Текст: Денис Безносов
1. Chetna Maroo. Western Lane
Picador, 2023
Скорбь, взросление, сквош. В сущности, этими тремя словами полностью исчерпывается содержание дебютного романа Четны Мару. Одиннадцатилетняя Гопи лишается матери (впервые мы встречаем ее на похоронах) и остается с отцом и двумя старшими сестрами (которые вскоре из сюжета исчезают). Она опасается, что отныне ей предстоит непростая жизнь, и ее опасения оправдываются. Единственная отрада в жизни Гопи — сквош. Каждый день она ездит за пределы Лондона, в спорт-центр Уэстерн Лейн, и тренируется там до потери пульса. Ударяя по мячу, она постепенно прорабатывает свои травмы, отвлекается, рефлексирует, взрослеет, осознает.
Western Lane устроен как низкобюджетный инди-фильм с непрофессиональной актрисой в главной роли. Сюжет строится, как и полагается, — от трагедии и первых тренировок через мучительные многочасовые занятия (которые на самом деле не только спорт, а еще борьба с внутренним «я») к оглушительному триумфу. На пути к победе Гопи будут сопровождать внесценические сестры, раздавленный утратой и одержимый сквошем отец, пугливая тетушка — противница спортивных увлечений племянницы. И, разумеется, Гопи впервые влюбится — парня зовут Джед, и его мать ворвется в их жизни в ненужный момент и вероломно помешает отношениям.
Сквош становится для персонажей символом, метафорой, олицетворением и чем угодно еще. Именно сквош помогает отцу сплотиться с дочерью — ему нравится ее интерес, они вместе смотрят видеозаписи на повторе, анализируют, как двигались знаменитые спортсмены. И то, как они справлялись с трудными ситуациями на спортивном поле, становится символом, метафорой, олицетворением и чем угодно еще для взрослеющей Гопи. Потому что спорт так похож на жизнь, и многое в спорте применимо к неугасающей внутри нее скорби.
Предполагается, что Мару взялась за клишированную ситуацию осознанно. Критики находят в ее сочинении какие-то дополнительные смыслы, обращают внимание на работу с языком и минимализм, щепетильное отношение к деталям, изящную работу с характерами и психологией героев. На самом деле всего этого в Western Lane не больше, чем в любой другой такой же книге или фильме с таким же точно содержанием.
2. Siân Hughes. Pearl
Indigo Press, 2023
Когда Марианне было восемь, ее мама куда-то пропала. С тех пор девочка живет в ветхом домишке на деревенской окраине вместе со скорбящим отцом и маленьким братиком и все время вспоминает о маме. День ото дня она по-прустовски пересобирает воедино утраченную память по намекам, образам, ощущениям, едва различимым ассоциациям: запах трав, игры, песенки, истории из детства. Так, Марианна постепенно взрослеет и все больше задается вопросами о загадочном исчезновении матери (отец явно что-то недоговаривает). Тут-то в жизни героини и возникает средневековое стихотворение Pearl, которое должно стать ключом к семейной тайне.
Прошлое будет сопровождать Марианну повсюду, с раннего детства до взрослого будущего. Так или иначе ее сознание всегда будет возвращаться к безымянному надгробию, к исчезновению близкого человека, к неразрешенной загадке и — снова и снова — к тому самому стихотворению. Ее история будет постоянно балансировать между почти детективным расследованием и сосредоточенным исследованием собственной скорби. То есть поиски Марианны одновременно будут вестись внутри памяти (где она стремится нащупать нечто упущенное) и непосредственно вовне, где рассредоточены детали и зацепки.
И ход размышлений Марианны, и сама структура романа продиктованы стихотворением. Язык повествования тоже вырастает из поэзии, что вполне закономерно, поскольку Шан Хьюз — в первую очередь поэтесса. Ее поэтическая книга The Missing (2009), где, кстати, тоже в центр внимания помещена тема утраты-исчезновения, вошла когда-то в Длинный список Guardian First Book Award. Подобно тому, как мысли Марианны раскачиваются от древнего текста к ее жизни и наоборот, структура текста тоже располагается где-то между прозой и поэзией.
«Что меня больше всего очаровывает в этом стихотворении — так это соединение не ограненной эмоции со строгой и весьма замысловатой решеткой строфы», — пишет Хьюз о Pearl. Пожалуй, ее слова можно отнести и к ее собственному сочинению, где болезненные переживания героини «уложены» в симметричную форму из строф-абзацев. То есть стихотворение, как матрешка, — миниатюра всей книги, которая в конце концов превращается в лирическую исповедь, впрочем, довольно типичную, похожую на другие.
