"Жарко..... Жарко и жалко! Кого?! Конечно, себя. Лежу тут, как мебель. А хочется лежать, как женщина..." Так думала себе Наташка, лежа на приплюснутом ее нескромным весом пластиковом шезлонге. Дымящее марево дня изрядно припекало даже через решетку пляжного тента.
Жара вынудила её оторваться от созерцания находящихся на пляже людей. Намотав на голову тюрбан из белого марлевого палантина, она направилась к изъеденному морем пирсу, к шатким сходням. Ребятня из лагеря, соседствующего с домом отдыха, уже отчалила с пляжа. И морская вода успела обрести солидную долю прозрачности. Стало видно каменистое дно, кое-где придавленное валунами, с проплешинами водорослей на боках.
Наташка очень любила море. В детстве, как любимого ребенка из семьи интеллигентов, ее каждый год вывозили на доступный черноморский берег. И она влюбилась в это соленое царство свободы, ласки и еще чего-то, что нельзя описать словами. Потому что ЭТО витало в пропитанном солью и йодом воздухе, но не входило ни в одну из ячеек таблицы Менделеева. Наверное, ЭТО - было Счастье. Вот за ним то Наташка, став совсем-совсем взрослой, и ездила на море, по-детски мечтая обрести там свою судьбу. Жаль только, перерывы между поездками были слишком большими. В целых пять лет. Возможно, поэтому счастье все еще где-то ждало Наташку, поколачивая пыльной сандалией об угол фонарного столба на набережной.
Каждый раз, входя в море, Наташка замирала всем телом, растягивая удовольствие от возможности вдоль и поперек разрезать эту водную то гладь, то рябь, своими руками. Кисти рук под водой казались толстыми, с сарделечными пальцами. И ей нравилось, в гребке, вздергивать свои ладони над водной поверхностью, возвращая им холеную изящность и породистость. Пропуская волшебную воду сквозь пальцы, она наслаждалась солнцем, мохнатыми и плотными белыми облаками, звуками пляжной жизни покоя и наслаждения праздностью, сливающимися в унисон.
Плавала она подолгу, позволяя телу, уставшему от лишнего веса и житейских тягот, пребывать в долгожданной любви. Море дарило ей заботу и ласку. Море носило ее на руках. А больше никто. И никогда. Ну, разве что папа. В далеком и неправдашнем детстве.
Море выпивало ее, растворяя в себе ее неутоленные желания и страсти. И она, изрядно устав, опустошенная, выбиралась по скользкой лестнице на пирс. С удовольствием надевала перегретые солнцем сланцы и шествовала к своему шезлонгу с перелистываемым ветром романчиком-ежедневкой (чтиво, похожее на семечки: и не наелся, и в памяти - одна шелуха).
Однако счастья нигде рядом не лежало, не ходило, не приставало и даже не маячило на горизонте. Местечко было семейно-детское. Пары, и их укрупненные варианты - группы, лениво пили пиво, играли в карты, мазали до боли знакомые телеса лосьонами, беззлобно подтрунивали друг над другом, иногда позволяя бросать в Наташкину сторону изучающие взгляды. Но не более того. А она так и курсировала между пунктами назначения: стандартный номер с двумя раздвинутыми кроватями, столовая и пляж. И так проходил ее шестой день отдыха. Уже - шестой. Из восьми, отпущенных ей в эти пять лет. Из восьми дней поиска счастья на тающем в божьей райской благодати берегу Черного моря.
Соседи по столу, молодые и спортивные, за обедом с увлечением рассказывали о своей поездке на джипах в горы. Экстрим и все такое .Особенно хвалили они водителя своего псевдоджипа (тюнингованный УАЗик с обрезанной крышей).Уж и весельчак то он, и водитель аховски умелый, и то, да се. И Наташка решила, что имеет полное право позволить себе маленькое приключение - поездку в горы.
Три часа спустя, вцепившись в боковые стойки, выступающие вместо поручней, она тряслась в разукрашенной под маскировочную сетку, рычащей на ухабах, машине, и заливалась хохотом всякий раз, когда автомобиль тяжело накренялся на каменистой дороге. Водитель и вправду был весельчак и острослов. Все пассажиры с увлечением его слушали, исправно совершая все ритуалы, на которые он их сподвигал. Еще через два часа, вымокшие в горной речке, сытые вкуснейшим шашлыком, и подогретые крепкой чачею, пассажиры шумно вываливались на плавящийся от солнца асфальт возле входа в дом отдыха. Водитель, через мгновение, умчался, зыркнув огненным глазом. Пассажиры побрели за порцией прохлады в свои номера с кондиционерами, а Наташка осталась, взвинченная только что пережитыми острыми ощущениями опасности, флюидами богатого тестостероном водителя, и осознанием отсутствия перспектив на счастье хотя бы в этот короткий, предпоследний день ее морского вояжа.
