Денис Гуцко. «Большие и маленькие»

Текст: ГодЛитературы.РФ

Текст и обложка книги предоставлены издательством «РИПОЛ классик»

Новая книга Дениса Гуцко — сборник больших и маленьких рассказов о больших и маленьких людях, которые решают свои большие и маленькие проблемы. Совсем как мы, читатели. И все-таки не как мы. Под пером родившегося в Тбилиси русского писателя Гуцко художественная реальность тоже становится больше и меньше реальности повседневной — как в волшебном домике Алисы. Хоть и не всегда так весело, как у Кэрролла.

Денис Гуцко. «Большие и маленькие»

М.: РИПОЛ классик, 2017

Амэ фури

Захлопнула дверь, прижалась плечом:

— Фух! Опять проспала на урок.

Весь вечер ее осаждали мысли, тоска держала мертвой хваткой. Что дальше? Тридцать семь уже. Ни детей, ни мужа. Кандидатов — около нуля. Один только Григорий Семеныч терпеливо строит глазки, надеется взять измором.

Про нового ученика совсем забыла, не завела будильник. А утром открыла глаза: мать моя! меня ж японец ждет!

Мальчик стоял посреди класса. Подбородок кверху. Правую руку прижал к бедру, левая на грифе чуть выше деки. Стойкий оловянный солдатик. С виолончелью вместо ружья.

Он-то спокоен. По крайней мере, выглядит спокойным. Не то что тетя училка, трусливо прилипшая к двери.

— Коннитива, сенсе.

— Здравствуй, дорогой. Извини, проспала. Совсем разболталась.

Ей бы сейчас уткнуться в подушку и лежать — беззвучно, безжизненно. От нервов и на охранника набросилась. Тот как раз звонил в учительскую — дескать здесь иностранец ничейный, что с ним делать… Теперь интернат наверняка загудит-зашепчет: Киру снова кроет.

Ну и ладно. Пусть себе. Не в первый раз.

Вынула из кармана листок, на котором записала имя мальчика.

Мацуда Сабуро. И что здесь — имя? А, вот же — подчеркнуто.

— Сабуро, ты сядь пока. — Она махнула в сторону стула. — Посиди.

Кивнул. Обхватил инструмент поперек, подтащил к стулу, сел.

Кира колебалась. Но без утренней сигареты никак.

Она пересекла класс и распахнула окно.

Воздух был душистый, полный пасмурной истомы. Облака теснились. Небом, как перламутровой крышкой, прихлопнуло, ни единого просвета.

Уже закурив, Кира решила, что дверь лучше бы закрыть на защелку. Ввалится, чего доброго, директриса — взбодрит по самое не могу. Глядишь, и мальчишку у нее отберет. Запросто. Под горячую-то руку. Желающие взять японского ученика в очередь выстроятся. Азиаты упорные, известное дело.

— Сабуро… — Кира обернулась. Указав на дверь, крутанула несколько раз кистью. — Закрой-ка… там… фиговина такая… поверни…

— Хай.

Он встал, прислонил виолончель к шкафу. Отправился запирать дверь.

— Спасибо.

Затылок коротко стрижен. Сквозь волосы кожа просвечивает.

Вспомнилась картинка из выпусков новостей: усыпанный обломками, растерзанный берег. Вперемешку машины, дома. Жилища, бесстыдно вывернутые наизнанку. Хаос застыл, но как будто временно. Будто решил передохнуть немного, а потом снова рванет, бросится наверчивать смертельные спирали.

Кира не запомнила, что говорила ей Александра Львовна: то ли побывал мальчишка в переплете, то ли их семью обошло стороной.

— Да уж, — тихо проговорила Кира. — Вот так живешь, живешь… а где-то копится, созревает… потом шарах, и в щепки…

Какие-то родственники у него без вести пропали. Кажется, тетка — мамина сестра. Точно. Мать потому и не приехала с ним, осталась до выяснения.

— Сейчас, дружок. Немного очухаюсь, и начнем.

— Хай.

Не рифмуется жизнь, хоть ты тресни. За кого тут замуж-то выходить? Свои, музыкантишки, либо уже пристроены, те, что поприличней, либо скучны, как бульварное чтиво. А те, на которых ложится глаз, которые попадаются на гастролях и конкурсах, яркие и убедительные, ничего содержательного не предлагают. Ни она к ним, ни они к ней. Якутск — не адрес, Якутск — готовая судьба. В нижних кабинетах начали долбить сольфеджио. Воробьи прыснули из кустов. Кира обернулась в класс и увидела, что Сабуро все еще стоит у двери.

