С Зоей, сверстницей по годам и взглядам, я познакомился запросто за обеденным столом уютного курортного «Эдема». После разделённой трапезы она потянулась за мной, как нитка за иголкой – и уже к вечеру в непринуждённой близости на широких камнях-валунах горной речушки под разлитый в одноразовые стаканчики сухой «Мартини» и нашинкованные на газетке бананы призналась в своих чувствах!.. Однако стремительность не обернулась скорой разлукой, как бывает у любителей плотского разнообразия. Зоя доверилась мне со всей самоотверженностью, что возникает у женщин на волне чувственного краха, разочарования жизнью, а так хочется лучика надежды – и я явился для неё тем светом в окошке, к которому потянулась её измождённая душа, наперёд уповая хотя бы на толику взаимности, чего у меня было с избытком, как у свободного, на тот момент, человека.
На девятый день бурных взаимоотношений ей удалось заманить мою честную душу под ясны родительские очи, дабы расположить себя ко мне уже окончательно и бесповоротно. Отчий дом находился рядом – через пять остановок на рейсовом автобусе в посёлке Поперечном, что тянулся ирисовой тянучкой вдоль узкой речки Поперечки, впадавшей за селом в тихую красавицу Песчанку. Сойдя с тракта, я минут сорок разбирался в хитросплетениях деревенских улиц и улочек, пока не отыскал заветную имени неизвестного мне партизана Ванюкина. Дом под символическим номером тринадцать по-инвалидному притулился к огромному корявому дубу ввиду своей дореволюционной постройки, цепляясь крышей и печной трубой за сучья в поисках дополнительной опоры.
Хозяева, родители Зоеньки, выглядели под стать своему последнему прибежищу в этой жизни. Правда, в отце ещё проглядывала местами начальственная стать бывшего грозы целого района, первого секретаря райкома, который четверть века мотался, идеи ради, по полям и фермам и, в отличие от своих замов, не успел обеспечить к началу перестройки своих двух дочек на выданье положенными благами, чего ему моя приземлённая Зоя не могла простить на протяжении многих лет, укоряя при всяком удобном случае. Пристыженный папаша всё-таки сделал ей задним числом через старые связи скромную двухкомнатную квартирку в райцентре – и зажила Зоя Ивановна, к тому времени уже юный специалист с синим дипломом провизора-фармацевта, вместе с дочкой-одноночкой, напоминавшей ей о бурной, но быстро угасшей первой любви к заезжему офицеру, перебиваясь скромными буднями деловой женщины. Правда, иногда на волне чувственных весенних обострений срывалась, выбиваясь из привычной колеи, на противоположный пол, благо на симпатичную точёную фигурку под копной рыжих волос заведующей аптекой охотники находились всегда. Райцентр не баловал жрицу любви выбором – в основном, это были банальные женатики, намного старше её, с животами и блестящими лысинами, уставшие от скудных в плане удовольствий семейных рационов.
Во мне она каким-то шестым чувством ощутила ауру родственной души, доверившись без лишних жеманностей, чем несказанно удивила моего соседа по отдыху, неделю ходившего вокруг неё кочетом в надежде на расположение. И мне с ней было легко и спокойно, естественная созвучность желаний умиляла, а интимные изыски завершили навязчивую идею быть вместе! Вот почему за накрытым в мою честь столом я старался понравиться родителям, балагурил, пел песни революционной тематики, тостовал не хуже тамады – и в итоге наклюкался под гусика с яблоками выше крыши, чем вывел из себя моего Зойчика, которая силком потащила меня на Песчанку остудить не в меру разыгравшийся пыл.
Сбросив с себя всё, мы вошли в тёплые воды, окрашенные багрянцем заходящего солнца, аки ангелы во плоти, легли глазами в небо – и тихое течение понесло, покачивая, наши тела мимо плакучих ив и песчаных берегов. На излучине нежность моей ненаглядной достигла апогея! Прямо на мелководье мы сплелись в исступлённом желании друг друга под ночным звёздно-мохнатым июльским небом, голося на два голоса чувственную серенаду любви!.. Возвращались обратно пешком – лунный свет матово высвечивал наши измождённые голые тела, рыба плескалась у самых ног, от деревни тянуло тёплым хлебом – было так хорошо, что хотелось множить эти мгновения жизни, как звёзды, которых становилось с каждым шагом всё больше и больше на чёрном бархате небес.
