№119-Ll. Татьяна Лестева. «Шутка»

Вот повезло! Горящая путевка в Палангу. И ни одного желающего, кроме меня. Летим. Посадка. В аэропорту Паланги в единственное такси уже садится мужчина с мольбертом.

– Вы в Палангу?

– Да.

– Подвезите меня, пожалуйста.

Был сентябрь, довольно холодно, особенно после почти трёх летних месяцев, проведённых мной в низовье Волги. Врач пансионата посоветовал мне купаться в море.

– Вы шутите? Хотите, чтобы я заболела? У Вас не хватает пациентов? Вам некого лечить?

– Вы не заболеете. В морской воде много йода, наоборот очень полезно купаться.

Конечно, искупаться при температуре воды 12-13 градусов не было ни малейшего желания. А вот гулять, собирать янтарь на берегу – это совсем другое дело. Через пару дней я встречаю своего попутчика, выходящего, БРР! из холодного моря. Мы разговорились, он оказался художником и приехал в дом творчества поработать. Я отдыхала, собирала янтарь, кормила орешками совсем ручных белочек. А художников возили то на погранзаставу, где они писали наших воинов, то в совхоз, то просто на пленэр. А вечерами мы гуляли по прекрасному парку с причудливым прудом, деревья над которым подсвечивались, отражались в воде. И вечерами мелкий пруд казался бездонным и сказочным. Как-то художник рассказал мне, что накануне они посидели с коллегами в пивном баре, где к ним подошла блондинка, представившаяся Моникой, сказала, что она часто бывает в Доме творчества, где её приятельница работает администратором. Это была напрасная откровенность. На следующий день я написала ему стихи от имени Моники, зашла на почту, купила конверт, надписала по-литовски адрес Дома творчества и стала ждать. Погода немножко испортилась, и он, назовём его Виктор, решил написать мой портрет. Сначала мне было интересно наблюдать, как под одним взмахом шпателя преображалась краска на холсте, то в небо, то в деревья, которые виднелись за окном. Он цветом «лепил» форму. Но долго позировать скучно. Письмо всё не приходило. И вот однажды мы выходим из мастерской, и я с лестницы вижу на столе администратора письмо «от Моники». В этот момент к Виктору подходит его знакомый искусствовед, отводит его в сторону и шёпотом спрашивает.

– Это твоя жена?

– Нет.

И уже громко:

– Там внизу возьми письмо. МЕСТНОЕ!

Виктор подходит, вскрывает конверт, начинает читать, небрежно кладёт письмо в карман. Но любопытство его гложет. Уже в парке он говорит, что ему Моника прислала письмо в стихах.

– Хочешь почитать?

– Я не читаю чужие письма.

– Но это же стихи. Там и о тебе есть.

И читает вслух.

Я встретила тебя случайно,

Ты что-то рисовал в альбом.

И поражена была я крайне,

Почувствовав себя влюблён-

Ной. Да, ей-ей, влюблённой.

Художник! Шутка ли сказать!

Ведь это не юнец зелёный!

Меня ты должен рисовать!

Читает серьёзно, а я-то думала, что, дойдя до переноса слова «влюблённой», он сразу поймёт, что это шутка. Нет. Продолжает читать.

Не стала кино я звездою:

Не повезло мне: на пути

Не встретила я режиссёра.

Тебе же мимо не пройти!

Чтобы привлечь твоё вниманье,

Я всюду за тобой хожу

И одеваюсь со стараньем,

Ношу янтарные бижу.

Мой рост высок, и гибок стан,

Глаза – фундук. Ах, нет,– каштан.

А волосы – песок Сахары.

Викто′р! Неужели Вам мало?

В этом месте Виктор комментирует:

–Нет, эта Моника дура.

–Но почему же? А где же про меня?

– Вот тут, дальше:

Ты ж на меня вниманья ноль

И ходишь с женщиной другой.

Она меня ничуть не лучше,

Не так стройна она, как я.

Прошу, не надо меня мучить.

У нас с тобой одна стезя.

Я каждый день, почти неделю

В парк буду в полночь приходить.

Что ты придёшь, я в это верю.

Мне без художника не жить!

Там, где склонилась грустно ива

И смотрит в пруд,

Ты будешь из людей счастливым.

Спеши, мой друг!

Я смотрю на часы и говорю, что пора прощаться, чтобы он не опоздал в парк, скоро полночь. Он, естественно, отвечает, что никуда не пойдёт. Несколько дней я развлекаюсь тем, что уговариваю его не проходить мимо счастья. А он не идёт. На четвёртый день я пишу ему новое письмо от Моники и снова жду.

Он приходит, улыбается и говорит, что снова ему пришло письмо. Читает.

В парке дорожки засыпаны мёртвой хвоёй.

Ветер срывает иголки безжалостно с сосен.

Скорбно прощаются ветви деревьев с листвой.

Вот ты опять наступила, печальная осень.

Я одиноко стою, наклонившись к пруду.

Тихо головку склонила плакучая ива.

Ты не приходишь, а я всё надеюсь и жду:

Хочется так мне с тобой стать счастливой.

Скоро зарядят дожди, и дожди, и дожди…

Щедро на землю плеснёт осень серую краску.

Сердце стучит: приходи! Приходи! Приходи!

Где же ты, мой кареглазый Веласкес?

Я восхищаюсь:

– Красивое стихотворение! С настроением.

– Нет, Моника не могла написать такое.

– Почему?

– Она не может знать Веласкеса.

– Ну, что вы! Веласкеса знает весь мир. Это же классик!

Но сомнения у него остаются.

– Нет, это кто-то меня разыгрывает. Наверное, искусствовед. Сегодня зашёл ко мне и, как в прошлый раз, сказал про письмо.

Ещё несколько дней я безуспешно уговариваю его сходить в парк на свидание. И лишь в день моего отъезда на вопрос, так кто же его разыгрывал, он вдруг просветлённо улыбается:

– Так это же ты! Как это я сразу не догадался!

Он полетел меня провожать в Ленинград. 28 лет тому назад. Вчера он скоропостижно умер.