Игорь Смирнов-Охтин «Стародавняя история»

С годами все меньше верилось в то, что с ней это, и правда, случилось. А произошло все так...

Утро. Берег моря в Крыму. Солнце столь поднялось, что пробивает белесый туман – примета ясного, хотя и нe жар¬кого, осеннего дня. Вдалеке от воды у скалистого обрыва лежит выбеленный ствол дерева, на нем сидит женщина с томиком Мюссе. Сидит, скрестя и поджав ноги, смуглые лодыжки и босые ступни выглядывают из-под широкой летней юбки – в контрасте к курортному утру тон ее слишком темный, впрочем, как и все в облике дамы, а волосы – вовсе смолянистые, забранные на затылке в узел. Общее от нее впечатление: сорокалетняя, стройная, с явным строгим себя содержанием.

В то утро состояние души знаменовалось благостью – от момента как проснулась и, стараясь нe разбудить и нe раз¬будив двух соседок, свершила скорый туалет и пошла к мо¬рю. Всякий раз, когда позволяла погода, до завтрака шла на пляж, уходила далеко, затем устраивалась с книгой, читала... Но всё меньше оставалось дней...

Утро чудное! И пристроившись на удобном для сидения стволе дерева, она переживала и красоту еще сонного моря, пустынного пляжа, поднятой к небу пелены тумана и красоту тишины, и свою растворенность во всем этом, но также, с очевидным противоречием, переживала и свою нерастворенность, нерастворенность красивой своей души в кpacoте внешней – то есть, имела удовольствие и от суверенности. Впрочем, еще и читала... Читала, но нет-нет отвлекалась, спохватываясь вобрать в себя в с е ...

Бредущая вдалеке фигура принадлежала пейзажу. Еще служила масштабу. Как тоскливо от мысли, что через неделю картину эту сменит пейзаж другого рода, который вовсе и нe пей¬заж – город, и сочетание «городской пейзаж» – условность, лишь про набережные Невы или Мойки допустимо сказать: «пейзаж», а так... даже Невский – какой же тут пейзаж? Невский и все...

В очередной раз отвлекшись от книги, поглядела на море, на все более утончающуюся дымку, на прибрежную рябь воды и в фигуре уже разглядела мужчину и некоторое время наблюдала, с возрастающим удовольствием утверждаясь в том, что намерения ломать маршрут мужчина нe держал шел вдоль моря. Тем более – сейчас зто видно – неинтерес¬ный: роста малого, живота большого. В возрасте. И она опять посмотрела вдаль и глубоко вдохнула морской воздух, однако уже совместив «вдох» со «вздохом», потому что в тот момент мужчина двинулся к ней. «Ну, вот!» – сказала и ут-кнулась в книжку. И через полминуты услышала шаги. И вот подошел. И если и потоптался в нерешительности – нe бо¬леё двух топов, потому что сразу и спросил: «Не станете воз¬ражать, если присяду?» He взглянув, она дасадливо дернула плечом и слегка отвернулась от места на бревне, на которое сейчас усядется. Уселся. Услышала, как вздохнул – харак¬терным для немолодых людей вздохом усталости от легкой даже прогулки. 3атем, кaк нормальный «приставала», спросил, что она читает? – Такое ждала и, конечно, приготовила ответ и с театральной досадой захлопнула книгу (преду¬смотрительно заложив все же пальчик), резко повернулась и, поджав губы, готовая вот-вот с к а з а т ь , глянула... широко раскрыла глаза и рассмеялась. Как бывает, когда уж очень весело смеются, она согнулась в смехе. А на исходе веселья, опять поглядела на мужчину и всплеснула руками...

–Как вы похожи на Хрущева! – выдавила, потому что опять принялась смеяться.

