделась. Сейчас завтракать будем, — говорит Ма как-то радостно, что ли.

— Как ночь? Ты не устала?

— Ночь как ночь. Как обычно всё. Работа. А ты чем вечером занималась?

— С Наталкой и Дашкой погуляли, потом чай пила с пирогом. Тоже всё как обычно. А, да, Сашка заходил, картошки принёс. Ты помнишь, что сегодня мне обещала?

— Ты Сашу чаем напоила? — мама перебивает меня.

— Нет, я пакет забрала, и мы распрощались. Ты мне не ответила, ты помнишь?

— Ага, — мама зевает и делает себе кофе покрепче. — Куда пойдём?

— Можно в «Лаваш» или в «Быстро и вкусно».

— Да ну… Выбраться в свет, чтобы сидеть в «Быстро и вкусно»? Это несерьёзно. А в «Лаваше» вчера такое творилось!

— Ты вчера в «Лаваше» была?!

— Ну так, мимоходом… — и мама сразу меняет тему: — Давай пойдём в этот… грузинский… как он называется? Ну ты знаешь, про что я.

— Давай. Надо, наверное, столик заказать?

Мама кивает и допивает кофе.

— Знаешь, Дашка на программиста решила поступать в наш технический, а Наталка в панике — не знает, куда податься. Мы ей говорим, что времени ещё вагон, а она отвечает, что это у нас вагон, а у неё время тикает. Родители дали всего месяц на размышления.

–– А ты чего решила?

— Ни-че-го. Кстати, Сашка хочет в море ходить, как наш отец.

— Ну и флаг ему в руки… — Ма втыкает шпажку в бутерброд с колбасой.

К вечеру небо прояснилось. Ма надевает белое пальто, которое носит по особым случаям. Она считает, что на работу в хороших вещах ходить не стоит. То ли вещи не стоят такой работы, то ли работа не заслуживает приличных шмоток. Она накидывает новый шарф, и мы выдвигаемся в сторону остановки.

По дороге она несколько раз останавливается на сигналы проезжающих машин скорой и что-то шепчет себе под нос.

— Ма, всё нормально?

— Конечно, — задумчиво отвечает она, — я просто вспомнила один случай…

— Расскажешь?

— Ладно, проехали, — отвечает Ма в своей обычной манере и снова утыкается носом в асфальт. Она всегда смотрит под ноги, как будто что-то читает на тротуаре.

— Ты сегодня такая красивая, — говорю я ей и крепко беру её под руку.

— Да? — Ма улыбается и поправляет волосы. — Знаешь, я уже и забыла, что ещё ничего…

Она замедляет шаг, словно пытается рассмотреть мир вокруг, которого обычно не замечает. Мне кажется, Ма чаще живёт в своих мыслях, чем в реальной жизни…

Мы садимся в автобус и едем в сторону кафе. Через пару остановок автобус набивается до отказа.

— Нам ещё долго ехать? — спрашивает растерянная Ма.

— Ещё три или четыре остановки. Я же тебе говорила, пойдём в «Лаваш», а ты не захотела.

— По поводу «Лаваша» я тебе уже сказала. Надо было пешком идти, — начинает ворчать она.

В автобус заваливается подвыпивший мужчина и расталкивает пассажиров. Люди возмущаются: «Мужчина, не наваливайтесь на меня!» Маме тоже прилетело от него локтем прямо в бок. Она ничего не сказала, только поморщилась от боли.

— Давай выйдем? — предлагает Ма. — Пройдёмся пешком. В такой давке ехать неудобно.

Я соглашаюсь, и мы с трудом выбираемся из автобуса. За нами следом толпа выталкивает того мужика.

— А с виду вроде приличный человек, — замечает Ма. — Может, в жизни что случилось… расстроился, выпил...

— Ма, ты его словно оправдываешь.

— Ася, всякое может быть: трагедия какая случилась, жена умерла, с работы уволили, в конце концов…

Загорается зелёный, и в ту же минуту со стороны остановки слышится: «Скорую! Быстрее!»

В десяти метрах от нас затормозили машины. На проезжей части лежит человек, тот самый мужчина из автобуса. Ма неожиданно отпускает мою руку и бросается туда, словно собака, сорвавшаяся с цепи.

В белом кашемировом пальто и платье она падает на колени рядом с ним, осматривает голову, ощупывает шею. Вокруг чего-то кричат люди: «Он внезапно упал!», «Водитель ни при чём!», «Может, сердце?!» Я смотрю со стороны, боясь подойти ближе. Дальше всё происходит как в кино. Ма нажимает ему на грудь, быстро и уверенно. Кажется, время тянется бесконечно. Наконец вдалеке слышится сирена скорой, та самая, которая привлекает Ма, как комара человеческая кровь. Люди в униформе выходят из машины, о чём-то говорят с ней, потом быстро перекладывают человека на носилки и уезжают. Все расходятся. Ма стоит на проезжей части.

— Ма, машины! — я хватаю её за руку и тащу на тротуар. — Это что вообще было?

Она смотрит на подол пальто, на чёрные грязные пятна, потом на меня.

— Ася, это моя работа… Извини, опять с кафе не вышло. Может, ну его, это кафе? — Мама ласково треплет меня по плечу.

— Ма, почему ты мне никогда не рассказывала о ней? О работе? Обо всём этом?!

— А что, ты думала, я там делаю?

— Думала, ты там с больными разговариваешь, назначаешь лечение: капельницы, уколы… ну или спишь, что там ещё можно по ночам делать?

— Ася, я же кардиолог…у нас всякое случается по ночам и не по ночам тоже, — Ма смеётся.

Мы возвращаемся домой. По дороге она непрерывно говорит о работе. Сначала смеётся, потом неожиданно останавливается и начинает плакать. Я её обнимаю.

— Ма, всё хорошо… Ты просто устала… Ты не одна, слышишь?

Ма жмётся ко мне, словно маленький ребёнок. Её слёзы щекочут мою шею, стекают под рубашку. Ма кивает, но не может произнести ни слова. Всю оставшуюся дорогу мы идём молча, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы.

Дома она вытирает последние слёзы, прячет в карманы красные озябшие руки.

— Давай закажем пиццу и суши, — предлагает Ма. — А ещё включим старое кино.

— Давай, — соглашаюсь я, — и заберёмся под плед, как в детстве!

Ма выглядит счастливой.

— Чему ты радуешься?

— Тому, что человеку помогла. Кто знает, что бы с ним было… А сейчас я уверена — ещё поживёт.

— Ма, а можно мне завтра к тебе на работу, на пару часиков? — неожиданно для самой себя спрашиваю я.

— Нет, — отвечает категорично Ма, — Ася, на пару часиков никак нельзя. А вот на всё дежурство, наверное, можно. Понимаешь, нельзя за пару часиков понять, какая она хрупкая, человеческая жизнь.

Мы садимся на диван, укрываемся пледом. В комнате в одно мгновение становится тепло и уютно. Мамина батарейка заряжена, а значит, работает по полной.