3. Jonathan Escoffery. If I Survive You
HarperCollins Publishers, 2023
Дебютная книга Джонатана Эскоффери составлена из восьми связанных импрессионистических новелл. Место действия — Майами, а именно специфическое эмигрантское сообщество, сложившееся там еще в середине прошлого столетия — доминиканцы, кубинцы, ямайцы, американцы. Сюда в 1979-м из родного Кингстона бежала семья протагониста Трелоуни, и теперь парень вынужден слоняться по враждебному миру, приспосабливаться к другой реальности и искать себе пристанище. Разумеется, он все время и небезосновательно ощущает себя лишним. С раннего возраста ему придется привыкать, что он по каким-то косвенным причинам хуже и ненужней других.
Ситуация усугубляется непростыми отношениями внутри семьи. Трелоуни — младший сын, старший Делано уже заботится о своей семье и в определенный момент станет своеобразным противником главному герою. Кроме того, их отец Топпер явно не испытывает особой привязанности к детям. Трелоуни за его молчаливое поведение он и вовсе считает «дефективным» (из-за поведения отца мальчик некоторое время живет в машине). Не находя безопасности дома, герой старается обрести ее среди таких же, как он. «Отвезите меня к черным», — говорит он таксисту, но и там Трелоуни обнаруживает только враждебную среду.
Любопытно, что, рассказывая о злоключениях молодого эмигранта в Америке, Эскоффери выбирает второе лицо. То есть автор буквально обращается к читателю на ты, чтобы тот на собственной шкуре почувствовал неприкаянность Трелоуни. При этом мозаика ситуаций, из которых сшит роман, избегает привычной поляризации чернокожих-белокожих. Эскоффери беспощаден ко всем категориям людей — все они оказываются и жертвами, и создателями социума, где никому из них не хватает места. Даже, например, китаянка признается Трелоуни: «Мне кажется, у меня такая привилегия, не быть белой».
Путь Трелоуни — это путь преодоления межрасовых предрассудков и всевозможного социального неравенства, поиск взаимопонимания с братом и побег от отца, это путь привыкания и приспособления к новым обстоятельствам без возможности оглянуться назад (потому как позади тоже ничего хорошего его не ждет). Иной раз кажется, что над жизнью героя тяготеет какое-то злое проклятие, как над судьбой Оскара Вау у Джуно Диаса, но как такового категоричного финала у If I Survive You нет, так что остается, как всегда, надеяться на лучшее.
4. Paul Murray. The Bee Sting
Hamish Hamilton, 2023
Ирландец Пол Мюррей пишет большие сложносочиненные романы обманчиво простым и понятным языком. Уже первый An Evening of Long Goodbyes (2003) «обманывал» читателя — за историей двадцатичетырехлетнего сноба, проводящего дни напролет в шезлонге за просмотром фильмов с Джин Тирни, скрывалось масштабное размышление об одиночестве, напичканное Йейтсом и Чеховым. В школьной трагикомедии Skippy Dies (2010) экзистенциально переосмыслялся жанр романа взросления, а в метаромане The Mark and the Void (2015) постмодернистские клише, вроде вмонтированного в сюжет автора по имени Пол, подвергались ироничной трансформации.
В новом The Bee Sting Мюррей взялся за семейную сагу (потому что может быть лучше добротной семейной саги). А где семейная сага, там и экономические потрясения — события романа происходят на фоне кризиса 2008 года. В это время в сельской Ирландии живут Дикки и Имелда и их дети Кэсс и Пиджей. Дикки торгует автомобилями, Имелда занимается домом, а их прошлое полно реальных и придуманных историй. Например, поговаривают, что, когда Имелда выходила замуж за Дикки, ей под фату забралась пчела и так сильно укусила в глаз, что невеста не показывала лица до конца торжества.
Пока семейная идиллия борется за выживание на фоне обрушившейся экономики, семнадцатилетняя Кэсс мучительно дружит с манипулятивной Элейн, чей предприимчивый папаша, торгующий скотом, видит в расстроенных делах ее отца новые перспективы для себя (не говоря уж о его интересе к Имелде). Во всей этой кутерьме всем как будто наплевать на двенадцатилетнего Пиджея, который оказывается предоставлен сам себе.