— Ой, а ты на стреме? — Она улыбнулась. — Неплохо мы с тобой начинаем… далеко пойдем…

Мальчик прислушивался, пытаясь уловить смысл ее слов. Но и это спокойно, без натуги. Он не делает ничего излишнего, нарочитого, отметила Кира. Свой человек.

— Брось, — поманила она. — Не стой там. Сейчас урок начнем… Извини…

Сейчас начнем. Сабуро вернулся на стул, Кира крепко затянулась последней затяжкой, выдула струю сизого дыма в небо.

Выехать бы за город, к реке. Она и в городе впечатляет — там, где распахивается во всю ширь. Многоэтажки на противоположном берегу стоят торжественные. Исполняют неожиданно серьезные для многоэтажек роли. Лена вообще пространство крайне серьезное. А уж за городом, на воле, как начнет бормотать у берега, думы свои проговаривать — страшно ей мешать. Так бы и стояла, не шевелясь, задумавшись с рекой на пару. Но бывает и другое. Когда выйдешь на верхнюю палубу «Кометы» — навстречу вода и свет, глаз не раскрыть, мокрый ветер обжигает лицо, а в сердце восторг… отчаянный, сладкий…

— Да, надо бы выбраться.

Докурив, собиралась пульнуть окурком во двор, но постеснялась мальчика. Затушила, затолкала окурок под наружный жестяной подоконник.

Сабуро смотрел на нее, терпеливо ждал указаний.

— Ты, стало быть, прилежный ученик, а? Правда-правда?

Кто бы ей самой надавал указаний: сделай, Кирочка, то-то и то-то — и жизнь твоя изменится. Нащупает новое русло. Новую даль разглядит. Умнеть пора, Кира. Ну, или взрослеть для начала. Так! Нужно заняться мальчишкой.

— Что ж… надо бы выяснить, какая у нас база, дружок…

Отец у него дипломат. Незадолго до землетрясения в Хабаровск назначили, в консульство. Весь такой холеный, с манерами. «Мацуда Юута — можно Юра». Оставил ей специальный мобильник для связи. Обещал звонить каждый вечер. Прощаясь, папа с сыном даже не дотронулись друг до друга. Мальчик махнул отцу рукой, тот в ответ подмигнул.

— Сабуро, ты бывал у океана?

Кира и не рассчитывала, что мальчик поймет вопрос. Не важно. Ее настроение он уже уловил. Она чувствовала это по его взгляду.

— Когда океан спокойный — бывал? Я нет. В Токио, кстати, была однажды. На фестиваль ездила с выпускниками. В прошлом году. А океан только из самолета видела. Жутко… В смысле — даже когда штиль, жутко. Да… Ну, что ж, начнем помаленьку.

Сняла с полки нотный сборник. Полистала, выбрала «Наш край» Кабалевского.

— На, вот, — сказала Кира, придвинув к мальчику пюпитр с раскрытыми нотами. — Послушаю, что ты уже умеешь.

Она помогла ему установить стул на нужную высоту. Инструмент он взял довольно уверенно. Подпер деку коленом, расслабил плечи. Кира вернулась к окну:

— Играй, как будешь готов. Я слушаю.

На дальнем повороте дороги водитель пинал ногой колесо микроавтобуса, размахивал руками. Автобус наверняка сломан, водитель огорчается. Если не успеет починить до конца рабочего дня, выслушает много разных слов от преподавателей, которые собирались ехать на ночь домой.

У Сабуро получалось неплохо. Только каждый раз, как он менял направление смычка — начинал тянуть на себя, — звук огрублялся, каменел.

— Погоди. — Мальчик опустил смычок. Кира поставила стул возле него, взяла его правую руку, показала, как надо: — Вот, понимаешь, мягче. Мягче нужно. Пробуй.

Сабуро начал играть, но на первой же фразе стало ясно, что он не вполне уяснил, чего требует от него учитель. Получается плавно, но по-прежнему грубо. Кира прошлась по классу.

— Как же тебе объяснить? — Она остановилась, скрестила руки. — Задачка… Говорили мне, учи английский. Сейчас бы инглиш не помешал.

— Ай спик инглиш, — отозвался Сабуро.

— Да знаю, знаю, — сказала она. — Я-то ни бельмеса не спик.

Дошла до стены, обдумывая внезапно пришедшую к ней мысль. Решила попробовать. В той фестивальной поездке их водили в театр кабуки. Кира запомнила на слух рефрен, который пел женский хор. Там было про дождь и про снег. Как раз то, что нужно.

