Текст: Светлана Мазурова/РГ, Санкт-Петербург
Фото обложки и фрагмент книги предоставлены издательством
В Театральном музее Санкт-Петербурга состоялась презентация книги Анны Сергеевой-Клятис «Комиссаржевская», изданной в серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия».
О жизни Веры Федоровны Комиссаржевской (1864—1910), русской актрисы, «Чайки русской сцены», выдающейся личности своей эпохи, написала ее дальняя родственница, доктор филологических наук, профессор МГУ имени Ломоносова, автор нескольких монографий по истории литературы и культуры. В ЖЗЛ выходили книги Сергеевой- Клятис «Батюшков» и «Пастернак».
О Комиссаржевской много написано, изданы ее письма, воспоминания современников о ней, исследовательские работы петербургского театроведа Юлии Рыбаковой, три сборника памяти актрисы. Анна Сергеева-Клятис нашла ряд новых документов, работая в архивах. Автор книги решила ответить на вопрос: как создавался и утверждался миф о Комиссаржевской и какое отношение он имеет к реальным фактам ее биографии и чертам личности?
Современники восхищались ею и боготворили ее, награждая эпитетами почти пушкинского масштаба. Что же такого необыкновенного было в ней, что в нее все были влюблены? В чем феномен преклонения перед этой хрупкой женщиной? Почему именно она стала символом, объединившим несколько поколений?
— Будучи человеком эпохи символизма, модернизма, Вера Комиссаржевская, как и многие другие видные деятели того времени (Брюсов, Блок, Андрей Белый), конструировала свою личность, работала над созданием собственной мифологизированной биографии. И ей это удалось. Уже в течение жизни актрисы многие суждения о ней несколько выходили за грань реальности, а после ее трагической, неожиданной смерти эти характеристики стали набирать силу и совершенно оторвали реальный образ от мифологического. Отчасти виновником этого был Блок… - рассказала Сергеева-Клятис.
По мнению автора, Вера Комиссаржевская довольно рано, раньше других почувствовала перелом эпох в театре, понимала, что перемены необходимы, хотела участвовать в них. С этим связано ее желание создать свой театр и пригласить в него лучших режиссеров.
Книга написана по хронологическому принципу. Первая глава посвящена родителям Веры. Отец, знаменитый оперный певец, был ее учителем - Вера собиралась стать оперной певицей. Всю жизнь ее окружали первые лица эпохи. Кроме знаменитых актеров, поэты Вячеслав Иванов, Блок, Брюсов, основатели русского символизма, Мейерхольд, великий реформатор театрального искусства, который согласился стать режиссером театра Комиссаржевской, Татищев, дипломат, влюбленный в Комиссаржевскую, помогавший ей перейти из антрепризы Незлобина в Вильно на императорскую сцену - в Александринский театр.
Из новой книги читатель узнает, почему на пике своей карьеры Комиссаржевская ушла из Александринского театра, где служила шесть лет. У нее были блестящие предложения, она вела переговоры со Станиславским, но приняла решение создать собственный театр, а впоследствии открыть школу, чтобы воспитывать «нового человека-актера».
Узнает читатель и о специфической актерской индивидуальности Комиссаржевской, которая не была очевидной (у нее не было школы, приемов, которыми владеют актеры, она довольно поздно ступила на сцену), о ее нелюбви к реалистическим пьесам Островского, о лучшей роли — ибсеновской Норе, о том, какие известные истории об актрисе легендарны, а какие истинны, какими рецензиями сопровождали критики ее спектакли, что написал Блок в некрологах и поминальных письмах, когда Комиссаржевская ушла из жизни.
Тираж книги «Комиссаржевская» - 3000 экземпляров.
К СЛОВУ
На Итальянской улице в Петербурге находится академический драматический Театр имени В. Ф. Комиссаржевской (имя выдающейся актрисы ему присвоено в 1959 году).
На презентацию книги в Петербурге пришла народная артистка России Тамара Абросимова, актриса Театра имени Комиссаржевской. В 1980 году она сыграла в фильме Виктора Соколова «Я — актриса» о судьбе Веры Комиссаржевской ее мать Марию Николаевну. Выступила Юлия Рыбакова, опубликовавшая биографию актрисы в серии «Жизнь в искусстве», ее переписку с актером Николаем Ходотовым.