Но мы имеем дело с Мюрреем, а значит вся эта конструкция преподносится всерьез, но в то же время несколько гротескно и всегда с иронией. Мюррей подходит к жанру семейной саги, как Евгенидис к «свадебному сюжету» или Исигуро к фэнтези, — поэтому здесь присутствуют необходимые и обязательные элементы (склоки, взаимонедопонимание, трагедия за обеденным столом, отцы и дети и, конечно, скелеты в шкафу), но они преподносятся как готовый конструкт, а потому немного искусственно. Но внутри жанровой рамки обитают вполне реалистичные персонажи — причем автор сосредоточен прежде всего на подростках, которые, вероятно, еще умеют чувствовать незамутненно. Кстати, помимо семейно-экономических проблем в романе Мюррея есть место и экологической катастрофе, и межклассовому противостоянию, и последствиям кризиса среднего возраста.
Но больше всего The Bee Sting напоминает другую дистиллированно-ироничную семейную сагу — Crossroads Франзена, где многое тоже подвержено иронии. Неудивительно, что обе книги написаны авторами, мягко говоря, неплохо разбирающимися в постмодерне и потому умеющими его должным образом развенчивать (в том числе его же средствами). Но если Crossroads — далеко не первая подобная реконструкция у Франзена, то Мюррей работает с жанром впервые. И результат безусловно достоин всяческого внимания.
5. Морис Бланшо. «Всевышний»
Пер. В. Лапицкого. — Издательство Ивана Лимбаха, 2023
Проза Мориса Бланшо существует на стыке речи и молчания, где речь периодически кажется опустошенной, а молчание — чересчур многословным. Отсюда парадоксальность взаимодействия с ней читателя — временами зрение утрачивает способность следить за последовательностью реплик в диалоге либо путается во взаимосвязях внутри конкретной сцены. При этом персонажи говорят помногу, весьма развернуто выражая свои мысли, любят отступления и зачастую продолжают, казалось бы, давно исчерпанную беседу. Так, сквозь обилие текста, как сквозь промоченную бумагу, постепенно проступает молчание. Бланшо — мастер такого погранично-переходного состояния, когда речь избыточна и вместе с тем недостаточна, а основное действие как будто происходит за пределами запечатленной ситуации.
Метафизический роман «Всевышний» — своеобразная энциклопедия пустотного метода повествования, замаскированная под апокалиптическую антиутопию. Протагонист живет в идеально-тоталитарном обществе, где все действия человека регулируются соответствующими нормативно-правовыми актами и правилами, которым никто никогда не противостоит и не сопротивляется. В такое общество приходит страшная эпидемия, которая довольно быстро становится частью повседневности. Смерти, рассредоточенные по соседским квартирам и улицам, отнесены преимущественно к области статистики. Зараженные прохожие — такая же неизбежность, как повышение цен на коммунальные услуги или какие-то новые законодательные инициативы. Признаки болезни, случайно обнаруженные у себя, — обыкновенное и неотвратимое невезение.
Пандемийный (пост)апокалипсис выступает у Бланшо своего рода масштабной декорацией. Главное здесь — сам персонаж, вернее то, что происходит внутри его сознания, вернее то, что происходит внутри его речи и речи окружающих. Он ходит по улицам, общается с людьми, спорит, молчит, делится опасениями, ругается, ворчит, стремится к общению и испытывает к нему отвращение. Его странствие по миру похоже на блуждание по зацикленному кошмару, составленному не из образов (как это обычно бывает в литературе и кино), а из слов, словосочетаний, реплик. И характерная клаустрофобия создается за счет невероятной плотности этого вербального кошмара.
Подобно многим другим авторам — в диапазоне от Беккета до Саррот — Бланшо стремился преодолеть привычные нарративные формы (отсюда «мир, отстаивающий свою свободу от комфорта и мертвящей привычности мимесиса», о которой пишет Гилберт Соррентино). Но он не только расщепляет романную структуру, но и пересобирает ее воедино, отчего она дезориентирует, путает, преобразовывает знакомое пространство в нечто иное. Вроде бы во «Всевышнем» есть все обязательные элементы, даже диалоги, кажется, устроены так же, как в любом другом романе. Но уже на третьей-четвертой странице создается ощущение смещения, едва уловимого искажения, расплывающегося затем по всему тексту.
У романа Бланшо трудно однозначно определить жанр — это и притча, и философский трактат, изложенный среди прочего в платоновских диалогах, и постабсурдистская пьеса, и социополитическая сатира. Еще труднее подобрать этому тексту какие-то аналогии, потому что попросту трудно разобраться, как именно он устроен. Надо полагать, таким получается роман о последствиях разрушения (он написан в 1948-м), когда в параличе пребывает и речь, и способы ее конструирования. И это состояние удушливого паралича и сквозящего молчания блестяще передано Виктором Лапицким.
