Вот и снова лето, суета, сборы. Фу, наконец-то можно выдохнуть: внуки c дедом отправлены на море, можно наконец-то заняться собой.
Вернувшись из аэропорта “Домодедово”, она вошла в непривычно тихую квартиру, стало как-то не по себе, совершенно непонятно чем себя занять. Забравшись с чашкой чая и пледом на “осиротевшую” супружескую кровать, она обложилась старыми фотоальбомами, которые рука не поднималась просто так выкинуть, сперва надо было отсортировать. Она долго сопротивлялась, хранила бумажные книги, но муж настаивал, у него с годами развилась аллергия, и надо было избавляться от этих пылесборников, как он их называл. Вот эти в кожаном переплете – долой: выцветшая пленка, первые совместные поездки еще до замужества. Турция, Египет. Аляповатые туристические виды, танцы живота. Любительщина. Да и вид себя счастливой, молодой с бренчащим на бедрах поясом для восточных танцев только бередит душу.
А вот эти болгарские фотки сына пожалуй стоит сохранить. Белобрысый худенький мальчик шести лет и его семилетняя подружка из Питера в кокетливой с огромным красным бантом панамке. Их обнимает перед камерой пляжного фотографа какое-то плюшевое чудовище: не то медведь, не то собака. Нет, кажется все-таки огромная плюшевая собака.
Сколько Соня ее знала, девчонка всегда одевалась с претензией: рюшечки, оборочки, cтразики, а какая фантазерка – что ни день, то новое имя и легенда! То назовется Савандой и велит сыну бросить все и срочно собирать чемоданы: “мы едем в … Боровичи”. При этом Боровичи произносятся этак жеманно на старинный манер, будто это не провинциальный город Новгородской губернии, а курорт на Французской Ривьере, ни больше ни меньше.
Дети ни на минуту не замолкали: строили ли они замки из песка, или тайное убежище из подушек и матрасов, переворачивая все вверх дном в их приморской квартирке. Она не знала куда деваться от буйства их разрушительной фантазии. Теперь зато из сына слова лишнего не вытянешь, а “Саванда” – кто знает кем она теперь командует, и как обстоит дело с бантиками и рюшечками?
Каждое лето с трех его и четырех ее лет они бросались навстречу друг другу, буйно ссорились и снова сходились, потом также бурно расставались, чтобы забыть друг друга на весь последующий год. Так из лета в лето. Что-то сломалось, когда ему исполнилось четырнадцать, а ей пятнадцать. Ушла какая-то невинность, непосредственность из их общения. Дети отдалились друг от друга, парень стал подолгу пропадать в окрестных дюнах с отцовским фотоаппаратом. Потом накопил на свой, первое время печатал, понтовался, снимая на черно-белую пленку. Потом полностью перешел на цифру.
Из альбома выпал незапечатанный конверт с фотографиями, на штампе стояла дата десятилетней давности. Она отчего-то волнуясь, вытащила матовые, холодящие руку черно-белые снимки. На них была снята девушка: полуобнаженная, с закрывающими половину лица летящими по ветру волосами на фоне дюн и приморских скал. Соня так бы и не узнала ее, если бы не одна, сперва не замеченная ею деталь: на одном из снимков в волосах девушки красовался огромный “кукольный” бант, контрастируя с тонким эротическим рисунком самого снимка.
Ну что же, с горькой усмешкой подумала она, не торопясь собрать выскользнувшие из конверта снимки с покрывала. Родители все узнают последними. Вот тебе и Боровичи.