— Смотри. — Она подошла, остановилась перед Сабуро, ткнула пальцем себе за спину, в направлении открытого окна. — Там облака, дождь из них пойдет. Рейн. Второй день уже собирается, обязательно пойдет… э-э-э… В театре кабуки ты был? Водил тебя папа? А? Кабуки… Да? Отлично! Как там женщины поют про дождь: «Амэ фури». — Кира попробовала воспроизвести мотив. — Амэ фури, амэ фури. А потом, когда сильнее: «Мотто афури», — воздев руки кверху и слегка наклонившись, изобразила актрису кабуки, которая сетует на усилившийся дождь. — Так вот! Не надо, чтобы смычок двигался по струнам так, как падает дождь. Понимаешь? — сложила предплечья крестом. — Не надо. Вот он падает — отвесно, тяжело… Рейн… Падает, падает… Рейн — донт. Бэд рейн. Смычком так не надо. О’кей?

Растопырив пальцы, Кира показывала, как падает дождь. Лицо ее в это время изображало недовольство — дескать это совсем не то, что нам нужно. Дождь — это плохо. Не нужно дождь. Забудь.

Наконец мальчик кивнул:

— Хай, сенсе.

— Ага. Отлично. Это ты понял. В общем, тяжело тянуть не надо. Теперь — как надо…

Для пущей доходчивости она выдавила умильную улыбку.

— Снег идет. Как там… Юки фури. Да? Юки фури. Вот он идет, летит вниз плавно, легко… танцует… легкий такой, летучий…

Показала, как парят снежинки.

— Юки фури… Эээ… Сноу. Да. Вот сноу как раз-таки гуд. То, что нам надо — сноу. Юки фури… Юки фури — ферштейн?

Сабуро кивнул:

— Хай, сенсе.

— Ну, вот. Делов-то. Давай, дружочек, пробуй.

Он взял инструмент, пристроил деку к колену.

— Юки фури! Не забудь!

На этот раз у него получилось. Не идеально, но гораздо лучше. Парнишка, кажется, из тех, что хватают на лету.

— Да, — кивала Кира. — Именно.

Тихонько похлопала в ладоши.

— Молодец.

Дав ему новое задание — упражнение на равномерность, — Кира вернулась к окну:

— Я вообще-то не курю в классе, ты не подумай. Просто проспала же… дома не успела… Твои-то не курят, конечно.

Сабуро не прерывал упражнения. Ни разу не сбился. Хотя учительская болтовня под руку наверняка мешала. Да еще сольфеджио снизу. Кира слышала небольшую ошибку: сосредоточиваясь на смычке, Сабуро начинал слишком шумно перемещать по струнам пальцы левой руки. Но это мелочь. С этим они позже разберутся.

— Что тебе сказать… Техника на уровне. Недурственная техника… Ты, скорей всего, упертый, это важно. Я тоже из таких… Помню, в детстве, мозоли долго на пальцах не нарастали. Только к струне — слезы фонтаном из глаз… Нежные очень пальцы были. Ничего, прошло… Научилась.

Пронзительно заверещал звонок. Сабуро оборвал игру, вскочил на ноги. Покосился на дверь.

— Не бойся, это у нас так заведено. — Кира подошла, села рядом с ним на стул. — Большая перемена. На большую перемену всегда такой звонок.

Она вдруг поняла, что мальчик испугался землетрясения. Принял звонок за сигнал тревоги.

— Не бойся. Здесь не трясет.

У младших классов начинался общеобразовательный блок. Репетитор Сабуро прибудет только завтра, чем занимать мальчика в эти часы, Кире никто не сказал. Или она пропустила мимо ушей.

— Что будем делать? — откинулась на спинку. — У меня вообще-то урок. Со мной на урок? Или к себе пойдешь?

Она показала пальцем на Сабуро, потом на себя.

— Виз ми?

Мальчик кивнул.

— Или… — Она махнула по направлению комнат воспитанников. — Ер рум? А?

Он отрицательно покачал головой:

— Ия, сенсе. Виз ю.

— Ну, ладно. Познакомлю тебя с моими оболтусами. То есть класс-то хороший. Это я так… Там есть с кем дружить. По-английски кое-кто говорит, кстати. Ты садись, в ногах правды нет.

Сабуро сел.

— Сейчас перемена. Посидим немного здесь, ладно? И пойдем.

Они посидели, глядя в окно, в перламутровое низкое небо. Какое-то время с дороги слышался натужный, захлебывающийся гул двигателя. Потом оборвался.

— Дождь пойдет, думаю. Вчера собирался, не пошел. Сегодня наверняка.

— Маа…

Переглянулись.

— Че это нет? Пойдет, говорю тебе.

Сабуро вежливо промолчал.

— Вот увидишь.

Мальчик и учитель снова посмотрели на небо. Мальчик протянул с сомнением:

— Саа…

— Вот ты поспорить горазд! — Кира хлопнула его по колену, запела дурашливым сопрано: — Амэ фури, юки фури, мотто афури…

Сабуро захохотал в голос.