Интервью: Михаил Визель
В издательстве «Ладомир» впервые выходит самое полное русское издание откровенных мемуаров легендарного авантюриста, в которых европейский XVIII век запечатлен как на чувствительной фотоплёнке. Мемуары Джакомо Казановы сразу поразили читателей еще при первой публикации не только своей откровенностью, но и дотошностью: семидесятилетний автор помнил в мелочах все свои странствия и приключения (далеко не только любовные), и главное — был готов записывать их «в режиме реального времени», воскрешая прожитое буквально день за днем. Более того: эпизодам, которые были сначала сочтены фантастическими (прошёл пешком много десятков миль по горной дороге), позднее было найдено документальное подтверждение в регистрационных книгах гостиниц. Но при этом мемуаристу ничего не стоило заметить мимоходом, что какая-то дама умерла вскоре после того, как они расстались, хотя она в реальности она могла прожить еще много лет.
Нынешнее издание поражает не только своей исчерпывающей полнотой, но и роскошью (вполне в духе Казановы): заявленная на сайте цена за подарочное издание в девяти книгах, очевидно, приуроченное к 300-летию со дня рождения автора — 57 000 ₽.
Издание подготовил известный российский восемнадцативечник (как он сам себя называет) Александр Строев, переводящий и издающий Казанову уже 35 лет, на данный момент — общим тиражом 700 тыс. экз. Так совпало, что он тоже отмечает юбилей: только что ему исполнилось 70 лет. Поздравив Александра Федоровича, мы задали ему несколько вопросов.
История публикации "Истории моей жизни" Казановы чрезвычайно сложна, многоступенчата, изобилует неожиданными тупиками и поворотами. Не могли бы вы изложить пунктиром её основные вехи?
Александр Строев: Граф Вальдштейн, у которого Джакомо на склоне лет служил библиотекарем в замке Дукс в Богемии, купил на корню все его произведения, в том числе еще не написанные, неоконченные. Сделал он это, чтобы помочь Казанове деньгами, ибо его роман «Икозамерон» продавался скверно. Однако после кончины Джакомо рукопись взял муж его племянницы. В итоге ее купил издатель Фридрих Арнольд Брокгауз (все мы знаем выпущенный издательством многотомный энциклопедический словарь). Брокгауз побоялся издавать текст как он есть, сначала стал печатать немецкий перевод-переложение, сделанный Вильгельмом фон Шюцем. Тотчас парижский издатель Виктор Турнашон начал печатать обратный перевод на французский (ибо Казанова написал воспоминания на французском, а не на родном итальянском). Тогда издательство Брокгауз поручило Жану Лафоргу, учителю в Дрездене, подготовить французскую обработку. Но и отредактированный текст смущал чопорных немцев, а потому, хотя тома печатались в Лейпциге, на титульном листе значились Париж и Брюссель. Исправленный французский язык мемуаров удивил читателей, и опытные библиографы предположили даже, что их написал… Стендаль.
Рукопись едва не погибла во время Второй мировой войны — в 1943 году ее чудом вытащили из подвала горящего, разрушенного бомбежкой издательства. Впервые рукопись была опубликована только в 1960–1962 годах. В 2010 году Национальная библиотека Франции благодаря неизвестному меценату купила рукопись «Истории моей жизни». Благодаря этому были подготовлены два научных издания, в серии «Библиотека Плеяды» (3 тома, 2013-2015 гг., при моем скромном участии) и в издательстве «Робер Лаффон» (2013-2018).
Рукопись "Истории моей жизни" сама по себе велика; предпринимаемое же издание просто огромно. Что в него входит, кроме, собственно, самого текста?
Александр Строев: Да, в серии «Литературные памятники», которую выпускает издательство «Ладомир», выйдет осенью шесть томов. В т. 5, кроме мемуаров, приложения — произведения и письма, связанные с Россией. В т. 6 — большие статьи Елены Гречаной и моя о мемуарной традиции, о принципах повествования Казановы, о том, что он рассказывает о России и что скрывает (в том числе, свои масонские связи).
А еще три дополнительных тома — иллюстрации мемуаров Казановы, исполненные разными художниками.
Что нового открылось после изучения полного текста оригинальной рукописи? В частности, о пребывании героя в России?
Александр Строев: Не только беловой текст важен, но и черновые наброски, исправления, дополнения. Ибо Казанова-писатель приглаживал рассказ, представлял себя в выгодном свете на старости лет. Рукопись позволяет понять, как он писал мемуары. Что до России, то некоторые сведения, фамилии знакомых остались только в зачеркнутых фразах.
Стефан Цвейг в своем биографическом очерке о Казанове отзывается о прочих его сочинениях, в частности, о романе "Изокамерон", презрительно и даже оскорбительно. Действительно ли эти его сочинения так безнадёжно плохи — или Цвейг всё-таки драматизирует?
Александр Строев: Очень длинный утопический роман. Казанова хотел описать совершенно новый мир. Читатели заскучали. Для исследователей роман интересен соотнесением вымысла с биографией и с мистическими исканиями автора. Ибо Казанова написал алхимический роман (в розенкрейцерской традиции), где символическая смерть (погружение в свинцовый ящик и спуск на дно моря) — условие для нового рождения, перехода в иной мир. Это позволяет увидеть скрытый смысл самого знаменитого эпизода «Истории моей жизни» — описания побега из венецианской тюрьмы под свинцовой крышей (Пьомби).
Впрочем, Казанову драматизируют все. Цвейг в целом писал о нем как о бездушном авантюристе с хорошей памятью; 26-летняя Марина Цветаева сделала из него такого же романтического героя, какой была сама, а позднее Феллини показал Казанову человеком, одаренным множеством талантов, помимо любовного, но трагически их не реализовавшим. Вы изучаете Казанову 35 лет, какое у вас сложилось мнение об этой исторической личности?
Александр Строев: Отношусь к нему с большой симпатией. Мне очень нравится его самоирония. Он воплощает век, который разрушила Французская революция и в котором я чувствую себя как дома. В 1990-е годы, когда рухнул Советский Союз, я отвечал на вопрос, в какой стране я живу, что могу точно указать не страну, а дату — 1767 год. Я прятался в архивах от сиюминутных вестей.
Вы — признанный специалист по европейскому Просвещению. В год вашего собственного юбилея уместно будет спросить, что привело вас к занятиям ХVIII столетием? Его называют веком Просвещения, Галантным веком, веком абсолютизма. Какое из этих определений вам ближе? И какой из них ближе, на ваш взгляд, к нашему времени?
Александр Строев: Я написал кандидатскую диссертацию о французском романе XVIII века, чтобы избежать необходимости кривить душой, занимаясь ХХ веком (хотя у меня был диплом в 200 страниц об Алене Роб-Грийе и публикации по теме). А затем я увлекся поиском, исследованием и публикацией неизвестных рукописей, в первую очередь XVIII века. В юности я хотел быть археологом, ездил в экспедиции, в том числе на раскопки в Новгород. Рукописи позволили мне совместить ремесло историка и филолога, почувствовать живую связь с людьми XVIII века, чей почерк я привык разбирать, чьей жизнью я живу. Да, конечно, век Просвещения был Галантным веком, а абсолютизм привел к революции. Мы не должны забывать слова Станислава Ежи Леца, что многие, стремящиеся к свету, повисли на фонарях.