Мужчина, судя по лицу, смех сначала не понял, но снисходителыно пережидал и даже компанейски веселию радо¬вался. А сразу, как женщина высказалась, совсем обрадо¬вался, растянул рот в безобразную улыбку и сказал: «А я и есть Хрущев» – отвел глаза, улыбка растаяла, но тут же он и хмыкнул, и, подавшись к женщине и, якобы, серьезно, повторил: «А я и есть Хрущев». – «Ну, да!» – махнула рукой женщина, как бы от шутника отмахиваясь, но все же секунду-другую потратила на досмотр лица – оно и впрямь походило нa «первое лицо» государства, знакомое женщине по фотографиям и из кинохроники. Было и отличие... Мяг¬кость. БÓльшая простецкость. Очевидное даже шалопайст¬во – обычное, впрочем, всякому лицу одинокого курортника. «Ну, да! – повторила женщина и с нормальной «последо¬вательностью» добавила, – вовсе и нe похожи». – Мужчина и такому почему-то обрадовался и спросил: «Так что, мо¬жет – паспорт показать?» – «Покажите», – удивилась женщина, но успокоилась, догадавшись, что все это – про¬должение розыгрыша. Мы с детских лет знали, что никакой зарплаты Генеральный секретарь не получал и, в продолже¬ние такой легенды, предполагали, что и паспорта быть не могло. Мужчина вздохнул и полез в левый внутренний карман, к слову сказать, вовсе не нового и даже очень мятого попли¬нового пиджака, и, якобы отыскивая в нем паспорт и еще раз вздохнув, произнес тираду о том, что в России, как и встарь, без бумажки ты букашка! – Ha что женщина сочувственно кивнула головой и ухмыльнулась. Мужчина вытащил пухлую записную книж¬ку с множеством вложенных и ей нe принадлежащих листоч-ков. Он несколько туповато глядел нa разваливающуюся ки¬пу, но вот подушечкой большого пальца все же пробежал no залохмаченному обрезу, нахмурился, сунул все за борт пид¬жака и левой рукой полез в правый карман. Вероятно, в ли¬це женщины проступила ирония, и мужчина, не обнаружив в правом кармане вообще ничего и глянув нa женщину, оби¬женно засопел, похлопал руками по боковым карманам и с последней надеждой окунул большой палец в нагрудный карманчик, и тут лицо просветлело, и он вытащил какой-то пропуск – синенькую «корочку» со словом «ПРОПУСК» – опять засопев, но уже торжествующе, он раскрыл и поднес к глазам женщины. Ha развороте она увидела фотографию и нe очень-то изящной каллиграфии запись: Хрущев Никита Сергеевич. Успела еще заметить, что это пропуск в столовую ЦК.

К правителю страны женщина имела чувства сильные и, по годам царствования, противоречивые, а ко времени их встречи относилась к нему уже однозначно – очень неважно. Как и большинство интеллигентов, снисходительно простив ему Венгрию, она не могла смириться с вопиющим его жлобством и такими известными «закидонами», как «при¬ход в Манеж», «кукуруза», прочее, и брезгливо почитала его вульгарным шутом. Впрочем, политикой нe интересовалась. Политика принадлежала страшному миру, в котором угораз¬дило родиться, была ей скучна и казалась однообразной. А после развода она как раз и томилась однообразием повседневности и лишь чувство сопричастности к скрытым бо-гатствам человеческого духа – и как следствие такого энту¬зиазма, реальное ощущение всякой запредельности и спаса¬ло ее. Так и получалось: мир идеальный и повседневный су¬ществовали бесконфликтно, а если и пересекались – напри¬мер, идеальный мир натыкался на брань, вымогательство, любую гнусность – она искусно отводила мир мечты от гря¬зи. Себя – можно догадаться – относила к миру идеаль¬ному и ревностно оберегала, даже от самой себя, свою само¬ценность.

Итак... Всесильный повелитель и реформатор, градостроитель и сеятель, объект надежд и разочарований, злодей и свет в окошке, солнце оттепели и губитель муз и... скромная женщина-филолог. – Дуэт для святочной истории.

