Текст: Яна Ларина
С прессом туристической уравниловки справляются по-разному. Отличный способ – взять в поездку не только традиционный путеводитель, но и путевые заметки наших соотечественников. Мы уже "прокатились"
в Венецию конца XVII века с боярином Петром Толстым и в революционный Париж с молодым Николаем Карамзиным. Сейчас наш путь - в Западную Европу накануне Первой мировой войны с язвительными "сатириконовцами" во главе с Аркадием Аверченко.
Аркадий Аверченко. Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова // В кн.: «Рассказы». М.: Эксмо, 2008.
До революции Аркадий Аверченко был главным редактором популярного журнала «Сатирикон», в котором печатались рассказы Тэффи и самого Аверченко («короля смеха»), стихи Саши Черного и карикатуры Николая Ремизова, поэтому «Экспедиция» – пожалуй, самая «отпускная» книга из выбранной тройки. Она вышла в 1912 году, перед Первой мировой войной. Аверченко и сотрудники «Сатирикона», выведенные в книге под псевдонимами, побывали в Германии, Италии и Франции. Если Толстой и Карамзин – путешественники, то сатириконцы уже скорее туристы – они сами издеваются над бессмысленной избыточностью путеводителей и отбиваются от навязчивых продавцов открыток. О Париже Аверченко не пишет почти ничего: «Париж настолько всем известен, что я считаю себя вправе заняться главным образом путешественниками»!
Толстой и Карамзин неутомимо выискивали и осматривали все древности и предметы искусства, а сатириконцы?
Аверченко сравнивает их с «загипнотизированными кроликами», просмотревшими десятки шедевров:
«Сколько мы видели картинных галерей? Сколько музеев обежали мы за все время наших скитаний по Европе? Какое количество картин больших и маленьких промелькнуло перед нашими утомленными глазами? Берлин, Дрезден, Мюнхен, Нюрнберг, Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь, Генуя, Париж… Всюду целое море полотна – зеленого, красного, розового, старинного и нового…
В Ватикане Сандерс заснул в музее за дверью, а в другом музее – забыл его название – мы так разошлись, что, поднимаясь все выше и выше, попали в большую комнату, уставленную столами, за которыми сидели несколько живых стариков. Мы тупо осмотрели их, постояли добросовестно около портрета Виктора Эммануила и потом потащились обратно, шатаясь от усталости.
– Вот столб какой то, – указал Мифасов, когда мы спускались по темной лестнице.
– Старинный?
– Бог его знает! Спокойнее будет, если осмотрим. Осмотрели столб. Как говорится, ничего особенного».
Рим и Венеция сразили, покорили, захватили сатириконцев
– как и триста лет назад Толстого, да и почти всякого современного путешественника:
«Рим покорил мое сердце. Я не мог думать без умиления о том, что каждому встречному камню, каждому обломку колонны – две, три тысячи лет от роду. Тысячелетние памятники стояли скромно на всех углах, в количестве, превышающем фонарные столбы в любом губернском городе.
А всякая вещь, насчитывавшая пятьсот, шестьсот лет, не ставилась ни во что, как девчонка, замешавшаяся в торжественную процессию взрослых.
Я долго бродил с гидом по Форуму, среди печальных обломков старины, и в ушах моих звенели диковинные цифры:
– Две тысячи лет, две с половиной! Около трех тысяч лет…
Когда мы брели усталые по сонным от жары улицам, я остановился около мраморного, позеленевшего от воды и лет фонтана и сказал:
– О! Вот тоже штучка. Я думаю, не из новых.
Гид пожал плечами, сплюнул в струю воды и возразил:
– Дрянь! Всего то восемьсот лет.
На углу меня заинтересовала чья то бронзовая статуя.
– Господин, – сказал гид, – если мы будем останавливаться около таких пустяков – у нас не хватит недели.
– Вы это считаете пустяком?
– О, Господи ж! Поставлен в прошлом столетии.
– Однако, – сказал я. – Как же вы терпите эту ужасную новую ярко позолоченную конную статую Виктора Эммануила?
– О, ведь это вещь временная. Этот памятник еще не готов.
– Почему?
– Он будет готов через шестьсот – семьсот лет, когда позолота слезет. Тогда это будет благороднейшее старинное произведение искусства.
– Странный обычай. У нас, в России, таким способом заготовляют только огурцы впрок».
Петр Толстой был когда-то сторонником царевны Софьи, Николай Карамзин озабоченно следил за преследованием Радищева и Новикова, журнал Аркадия Аверченко закрыли большевики, а сам он эмигрировал. Но оказывается, мы можем встретиться с этими совершенно разными людьми не только в учебниках истории, но и у Дворца Дожей, Колизея или Пале-Рояля.
И рассказать об этой встрече в нашем конкурсе «В место гения»