— Я больше полувека «кружу» около Веры Комиссаржевской, то приближаюсь к ней, то удаляюсь, но она все время в центре моего внимания. И мне часто задают вопрос: «А какой она была в жизни?» Ответа я не знала. Могла рассказать ее биографию, о ролях, о письмах, фотографиях… - поделилась Юлия Рыбакова. - Что нового я нашла в этой книге? Прежде всего - биография отца Веры Комиссаржевской Федора Петровича, подробная, любопытная, опубликованы его письма, многое в его жизни было для нас загадкой. Новое о Татищеве узнала. Впервые читаю письма дядей Комиссаржевской - Дмитрия и Николая Шульгиных. И большая неожиданность - роман с Александром Гучковым (лидер октябристов, знаменитый политик и государственный деятель. - «ГЛ»), так убедительно рассказанный Солженицыным в «Красном колесе».
Анна Сергеева-Клятис. Вера Комиссаржевская. - М.: Молодая гвардия, 2018
Уже в ноябре 1907 года дирекция театра приняла решение завершить сезон намного раньше обычного и отдать его вторую половину для гастрольной поездки. Убыточный и малопродуктивный сезон (Комиссаржевская сыграла в нем только одну новую роль — Мелизанды) был закончен сразу же после рождественских праздников, 6 января. Чтобы поправить расшатанные материальные обстоятельства, было решено ехать за границу. Совсем недавно, в 1906 году, прошли первые европейские гастроли МХТ (Германия, Чехия, Польша, Австрия), поездка была очень успешной. Гастролировали в Европе и некоторые небольшие труппы. Но в целом дело это было еще совсем новым. Драматический театр проявил неслыханную смелость, выбрав для гастролей другой континент. «Это была большая ошибка, — писал в своих воспоминаниях Н. В. Туркин. — В Америке <…> театр пока на первых стадиях своего развития; там ютится изгнанная с европейских сцен мелодрама; там ценится больше всего эффектная внешность. Такая артистка, как Комиссаржевская, вся красота и сила таланта которой заключалась в выразительной передаче тонких душевных движений и глубоких переживаний, — не могла сразу покорить американскую публику. Посредственность, облеченная в эффектные внешне краски, гораздо больше доступна вкусу этой публики». Эта несомненная истина ни Комиссаржевской, ни ее ближайшему окружению не была в то время очевидна.
Надежда на успешные гастроли, которые к тому же еще должны принести большую материальную выгоду, придавала ей силы. Надо отметить, что все события, которые произошли в театре после разрыва с Мейерхольдом, сменяли друг друга лихорадочно быстро. 6 января закончили сезон, а 10-го труппа уже выезжает из Петербурга на гастроли. После ухода Мейерхольда Ф. Ф. Комиссаржевский поставил «представление для публики» А. М. Ремизова «Бесовское действо», премьера которого состоялась 4 декабря, и возобновил спектакль по пьесе Ибсена «Строитель Сольнес». Ни то, ни другое нельзя было назвать удачей Драматического театра, но во время гастролей необходимо было что-то показывать. В помощь призываются пьесы из старого репертуара, Комиссаржевская берет с собой также «Гедду Габлер» Ибсена, «Вечную сказку» Пшибышевского, «Сестру Беатрису» Метерлинка; конечно, и прежде всего — «Кукольный дом». Перед отъездом она успевает побывать в Москве — для того, чтобы повидаться и проститься с Брюсовым.
10 января в день отъезда труппы из Петербурга Комиссаржевская напишет Брюсову такую записку: «Милый, милый, бедный, я зову, я жду, я жду, я верна. Я». Как ответ на это письмо прочитывается стихотворение Брюсова «Неизбежность», написанное через год, 22 января 1909 года, если не прямо адресованное Комиссаржевской, то во всяком случае отражающее внутреннюю подоплеку их отношений:
Не все ль равно, была ль ты мне верна?
И был ли верен я, не все равно ли?
Не нами наша близость решена,
И взоры уклонить у нас нет воли.
Я вновь дрожу и снова ты бледна,
В предчувствии неотвратимой боли.
Мгновенья с шумом льются, как поток,
И страсть над нами взносит свой клинок.
Кто б нас ни создал, жаждущих друг друга,
Бог или Рок, не все ли нам равно!
Но мы — в черте магического круга,
Заклятие над нами свершено!
Мы клонимся от счастья и испуга,
Мы падаем — два якоря — на дно!
Нет, не случайность, не любовь, не нежность,
Над нами торжествует — Неизбежность.