Книга сразу оказалась отложенной, женщина всем корпу¬сом развернулась к мужчине, сложив на коленях руки ладонями – жест почти молитвенный, да и выражение лица полу¬чилось подобно жесту...

Говорили о разном. Разговор связался моментально, лег¬ко и естественно. Выяснили, что оба они здесь на отдыхе, что она – приехала из Ленинграда и сейчас – в таком-то санатории, что род занятий у нее – такой-то, что здесь – очень красиво и хорошо, мужчина тоже подтвердил, что здесь очень красиво и хорошо, поинтересовался, хороший ли санаторий, она сказала, что очень хороший, поинтересовал¬ся, как с бытом, она сказала, что с бытом – очень хорошо, спросил, а как их кормят, она сказала, что кормят их про¬сто прекрасно, ему все такие ответы очень понравились, и он улыбался, а она была счастлива, что ее ответы доставили ему удовольствие, и была готова на всякие другие ответы, которые ему захотелось бы услышать. Она уже любила его. И уже не могла допустить даже только такого, из-за чего бы он мог поморщиться. Она говорила, как хорошо у моря в раннее послевосходье – вот потому-то, потому-то, как она любит эти прогулки до завтрака, и ему очень нравилось, как она говорила – и он кивал и одобрительно улыбал¬ся, и в свою очередь, нет-нет, вставляя и про здешнее море, и про здешнее небо и погоду, и вообще про всю здешнюю природу, и про то, как он тоже любит ранние прогулки... И получалось им взаимосогласно, их ощущения всего вокруг оказались подобными – и от такой сопряженности складывалось им большое удовольствие, а ему и сверх того – удовольствие от хорошей такой ее речи, грамотной и чистой, и свободной, какую он вокруг себя не помнит когда и слышал, и еще нравилось, что женщинa эта – скромная, не разболтанная, как сейчас часто бывает, и искренняя – а такое качество нe помнит, когда и встречал, чувствовал, что и раз-говаривает с ним просто как с человеком, с которым инте¬ресно ей разговаривать – а такое к себе отношение только в своей семье удавалось отмечать, и то не ото всех – вот от жены, пожалуй, всегда, а от прочих, даже от детей – нe полностью, потому что даже на их разговорах с ним строгость его должности сказывалась... И тогда он предложил проводить ее до санатория, потому что как раз время ей подошло к завтраку...

И побрели они вдоль моря все в такой же приятной друг для друга беседе. И коrда проходили мимо какой-то малень¬кой стройки, на камнях которой сидели рабочие и не работали, то он не удержался на короткую репликy, что, дескать, вот существующая система оплаты труда недостаточно еще совершенна и поэтому можно иногда наблюдать вот такие сцены, когда рабочие люди нe работают. To есть государственный муж в разговоре все же проявил себя. На что она согласно кивала и подтверждала словами, что полного со¬вeршенства в вопросe оплаты труда еще не достигнуто...

В определенном смысле этот мухчина получился для нее из мира запредельного. Поэтому все так... Поэтому она и любила.

Уже вблизи санаторской территории разговор продвинулся к взаимным признаниям и приятности знакомства и же¬лания знакомство продолжить... во всяком слyчае, на длину совместного отпуска – ах, мало осталось! – тем более, что утренний распорядок замечательно подобен – в прогулках по пляжу, и место сегодняшней встречи как нельзя подхо¬дяще для всех будущих встреч...

Они рaсстались. Он пожал ей руку. Впрочем, совершил более простого пожатия – слегка, но со значением потряс, затем к процедуре привлек и левую свою руку, то есть закончил пожатие обеими руками, глядя весьма проникновенно, так что осталось у нее такое впечатление, что руку ей поцеловал. И уже потом, со временем, в таком впечатлении укрепилась.

Встречи с ним в следующее утро нe получилось – шел дождь. И на другое утро шел дождь. А на третий день с ут¬ра – автобусная экскурсия и завтрак был ранний. Потом она проспала. 3атем опять шел дождь. Потом она уехала

домой – отпуск кончился.