Фото: pixabay.com
В жизни «Красавчика» Гаспаро Сальтаформаджо было достаточно много неприятных вещей, и самые крупные из них так или иначе касались Батисто Пеллегрини. Он вмешивался в бизнес Гаспаро, отбивал клиентов и на собрании Каморры всегда высказывался против дел Сальтаформаджо. Точки кипения конфликт достиг, когда Батисто отговорил Джованни Эспозито, сына дона Эспозито, жениться на Бьянке, младшей сестре Гаспаро. Бедная, она так плакала, что не смогла проглотить ни одной маминой фрикадельки, чего с Бьянкой никогда раньше не случалось. С Батисто надо было кончать, и чем скорее, тем лучше.
Гаспаро уже готовился накинуть на плечи свой чёрный плащ, скрывающий верные револьверы на поясе, когда из кухни раздался сердитый голос уважаемой доньи Габриэлы:
– Сын, куда ты собрался?! Нет, нет и ещё раз нет! У нас скоро будут гости!
Капо Гаспаро возвёл глаза к небу и, вознеся короткую молитву деве Марии, обернулся к матери. Донья Габриэла, подходя к шестому десятку, ничуть не утратила безудержной любви к жизни, родной Италии и вкусной еде. Высокая полная брюнетка, почти не поседевшая с возрастом, она умело управлялась с домом и была надёжной советчицей сына во всех делах. Перечить донье Габриэле – значит обречь себя на материнскую немилость и быть отлучённым от её божественных пирожных с лимонным заварным кремом. Гаспаро ничего не оставалось, как повесить на крючок шляпу, снять плащ, пиджак в тонкую белую полосочку и отправиться мыть руки.
Через полчаса Красавчик, закатав рукава белой дорогущей рубашки, расставлял на вышитой льняной скатерти тарелки и винные бокалы. Сколько он себя помнил, этот сервиз мама, получившая его как приданое, доставала по любому поводу. «Гаспаро!», - говорила она, - «Он слишком красивый, чтобы лежать в шкафу!». Конечно, тарелки бились, откалывались и теряли товарный вид, но пока отец был жив, он раз в год заказывал из Сицилии десяток таких и потихоньку заменял пришедшие в негодность. Мама делала вид, что этого не замечает. После смерти отца Гаспаро продолжил заказывать тарелки за него. Мужчина провёл пальцем по тонкому фарфору и улыбнулся, пытаясь примерно представить, какого поколения эта тарелка. Однако, от размышлений о времени, бытии и качестве сицилийского фарфора капо отвлёк звонок в дверь.
– Гаспаро, открой! - жизнеутверждающим набатом донеслось из кухни. Мама весело обстукивала деревянную ложку о края кастрюли, либо щёлкала ножом и не оставляла сыну никакой возможности отвертеться от дружеского ужина. Мадре миа, видит Бог, матушка иногда совершенно невыносима. Гаспаро закинул на плечо полотенце, которым он натирал фарфор, и поплёлся в маленькую прихожую их нью-йоркской квартиры. Звонок продолжал неприятно дребезжать до тех пор, пока Красавчик не распахнул дверь. На пороге его ожидала кругленькая невысокая женщина, отдалённо напоминающая свежую булочку, сухой длинный старик в идеальном костюме-тройке и сын, как две капли воды похожий на него. Семейство Пеллегрини во всей своей красе. Батисто выглядел так помято, как будто донья Химена волокла его на десятый этаж, накинув аркан на шею. Гаспаро тут же заключили в объятия, расцеловали, засыпали безумно неловкими вопросами, и, когда тот уже был морально готов отринуть свои криминальные делишки и принять монашеский постриг в каком-нибудь очень далёком от США и семейства Пеллегрини монастыре, наконец отпустили, завидев выдвинувшуюся из кухни донью Габриэлу. Матушки капо чинно поздоровались, по-женски ужалили друг друга в щёчки и, заговорщицки хихикая, удалились в царство сотейников и сковородок. Так Гаспаро остался в компании дона враждебного клана и его сынка, будь он неладен. Отношения семейств расклеились лет за десять до смерти отца Сальтаформаджо, и теперь никак не хотели склеиваться обратно, по большей части стараниями Гаспаро и Батисто. Раньше мальчики были неразлучны. В семейном архиве обеих фамилий даже было припрятано совместное фото, на котором два угрюмых подростка сумрачно разглядывали булки и креманки с персиковой гранитой. Граниту эту готовила бабуля Гаспаро. Она размешивала деревянной ложкой застывающий сироп, льдинки хрустко ломались и превращались в прохладную колко-сладкую массу, которую нужно снова заморозить и снова размешать. Бабушка размешивала граниту и говорила, что у Батисто нет бабушки, которая бы готовила ему завтрак, а значит Гаспаро должен быть хорошим мальчиком и не ссориться с маленьким Пеллегрини. Батисто в ту пору был уже здоровенным лбом четырнадцати лет, и они с Гаспаро вовсю наводили ужас на всех матушек Малберри-стрит, и до хороших мальчиков им было как до Италии пешком. Товарищи по шалостям, первые сорванцы, давшие друг другу клятву на крови, они были самыми верными подельниками и первыми слушателями всех мальчишеских тайн друг друга. Порой Гаспаро казалось, что он до сих пор тоскует тоскует по заливистому смеху своего товарища. Сентименты заканчивались, когда взрослый Батисто делал очередную подлость вроде разгрома подконтрольной Красавчику пиццерии или захвату партии итальянского оливкового масла в доках.
