Текст: Михаил Визель
Фрагмент офорта Дж. Уистлера
Обложки с сайтов издательств
Венеция — одно из совершенно нерациональных, но оттого еще более притягательных мест для новогодних каникул. В их проведении вам могут помочь три недавно вышедшие книги русских авторов — двух современных и одного почти современного, но незаслуженно забытого.
Венеция эстетская
Глеб Смирнов. «Метафизика Венеции»
М.: ОГИ, 2017
В маленькой, в сущности, Венеции постоянно жительствует не так уже мало русских художников всех видов: от художников слова до художников-рестораторов. Но обладатель искусствоведческого диплома МГУ и магистерской степени по философии папского университета Gregoriana Глеб Смирнов, удалившийся, по его собственному утверждению, в «эстетическую эмиграцию» в Италию, — наверно, самый изысканный и самый безалаберный из них. Такова и его немаленькая книга. Начинается она, естественно, с разговоров с Бродским. Поначалу кажется, что автор вспоминает реально случившиеся двадцать лет назад встречи, но как-то быстро закрадываются сомнения: слишком уж гладко молодой человек шпарит наизусть множество редких стихов, от Евдокии Ростопчиной до Уистена Одена, слишком уж благосклонно поддакивает ему усталый пока что живой классик… Впрочем, чего еще ждать от автора, который, не обинуясь, отпускает такие пассажи:
Да разве может, усомнишься ты, что-либо реально происходить в городе, где повсюду зеркала? В зеркалах ведь события замирают. Хуже: зеркала возвращают любую провиденциальность назад, в исходный пункт.
Не очень понятно? Зато красиво!
Венеция житейская
Валерий Дымшиц. «Из Венеции»
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017
Книга, словно нарочно созданная для того, чтобы быть полной противоположностью предыдущей: не увесистый том, а маленький блокнотик; не плод долголетних изысков, а собрание летучих заметок; автор не культивирует свое туземное фланерство, а, наоборот, подчеркивает, что приехал в Венецию ненадолго и исключительно по делу - читать лекции в местном университете; ну и самое главное — якобы простодушный автор честно признается, что ничего не знает про немыслимые художественные сокровища, собранные Серениссимой, и на наших глазах старательно закрывает лакуны шириной с венецианскую лагуну.
Дело, однако, в том, что неосведомленность Дымшица в истории искусств, конечно, мнимая, а вот наблюдательность и любовь к неожиданным сопоставлениям — настоящие. Поэтому книжечка его льется легко и занимательно, словно беседа с остроумным и тактичным собеседником:
Каннареджо — небесный Васильевский остров. Непрорытые каналы в линиях — прорыты и тянутся строго параллельно друг другу. Тинторетто жил на Васильевском.Лавр и гранат не растут в Петербурге не потому, что летом недостаточно тепло, а потому, что зимой холодно. Так и осень репетирует зиму: холодно пока только ночью.
Лучше всего, конечно, читать ее за столиком венецианского кафе, пока несут очередной сприц; но тут уж как кому повезет.
Венеция, которая всегда с тобой
Елена Данько. «Деревянные актёры». Илл. Екатерины Рожковой
М.: Август, 2017
Хорошо образованная и разносторонне талантливая (хотя, надо признать, нигде не гениальная) Елена Данько (1898—1942) проявила себя как поэт, писатель, художник. А еще, что отличает ее от ленинградцев ее круга, довольно долго проработала на Ленинградском фарфоровом заводе художницей по росписи фарфора, а также кукловодом и позднее либреттистом в кукольном театре «Студия». Именно этот «трудовой опыт» привел к созданию в 1931 году повести «Деревянные актёры», впервые публикуемой полностью спустя 65 лет после смерти автора (ее успели вывезти из Ленинграда, но она умерла в поезде). Формально эта повесть детская и революционная: ее герои — подростки, становящиеся кукольниками и попадающие из Венеции в охваченный революцией 1789 года Париж, где выясняют, что их Пульчинеллы и Коломбины могут быть мощнейшим оружием пропаганды — обоюдоострое утверждение по нынешним временам!
Но, выполняя все условия своего времени, необходимые для того, чтобы книга увидела свет, автор, кажется, гораздо больше интересуется не революционными порывами героев — надо признать, довольно условными, — а словно списанными с картин Каналетто и Лонги видами венецианских калле и кортиле, колоритными торговками и чудаками, первейший из которых — меланхоличный граф Гоцци, автор «Трёх апельсинов»: пьесу на наших глазах разыгрывают деревянные актеры.
Я взглянул на стенку и обомлел. Там на гвозде висел настоящий Пульчинелла в белом колпачке и белом балахончике. У него были не только головка и ручки, как у кукол, которых показывают над ширмами, но и ножки в широких белых штанах, а на ножках - черные башмачки.
Он висел на туго натянутых нитках и улыбался мне своим деревянным ртом.
- Подойди же к нему, поздоровайся! - сказал дядя Джузеппе и сам стал рядом.
Я робко подошел, и вдруг Пульчинелла протянул мне свой деревянный кулачок и дружески кивнул головой.
Я даже отскочил. Старик Джузеппе смеялся, перебирая нитки. Он снял с гвоздя деревянное коромыслице, к которому были привязаны нитки, и спустил Пульчинеллу на пол. Пульчинелла четко затопал ножками в широких белых штанах, подошел к длинноногому, поднял угловатую ручку, снял свой белый колпачок и поклонился, а старик сказал за него тоненьким голоском:
- Приветствую синьора Карло Гоцци, покровителя и защитника веселых марионеток!
Ранее по теме:
