Текст: Иван Волосюк
Две главные книги Саши Николаенко - «Убить Бобрыкина, или История одного убийства» (за которого она получила в 2017 году «Русский букер»), и «Муравьиный бог. Реквием», отмеченный премией «Ясная Поляна» в 2023-м, связаны «сквозной парой» персонажей. В кавычках, потому что сходство здесь только типологическое: мальчиков — главных героев зовут по-разному, и аутиста Сашу Шишина, мечтающего задушить антипода, «ненавистного Бобрыкина», воспитывает мать, а карающий трудолюбивых насекомых Петруша находится на попечении бабушки. Но обе эти женщины — персонажи с четко прописанным «отрицательным зарядом», наделенные всеми мыслимыми околорелигиозными предрассудками и суевериями.
Столкновение внутреннего «я» Саши/Петруши с мифологизированным миром взрослого наставника служит основным двигателем сюжета и является причиной трагедии в обеих книгах. Но масштаб разнится: Петруша «всего лишь» сжигает керосином муравейник, Шишин убивает человека, но таковы формы «высвобождения энергии», порожденной конфликтом.
Сердца трех
Парадоксально, но несмотря на въевшееся в душу желание задушить Бобрыкина — сначала физически сильного мальчика-задиру, достающего в детстве, а потом красавца-атлета, отобравшего у Саши Шишина единственную любовь, — убивает главный герой не его. В книге от руки Шишина гибнет возлюбленная, но в сценическом прочтении Гарика Сукачева кровь на руках Саши — это кровь его матери, зарезанной ножом. Ну, ксли сказанное во время явления сыну во сне — правда.
С точки зрения психологизма Сукачев мотивированно «подправил» сюжет и четко объяснил мотивы преступления. Саша Шишин привязан к Тане с того момента, как она согласилась бегать с ним по лужам и играть в песочнице. И когда в любви Саши появились сексуальные коннотации, объектом влечения не мог стать никто, кроме Тани — ведь другой женщины, кроме матери, он не знает. Вселенная Саши замкнута в пространстве квартиры и двора. «Саша — Таня — мать», а не «Саша — Таня — Бобрыкин», за которого повзрослевшая девушка вышла замуж, на самом деле образуют «любовный треугольник», и здесь нет никаких эдиповых моментов. Просто в запрете на отношения мама настолько категорична, что все сводится к выбору «или я, или она». Шишин выбирает второе.
И в книге, и в постановке он не понимает, почему отлучен от источника любви (задушу мать, чтобы письма Танюшины читать давала, — думает он, мама — плохая, не дает Танюше приходить в гости).
Предотвратить кровопролитие невозможно, потому что нет способов объяснить Саше, что плохого в привязанности к Тане. Но то, что она в итоге предпочитает Бобрыкина аутисту — это закон жизни.
Мать Шишина живет внутри этого закона, ее маниакальная забота о сыне продиктована любовью и кажется ей бесспорной, она не отвечает на вопрос почему — а инстинктивно и слепо табуирует то, что «нельзя». «Поговорить об этом» с мальчиком, не имеющим шансов выйти из детства, невозможно — да и в советской и постсоветской традиции не было принято артикулировать боль. Ее держали в себе и накапливали — до момента взрыва. И Саша Шишин «взорвался».
Мыло из кошек и классификация сновидений
Одна из самых сильных сцен постановки — бьющийся в истерике «взрослый ребенок» Саша Шишин. Таня утрачена бесповоротно и навсегда — она беременна, выходит замуж и переезжает. Мать (Елена Козина) сопровождает крушение пустых надежд фразами в духе «я же говорила» — но только в начале. «Я люблю тебя, мальчик мой», — кричит она, прижимая к себе дитя, которое от беды оградить может только так, как может.
Саша отталкивает ее со словами «Убью тебя! Я хочу к Тане!». Его рану не вылечить подорожником, утешения он отвергает. В том числе потому, что все предыдущие наставления матери были злыми.
Саша кривляется перед зеркалом, показывает язык; «Вот напугают сзади, и останешься таким! И так такой, а будет хоть давись», — стращает мать. Встает с постели, ставит обувь или делает что-то не так, как «велят» приметы — слышит ругань и уничтожающие упреки.
Постепенно материнский страх проникает в Шишина. Снег с крыши убьет. Машина покалечит. Метро задавит. Весь мир существует только, чтобы причинить вред или погубить.
Виновата ли в этом мать, обмотанная суевериями, как липкой лентой? Да. Это она внушала, что мыло «Ландыш» варят из кошек. Что сновидения в такие-то дни вещие — а в такие-то нет. Что за неким сакрализированным действием может последовать наказание.
Смотрящие внутрь себя
«Саша в книге не инвалид, он поэт, от горя и бед реальности взросления поселившийся в детстве», — говорит Саша Николаенко, Может быть, так, но он «и так такой», то есть не как все — как минимум, с небольшими отклонениями. В зацикленности на Бобрыкине, покупке веревки как орудия убийства, красоте Тани, запахе земляничного мыла от нее Сукачев прочел аутизм.