Неловкое молчание прервал старик Пеллегрини, сдержанно покашляв и похлопав Красавчика Гаспаро по плечу.
– Как ты, сынок, справляешься? Дон Дитто добр к тебе?
Гаспаро неопределённо поболтал расслабленными пальцами в воздухе. Джакобо Дитто, грузный мужчина лет под семьдесят, не меньше, держал Красавчика за сущее дитя. Однако Джакобо повысил Гаспаро до капореджиме, начальника уличной банды. Исходил ли он из личных достоинств младшего Сальтаформаджо или из уважения к отцу Гаспаро не было доподлинно известно.
Из кухни ползли чарующие ароматы. Для Батисто и Гаспаро, не говоря уж о доне Карло, всегда оставалось загадкой, где доньи Химена и Габриэла умудряются доставать на Манхэттене настоящие сицилийские травы, масло и правильную пряную колбасу. Судя по весёлому клёкоту кастрюль, маслянистому луковому шкворчанию и густому молочному запаху, готовили спагетти с оливками, беконом и сливочным соусом. Полупустой желудок Гаспаро отозвался на симфонию запахов сдержанным рокотом. Батисто криво ухмыльнулся, заслышав утробную оперную арию.
– Что, Гас, донья Габриэла, Франческа и Бьянка не могут накормить одного тебя? Сколько же ты жрёшь, Гас? - он хлопнул заклятого друга по плечу так сильно, что даже не хрупкого сложения Гаспаро слегка тряхнуло, - смотри, какой пузан.
– Батисто, где твои манеры! - дон Карло, и без того похожий на чернослив, сморщился ещё больше, - в доме моего друга изволь вести себя прилично!
Батисто закатил глаза и шумно потянул носом воздух, как делал всякий раз, когда отец взывал к его благоразумию. Гаспаро сунул руки в карманы, поджал губы и втянул живот – верный знак, что молодой Сальтаформаджо приближается к точке кипения. Батисто, зная повадки чужого капо, улыбнулся ещё шире и толкнул Гаспаро плечом.
– Не заводись, слышишь, - в его тоне сквозило прямо противоположное, и молодому Сальтаформаджо стоило громадных усилий не поправить и без того переломанный нос Батисто кулаком. Этот негодяй сорвал его сделку с картелем, обидел Бьянку и ещё имел наглость прийти в этот дом и вести себя так, словно он желанный гость. Батисто прекрасно знал о затруднительном положении семьи Сальтаформаджо после смерти дона Витто, но всё равно продолжал досаждать оставшемуся без покровителя Гаспаро. Неслыханно! Просто невообразимо. Человек, почти утопивший надёжного партнёра Гаспаро в заливе, дерзит Красавчику в его же доме! Человек, который самолично взорвал грузовик с банками сицилийских оливок Красавчика, смеет так с ним разговаривать! Перед глазами итальянца упала красная пелена, весело заплясали забетонированные тазики с ногами, рука непроизвольно потянулась к кобуре на поясе, как вдруг…
– Мальчики, за стол, - возвестила мама Гаспаро, на мгновение высунув круглую аккуратно причёсанную голову из кухни. Мальчики, возраст двоих из которых приближался к тридцати, а у третьего был вдвое больше, молча повиновались.
В кухне их поджидало разложенное по тарелкам, пиалам и подставочкам, названия которых мужчинам знать не положено, сущее великолепие. От белых с зелёной каймой тарелок поднимался душистый сливочный пар. Ароматы трав, оливок и ветчины смешивались с хрустким запахом рукколы и резаных помидоров. С двух концов стола помещались маленькие корзиночки с нарезанным свежим хлебом. Мамы великовозрастных мальчишек удовлетворённо потирали руки. Батисто и Гаспаро уселись за стол, сверля друг друга немигающими взглядами. Дон Карло устроился во главе стола, сбросил пиджак, закатал рукава и лихо намотал на вилку немного обжигающих спагетти. Матроны уселись от него по обе руки и тоже принялись за еду. Некоторое время время Красавчик и Батисто хранили молчание, нанизывая на вилочные зубцы и отправляя в рот горячие кусочки бекона, оливок и длинные тонкие макароны. Каждый думал о том, как сильно ненавидит человека напротив, кляня себя за то, как много времени они раньше проводили вместе, поглощая такую же пасту у кого-нибудь дома или в итальянской забегаловке на углу. Каждый вспоминал обжигающие пирожки с томатной начинкой и базиликом, которые они ели по дороге в школу, каждый вспоминал бабушкину граниту и мамино тирамису. Доедая добавку пасты, Батисто вспомнил, как Гаспаро надел тарелку холодных безвкусных макарон на голову Бруно Скалетта, когда тот обозвал юного Пеллегрини американцем. Гаспаро же пришёл на ум тот случай, когда Пеллегрини-младший выручил их семью из больших денежных затруднений после смерти отца. Ненависть во взгляде сменилась смутной ностальгией. Вспомнились каникулы на Сицилии, вспомнились первые годы Гаспаро в Штатах, вспомнился запах бутербродов с моцареллой, которые мамы давали им в школу. Вспомнилось то, что когда-то они с Батисто были как братья.
На десерт был аффогато, мороженое в крепком кофе. Приступив к заключительному блюду, Батисто признался, что на Бьянке он намеревается жениться сам, когда она перестанет на него дуться. Оба капо не видели, как, унося пустые креманки, женщины обменялись понимающими довольными кивками.