Комиссаржевская пишет Брюсову нежные и грустные письма с дороги, из Европы, где гастролировала перед отъездом в Америку; порой ее письма достигают самой высокой ноты откровенности. Это происходит, в основном, тогда, когда она нуждается в поддержке и просит о помощи. Так, из Варшавы Комиссаржевская сообщает Брюсову об одном тяжелом для нее впечатлении: «Я играла Беатрису. На сцену бросали цветы. Кто-то бросил письмо. Когда я увидела на цветах белое-белое пятно, стало почему-то страшно. Я открыла конверт: белый лист бумаги, на нем написано: “А я бросаю жизнь мою к Вашим ногам, возьмите ее, Беатриса”. Сегодня я получила письмо. Открыла конверт: белый лист бумаги, и на нем большой черный крест. Скорей — скорей скажи мне что-нибудь».
Удивительным образом, несмотря на разницу в возрасте (Брюсов был на десять лет моложе Комиссаржевской), в этом романе она даже не пыталась играть роль старшей наставницы. Наоборот, жалуясь и ища у Брюсова поддержки во время конфликта с Мейерхольдом, обращаясь к нему за помощью в своей театральной работе, наконец, изливая ему тревоги и скорби своей души, она играла в их отношениях несвойственную ей роль слабой, зависимой, нуждающейся в его уме, рассудительности и силе женщины. Вернее — неопытной девочки, нетвердо стоящей на ногах, не очень земной, во всяком случае — не от мира сего. Чего стоит, например, посланное Брюсову письмо из Америки: «Пусть будет, что было, пусть будет, что будет. Пусть не будет то, что есть. Зачем тебе, зачем мне и что значит, схожу с ума. Быть может, начинаю, подхожу, касаюсь и завидую». Ю. П. Рыбакова заметила, что «по сравнению с другими письмами В. Ф. Комиссаржевской письма ее к Брюсову отличаются литературными заимствованиями». Исследовательница намекает на то, что актриса в общении с Брюсовым играет новую для себя роль. И в этом есть доля правды: она даже не играет, а чувствует себя с Брюсовым Мелизандой, зачастую говорит как Мелизанда, воспринимает мир как Мелизанда, да и возрастом оказывается внезапно ничуть не старше.
Естественно, что она ни секунды не думала поучать Брюсова, как делала всегда со своими возлюбленными, наоборот — обращалась за советами. Она чтила в нем творческий дар, она склонялась не столько перед мужчиной, сколько перед поэтом, который посвятил всего себя своему делу. В этом они были похожи. Ей нечему было его учить — он и сам умел многое. Чего она на самом деле ждала от него? Очевидно, что ждала стихов, которые будут соразмерны ее представлению о себе. Получив по дороге в Америку одно из его стихотворений, Комиссаржевская отвечает: «Я благодарна за стихи, но я не хочу благодарить за них. И все-таки это еще не Мои стихи. Правда? Мы знаем это, да?» С какой настойчивостью она убеждает его согласиться, как высоко ценит себя (чего стоит одно местоимение «мои», написанное с прописной буквы!). Ю. П. Рыбакова остроумно замечает: «Видимо, ничто из написанного Брюсовым не отразило до конца ее сущности».
Собственно, чего еще могла она желать? Связь их не прервалась до конца ее жизни, они переписывались и встречались, с Брюсовым были связаны ее последние планы, которые так и не осуществились. Но уже в Америке стало понятно, что отношения их вряд ли будут продолжаться. Первым ударом для Комиссаржевской стало решение Брюсова издать перевод пьесы д’Аннунцио «Франческа да Римини», которую он передал для постановки Драматическому театру. Мало того, Брюсов, по сути скрыв это обстоятельство, параллельно предложил пьесу московскому Малому театру. Понятно, как обидно и неприятно было Комиссаржевской, узнавшей об этом со стороны, как будто случайно. Вероятнее всего, происшедшее было уже результатом охлаждения к ней Брюсова.
Осенью 1908 года Брюсов упомянет эту историю в письме Н. И. Петровской, отношения с которой не прерывались и во время его романа с Комиссаржевской: «…Встреча с Комиссаржевской, — волны безумия, плеснувшие было в берег души, почти мгновенно откатились вспять». В. Ф. Ходасевич, Брюсова сильно недолюбливавший, писал о той жизненной проекции, которую видел в его любовной лирике: «В эротике Брюсова есть глубокий трагизм, но не онтологический, как хотелось думать самому автору, а психологический: не любя и не чтя людей, он ни разу не полюбил ни одной из тех, с кем случалось ему "припадать на ложе". Женщины брюсовских стихов похожи одна на другую как две капли воды: это потому, что он ни одной не любил, не отличил, не узнал. Возможно, что он действительно чтил любовь. Но любовниц своих он не замечал».