«Хорошо, что в романе каждый видит свое», — соглашается с правом режиссера на такую интерпретацию писательница.
К слову, «Современник» проявил максимальную корректность в изображении аутизма, — чтобы не задеть чувства родителей особенных детей, детские роли всех троих: Саши, Тани и Бобрыкина исполняют куклы (что стало возможным в коллаборации с Театром Образцова). При этом высокая аутентичность достигнута благодаря консультациям со специалистами центра реабилитации детей и молодежи с аутическими расстройствами.
Поэзия прозы
Взрослый Сашашишин («слитно» Сашашишиным его называет Таня) актером Дмитрием Смолевым сыгран отлично. Не могу сказать, что Том Хэнкс с образом Фореста Гампа (в фильме — умственно отсталым, в одноименном романе Уинстона Грума — нет) справился лучше. Верить и сопереживать своему персонажу Смолев заставляет на 100%. Собственно, как и Елена Козина (мать-тиран) и Николай Клямчук — физически развитый, но не блещущий умом Бобрыкин.
В общей сложности в спектакле задействовано 22 артиста, большинство работают с куклами, но меньшим составом было не обойтись. В постановке разные хронологические пласты «наплывают» друг на друга: старый и одинокий Саша Шишин запросто может встретить на улице себя маленького — и в отличие от фильмов о путешествии во времени, это не приводит к «схлопыванию» пространственно-временного континуума. «Пластовые» усложнения привнес режиссер — в книге повествование протекает более спокойно и почти линейно.
А главную функцию выполняет язык, причем он ближе к поэзии, чем к прозе. Этим качеством Сукачев щедро воспользовался, сопроводив постановку цитатами Таниным «закадровым голосом» — это почти стихи, а не монологи, поэтичные по своей природе и структуре:
- Разбитые коленки, от зверобоя зыкинские синяки…
- никак не зарастет травой пятак
- заговоренный, и с каждым годом тяжелеет что-то.
- То тут, то там, как будто ты учебники
- несешь за пятый класс домой, а лету — все, кранты.
- И из осенних листьев в сентябре
- венок, из одуванчиков в апреле…
- А помнишь на скамейке он лежит, засохший, смятый,
- снятый… нитками из детства все насквозь прошито,
- колются иголки, не дают уснуть…
- И если елку вынесли уже, то в доме пусто так, что слышно
- пустоту. Она ничем полна...
Смешные ухаживания русского Леонарда
Гарика Сукачева как режиссера трудно назвать «дебютантом». Он поставил несколько спектаклей и снял ряд отличных фильмов — достаточно вспомнить кинокартину 2010 года «Дом Солнца».
Пытаясь распутать клубок авторского замысла (Николаенко или Сукачева — не важно), я попытался понять, где еще материнская гиперопека смертоносно сталкивается с естественным влечением. Долго искать примеры не пришлось.
В классическом фильме «Пробуждение» 1990 года, снятом на основе мемуаров американского невролога Оливера Сакса, страдавший умственным и телесным оцепенением герой Роберта де Ниро Леонард Лоу «просыпается» под действием экспериментального препарата и тут же влюбляется в девушку, навещающую в клинике больного отца. Какой же была реакция матери? «Девушки, – раздраженно восклицает она. – Он даже не вспоминал о девушках и, разумеется, не имел с ними никаких дел. Эти ухаживания просто смешны».
Болезнь, отнявшая десятки лет собственного существования ее сына, для нее ужасающая, но норма. В теле сорокалетнего мужчины живет мальчик — его взросление она не принимает как свершившийся факт. Свободу Леонарду не дает в первую очередь мать, а не врачи-психиатры — и катотомия снова овладевает им.
Вспомнить стоит также драму «Пролетая над гнездом кукушки» (где основой сценария выступил роман Кена Кизи). Что мы видим там? Взрослый девственник Билли Биббит, задавленный комплексами, попадает в клинику. Там ему предоставляется случай переспать хоть с кем-то, и на следующее утро он добровольно уходит из жизни, поскольку боится, что мать узнает о его «бесчестном поступке». Женщину, «убившую» его, гениальный Милош Форман нам даже не показывает: она остается за кадром. Ни там, ни там отцов как бы и нет.
В ряду перечисленных киношедевров «САШАШИШИН», особенно после хорошей экранизации, сможет занять свое место как попытка поднять отнюдь не тургеневскую тему «матерей и детей», причем на русской почве.
Тем более что проблема воспитания мальчиков в неполных семьях в России остается актуальной: в нашей стране их больше шести миллионов. «Мама, бабушка и я — наша однополая семья», — издевательски поет вокалистка «Ленинграда».
Вот и у Петруши родители умерли, а у Саши Шишина отец бросил семью (для его понимания — «уплыл в дальнее плавание»), а мать, пытаясь позаботиться за двоих, превратилась в монстра.