Ноги потопали сами. Не в арку, увитую зреющим виноградом, под сенью которой уже растворялись тени приехавших туристов. Ноги понесли ее вниз по дороге, свивающейся кольцом с растрескавшимися тротуарными краями. Вниз, туда, где с каждым ее шагом, все громче играла музыка, взмывали в небо парапланы, и вкусно и зазывно брызгались соком на тлеющие угли шашлыки и кебабы.
Идти по набережной было весело. Жизнь здесь кипела. Тут и там продавалась курортная дребедень, пахло сладкой ватой, нагревающимся на солнце вином, вкусными сигаретами и жареным мясом. Закатное солнце щедро золотило лица людей, сидящих за столиками уличных кафешек. И Наташка выбрала именно такое кафе, чтобы и ее незагорающая кожа, пусть ненадолго, стала такой же карамельно-сливочной, хотя бы на взгляд. Она заказала себе сухого красного вина со льдом, и ноздреватого, с соленой слезой, овечьего сыра, начиненного зеленью. Это было очень вкусно. И Наташка увлеклась этим сказочным сочетанием, не заметив, как за ее столик подсадили мужчину. А когда заметила, то заволновалась, и даже уронила на подол сарафана кусочек сыра. Хорош был мужик, хорош однозначно!
"Ну, правило из правил – руки». Она и заметила его присутствие из-за вдруг возникших в ее поле зрения мужских рук. Ровные фаланги, аккуратные края ногтей без каемок и заусениц. Внутренняя сила, спрятанная в переплетении пальцев. Лаконичность запястья, украшенная дорогими, на вид, часами. Стоило рассмотреть, что там выше и ниже рук. Хм, тоже неплохо. Четкая линия подбородка, брови вразлет, близорукие стекла очков...
Нарочно уронив на пол салфетку, Наташка быстро оценила полотняные светлые брюки и замшевые мокасины, а так же наличие носков тон в тон с брюками. Это уже была заявка на стильность.
Наташка подняла глаза и встретилась взглядом с соседом по столу. Тот приветливо улыбнулся и сказал:
- Надеюсь, вы не против нашего вынужденного соседства? Здесь сегодня многолюдно. А я вот уже пятый день ужинаю только тут. Кухня - выше всяких похвал.
Он говорил так, как ей всегда хотелось: размеренный темп и, вложенное в предложение, понимание красоты слова. Дух Наташки стало захватывать, ее Душа молчаливо дала согласие на все то, на что только она могла согласиться, а тело выдало реакцию: Наташка покраснела. Вся. От кончиков пальцев на ногах, до мочек ушей. Сосед с интересом еще раз взглянул на нее, зацепился взглядом...
Лампочка в бра над их столиком взорвалась с ослепительной вспышкой. Осколки брызнули. Официанты засуетились. Гости заохали. Наташка поняла, что счастье - вот оно, сидит и улыбается ей со стула напротив, неловко собирая осколки лампочки в ладонь. На правой руке тонким золотым ободком блеснуло кольцо. Обычное, с мелким царапинами, которые появляются на золоте, если его носить постоянно, не снимая много лет. Обычное обручальное кольцо. Обручальное.
У Наташки запершило в горле, защипало в глазах, она закашлялась, опрокинула бокал с вином, и оно растеклось по крахмальной белой скатерти уродливым бесформенным пятном буровато-красного цвета. Потом попросила счет.
Лампочку и скатерть заменили почти мгновенно. Соседу принесли его заказ. А им обоим предложили в качестве подарка от ресторана графин красного вина, такого, как пила Наташка до истории с электричеством. Сосед галантно налил ей вина и пытался продолжить разговор. Но Наташка ему не отвечала. Каждый раз, когда она хотела ответить на его остроумные замечания и реплики, ободок, цвета закатного солнца, отражал лучик от лампы, запрещая Наташке и отвечать, и мечтать.
Через несколько минут принесли счет. Наташка, не глядя, засунула в папочку счета последнюю тысячу, даже не посмотрев на сумму чека. И, бросив универсальное: "Приятного аппетита!", почти бегом ушла из ресторана, на ходу расстегивая сумку и пряча в ней пустой кошелек.
Обратная дорога была трудной. Мало того, что серпантин вел вверх, так еще и тяжесть осознанной потери необретенного счастья давила на Наташкины плечи, как на бедного Остапа Бендера, во все свои семьсот с лишним атмосфер. И ноша эта была неприподъемной.
Море, наливающееся ночной ртутной маслянистостью, пыталось проглотить солнце, воруя его у закатного неба. А краденое солнце все никак не хотело закатываться, награждая мир последними розово-алыми лучами. Наташка шла и плакала, потому что денег у нее осталось 500 рублей. И те - на карточке. А послезавтра надо было еще как-то добираться домой, в пыльную будничность провинциальной жизни.
