Текст: Дмитрий Шеваров
Фото из архива автора
После войны Благинина жила в каком-то сарайчике в Переделкине. Осенью 1945 года по дороге на станцию она встретила Бориса Пастернака. Он шел с авоськой, вспоминала Елена Александровна, а в авоське - паек. «Поздоровались, перекинулись незначительностями и разошлись. И вдруг он окликнул меня: «Елена Александровна!»
Оборачиваюсь. Улыбается мягко, глаза грустные.
- Очень хотел бы, дорогая, чтобы вам было хорошо.
А я чуть не навзрыд:
- Боже мой, вы все понимаете? Да?
- Да.
И он пошел. Гляжу ему вслед, а штаны у него в заплатах, авоська мотается в руке. Залезла в кусты и заревела от скорби и счастья.
Хотела навестить его после, да так и не решилась: испытывала какой-то трепет и не могла...»
Я помню человека, который звал ее Леной. Точнее - Леночкой.
Евгения Александровна Таратута (литературный критик и редактор, абсолютный авторитет в области отечественной детской литературы) рассказывала мне:
«- Меня с Леночкой познакомил… «Мурзилка». В 1933 году я работала в детской библиотеке. Однажды редактор «Мурзилки» привез к нам авторов журнала и среди них - Леночку Благинину. Она читала детям стихи про ветер, про яблоки, про радугу... Мы сразу подружились. В 37-м году всю нашу семью выслали в Сибирь. Спустя два года я не выдержала и сбежала из Тобольска в Москву. Наша квартира была занята сотрудниками НКВД, и Леночка приютила меня, а потом и трех моих братьев, в своей комнате в коммуналке на Кузнецком Мосту. Весной 40-го года она подарила мне картонку с вербочкой и стихами:
Расти, Таратута,
Без лишних затей.
Эмблема уюта,
Эмблема детей!
Квартиру нам вернули накануне войны, но зимой 1943-го Леночка вновь приютила меня - наша комната была занята людьми из разбитого бомбой дома. В августе 1950-го меня арестовали и приговорили к 15 годам лагерей. Многие тогда отшатнулись от нашей семьи, а Леночка еще больше стала помогать моим. На Новый год она принесла моей дочке подарки и книжку с многообещающим названием «На приволье». Когда в 1954-м меня реабилитировали и я вернулась домой, Леночка Благинина первой прибежала к нам. Как хорошо она написала мне на одном из своих сборников: «Старому верному другу - Жене Таратуте - любящая Лена». Сама она жила трудно. Муж, поэт Егор Оболдуев, отсидев в лагере, рано умер, так и не увидев своих стихов в печати.
Первая книга для взрослых вышла у Лены, когда ей было уже шестьдесят три года.
Она много и тяжело болела. Но вокруг нее всегда были люди, свет, радость. По четверг она собирала у себя друзей и встречала их пирогами. Мы читали стихи, слушали музыку...»
После нашей прошлогодней публикации о Елене Александровне я получил письмо с Урала от Бориса Семеновича Вайсберга, который знал и Благинину, и Таратуту: «С огромным волнением читал и перечитывал «Календарь поэзии» о Благининой. Всё-то мне близко и дорого в этом материале! И сама Елена Александровна. Я бывал у неё в московской квартире. "Я ещё и рюмочку могу пропустить!" - задорно говорила она. И мы поднимали тосты - за её здоровье, поминали её любимого друга и моего учителя литературы Генриха Эйхлера.
Генрих Леопольдович до войны был одним из руководителей Детиздата. Он был душой этого издательства. Там они и познакомились: Благинина, Таратута и Эйхлер.
В начале войны Генриха сослали в Казахстан, и так я оказался среди его учеников в карагандинской школе № 3 имени Крылова. Он преподавал у нас литературу в старших классах. Пробыв двенадцать лет в ссылке, умер в Караганде в 1953 году. Когда много лет спустя я стал разбирать его архив, то увидел множество писем от Елены Благининой. Я загорелся идеей их опубликовать и позвонил Елене Александровне. Подумав, она очень тихим голосом сказала: «Не сейчас, потом, мой дорогой…» Незадолго до своего ухода она разрешила публикацию, и сейчас я шлю вам новое издание* этих писем. А вот строки из стихотворения, которое Благинина посвятила моему учителю:
Случается, денек взойдет ненастный,
А дождика все нет.
И простоит до вечера прекрасный
Неяркий свет...
Мне солнечных милее и дороже
Такие дни.
Не потому ль, что на тебя похожи,
Мой друг, они?...»
*Елена Благинина. «Борят мя страсти мнози...» Письма к Г. Эйхлеру. Составитель Борис Вайсберг. Екатеринбург, издание газеты «Штерн», 2017.
Из переписки с Генрихом Эйхлером
«Светлая тяжесть дружбы...»
10 февраля 1938
На мои плечи вместе с горем ложится светлая тяжесть дружбы, прекрасная, драгоценная наша тяжесть. Эта зима была чрезвычайно показательна. Какой поток высоких человеческих чувств выдержала моя убогая конура в переулке Александра Невского! Стены ее прокурены донельзя, проговорены, пропитаны стихами, поцелуями, крепкими пожатиями рук. Я плачу от радости сейчас, когда пишу эти строки, потому что я счастлива, что видела много такого, о чем другие только мечтают.
2 декабря 1938
Горе человеческое велико. Вы правы. И еще горше делается от нарастающего, совершенно катастрофического мирового коловращения... Но наше призвание - оставаться людьми в самом высоком и чистом значении этого слова. И ничто нас тогда не устрашит.
19 сентября 1939
Я влюбилась в черного котенка, кормлю его и нежу. И он, полубеспризорный, так признателен, что вытягивает лапы от удовольствия... Генрих! Простите за пустяки... уверяю Вас, что все, чем мы так горько живем, полно смысла.
1 марта 1943
А время идет, денег нет совершенно, и я на старости лет даже немножко приуныла, чего со мной никогда не бывало. Думаю, что это пройдет... Главное — вернуть равновесие душевное, а остальное приложится. Мучают лиловые, распухшие, всегда ледяные руки.
Письмо Ваше доставило мне огромную радость И все-таки мы увидимся, я совершенно не сомневаюсь в этом. Пусть факты вещь суровая, а жизнь часто похожа на чудо.
Из стихов Елены Благининой
Мама спит, она устала…
Ну и я играть не стала!
Я волчка не завожу,
А уселась и сижу.
Не шумят мои игрушки,
Тихо в комнате пустой.
А по маминой подушке
Луч крадется золотой.
И сказала я лучу:
- Я тоже двигаться хочу!
Я бы многого хотела:
Вслух читать и мяч катать,
Я бы песенку пропела,
Я б могла похохотать,
Да мало ль я чего хочу!
Но мама спит, и я молчу.
Луч метнулся по стене,
А потом скользнул ко мне.
- Ничего, - шепнул он будто, -
Посидим и в тишине!..
* * *
Я любила проснуться
На ранней заре,
Чтоб скорей прикоснуться
К стволам и коре.
Чтобы нюхом и слухом
Рукой и щекой
Ощутить их покой,
Насладиться их духом.
Чтобы в свежести, в шелесте,
В перелеске теней
Не забыть нам о прелести
Остающихся дней.
Не забыть нам о милости
Мира сего...
Чтобы дереву вырасти,
Нужно много всего:
Много соков земных,
Много теплых ночей,
И горячих лучей,
И дождей проливных.
* * *
Да не сокрушится дух мой прежде тела.
Господи! Тебе ведь все равно!
Сделай так, чтоб птицей отлетела,
А не завалилась как бревно.
