Вот повезло! Горящая путевка в Палангу. И ни одного желающего, кроме меня. Летим. Посадка. В аэропорту Паланги в единственное такси уже садится мужчина с мольбертом.
– Вы в Палангу?
– Да.
– Подвезите меня, пожалуйста.
Был сентябрь, довольно холодно, особенно после почти трёх летних месяцев, проведённых мной в низовье Волги. Врач пансионата посоветовал мне купаться в море.
– Вы шутите? Хотите, чтобы я заболела? У Вас не хватает пациентов? Вам некого лечить?
– Вы не заболеете. В морской воде много йода, наоборот очень полезно купаться.
Конечно, искупаться при температуре воды 12-13 градусов не было ни малейшего желания. А вот гулять, собирать янтарь на берегу – это совсем другое дело. Через пару дней я встречаю своего попутчика, выходящего, БРР! из холодного моря. Мы разговорились, он оказался художником и приехал в дом творчества поработать. Я отдыхала, собирала янтарь, кормила орешками совсем ручных белочек. А художников возили то на погранзаставу, где они писали наших воинов, то в совхоз, то просто на пленэр. А вечерами мы гуляли по прекрасному парку с причудливым прудом, деревья над которым подсвечивались, отражались в воде. И вечерами мелкий пруд казался бездонным и сказочным. Как-то художник рассказал мне, что накануне они посидели с коллегами в пивном баре, где к ним подошла блондинка, представившаяся Моникой, сказала, что она часто бывает в Доме творчества, где её приятельница работает администратором. Это была напрасная откровенность. На следующий день я написала ему стихи от имени Моники, зашла на почту, купила конверт, надписала по-литовски адрес Дома творчества и стала ждать. Погода немножко испортилась, и он, назовём его Виктор, решил написать мой портрет. Сначала мне было интересно наблюдать, как под одним взмахом шпателя преображалась краска на холсте, то в небо, то в деревья, которые виднелись за окном. Он цветом «лепил» форму. Но долго позировать скучно. Письмо всё не приходило. И вот однажды мы выходим из мастерской, и я с лестницы вижу на столе администратора письмо «от Моники». В этот момент к Виктору подходит его знакомый искусствовед, отводит его в сторону и шёпотом спрашивает.
– Это твоя жена?
– Нет.
И уже громко:
– Там внизу возьми письмо. МЕСТНОЕ!
Виктор подходит, вскрывает конверт, начинает читать, небрежно кладёт письмо в карман. Но любопытство его гложет. Уже в парке он говорит, что ему Моника прислала письмо в стихах.
– Хочешь почитать?
– Я не читаю чужие письма.
– Но это же стихи. Там и о тебе есть.
И читает вслух.
Я встретила тебя случайно,
Ты что-то рисовал в альбом.
И поражена была я крайне,
Почувствовав себя влюблён-
Ной. Да, ей-ей, влюблённой.
Художник! Шутка ли сказать!
Ведь это не юнец зелёный!
Меня ты должен рисовать!
Читает серьёзно, а я-то думала, что, дойдя до переноса слова «влюблённой», он сразу поймёт, что это шутка. Нет. Продолжает читать.
Не стала кино я звездою:
Не повезло мне: на пути
Не встретила я режиссёра.
Тебе же мимо не пройти!
Чтобы привлечь твоё вниманье,
Я всюду за тобой хожу
И одеваюсь со стараньем,
Ношу янтарные бижу.
Мой рост высок, и гибок стан,
Глаза – фундук. Ах, нет,– каштан.
А волосы – песок Сахары.
Викто′р! Неужели Вам мало?
В этом месте Виктор комментирует:
–Нет, эта Моника дура.
–Но почему же? А где же про меня?
– Вот тут, дальше:
Ты ж на меня вниманья ноль
И ходишь с женщиной другой.
Она меня ничуть не лучше,
Не так стройна она, как я.
Прошу, не надо меня мучить.
У нас с тобой одна стезя.
Я каждый день, почти неделю
В парк буду в полночь приходить.
Что ты придёшь, я в это верю.
Мне без художника не жить!
Там, где склонилась грустно ива
И смотрит в пруд,
Ты будешь из людей счастливым.
Спеши, мой друг!
Я смотрю на часы и говорю, что пора прощаться, чтобы он не опоздал в парк, скоро полночь. Он, естественно, отвечает, что никуда не пойдёт. Несколько дней я развлекаюсь тем, что уговариваю его не проходить мимо счастья. А он не идёт. На четвёртый день я пишу ему новое письмо от Моники и снова жду.
Он приходит, улыбается и говорит, что снова ему пришло письмо. Читает.
В парке дорожки засыпаны мёртвой хвоёй.
Ветер срывает иголки безжалостно с сосен.
Скорбно прощаются ветви деревьев с листвой.
Вот ты опять наступила, печальная осень.
Я одиноко стою, наклонившись к пруду.
Тихо головку склонила плакучая ива.
Ты не приходишь, а я всё надеюсь и жду:
Хочется так мне с тобой стать счастливой.
Скоро зарядят дожди, и дожди, и дожди…
Щедро на землю плеснёт осень серую краску.
Сердце стучит: приходи! Приходи! Приходи!
Где же ты, мой кареглазый Веласкес?
Я восхищаюсь:
– Красивое стихотворение! С настроением.
– Нет, Моника не могла написать такое.
– Почему?
– Она не может знать Веласкеса.
– Ну, что вы! Веласкеса знает весь мир. Это же классик!
Но сомнения у него остаются.
– Нет, это кто-то меня разыгрывает. Наверное, искусствовед. Сегодня зашёл ко мне и, как в прошлый раз, сказал про письмо.
Ещё несколько дней я безуспешно уговариваю его сходить в парк на свидание. И лишь в день моего отъезда на вопрос, так кто же его разыгрывал, он вдруг просветлённо улыбается:
– Так это же ты! Как это я сразу не догадался!
Он полетел меня провожать в Ленинград. 28 лет тому назад. Вчера он скоропостижно умер.