Проспав до обеда, мы неожиданно расстались, поссорившись из-за никчемного пустяка – как говорится, никто не хотел уступать…Я нырнул в подвернувшийся рейсовый автобус и был таков! После три дня маялся в «Эдеме», переживая случившееся, несколько раз порывался звонить, ходил по съёмной аллее, как в воду опущенный, пугая пытавшихся клеиться девчонок…
Но родственные души даже на расстоянии чувствуют друг друга: перед самым отъездом пришла телеграмма, разрешившая конфликт чудесным образом – «жду дома прости целую млн раз твой Зойчик»! Сборы были недолги – и вот я уже выехал вслед за своей срочной депешей о скором прибытии и серьёзности намерений. Встреча на вокзале восхитила бурной радостью: Зоя в лёгком просвечивающем платьице, визжа юной Джульеттой, кинулась на шею, изнемогая в истоме на каждый мой ответный поцелуй!..
Её трёхкомнатная квартира №4 в престижном доме на улице Ленина поразила изысканной добротностью, вплоть до каждой мелочи, и уютом. Море сухого «Мартини» со льдом под консоме и говяжью грудинку с соусом бешамель, ламбада в стиле «ню» при свечах, признания в вечной любви и неуёмные фантазии на предстоящее соитие потребовали временного переноса праздничных торжеств на ночные бульвары и улицы города. Немного охолонув, вернулись, чтобы в ванной достичь вершины откровенности желаний, не выдержав электрического напряжения душ – угомонились лишь под утро с блаженными улыбками на устах от удовольствия друг другом…
Но, увы и ах, что сильно вспыхивает, быстро сгорает: через месяц тесного общения река любви стала мелеть, выказывая местами подводные камни, которые я был не в силах сдвинуть – приступы нежности всё чаще чередовались у Зоечки подозрительностью, недовольством моим пониманием жизни в плане устраиваться, давать кому надо. Чувственность отношений хирела на глазах, хотя ещё наблюдались желанные всплески возвращения на круги своя. Но однажды, когда моя деловая, утеряв чувство меры, нечаянно попрекнула за завтраком лишним съеденным куском, я решился покинуть сию обитель изобилия, где мягко было стелено, да жёстко спалось, хотя на вокзале душа, томимая остатками чувства, не давала мне покоя до самого отхода поезда и моей повинностью в крушении надежд – тянуло, пока не поздно, вернуться, начать всё по-новой, да «вагончик тронулся – мечты осталися…».
Через много-много лет я по счастливой случайности снова посетил родные моему сердцу места. Того «Эдема», увы, уже не было и в помине – на его месте высился готический до несуразности замок частного владельца. Девственная природа, укатанная в асфальт и тротуарную плитку, казалась чужой и поблекшей. Лишь горная речушка, как тогда, живо бурлила, змеясь пенными потоками меж камней-валунов, возвращая во всей красе щемящие воспоминания прошлых лет…
Увлёкшись шумом воды и заходящим за верхушки елей солнцем, я не заметил лихо подкатившего «Мерса»,из которого вылезли два качка-охранника с криками в мою сторону: «Эй, мужик, вали отсель – здесь щас люди отдыхать будут!..».Не дожидаясь вторичной «просьбы»,по камушкам перебрался на другую сторону и почти уже скрылся в ельничке, как вдруг моё внимание почему-то привлекла странная в своём сочетании парочка, ради которой и накрывалась поляна расторопной прислугой: он представлял собой грубо рубленное топором создание с начатками ручек и ножек, зато крепко сшитое, лысый, с туго набитым кошельком-животом, нависающим на коленки и, что сразу бросалось в глаза, массивной золотой цепью на шее – почти по Пушкину, «златая цепь на дубе том…»; она, на две головы выше его, с закрашенной сединой, увядшими женскими прелестями под ещё вызывающим купальником, напоминала ржавую селёдку с истекшим сроком использования, но её родные глаза, неподвластные времени, пронзили в самое сердце – это была когда-то любимая мною Зоя, упакованная от и до, благодаря преуспевающему мужу-бизнесмену, явно нелюбимому, но дорогому партнёру по совместной жизни. Она вела под локоток источник своего благополучия, стараясь подогнать себя под его росток полусогнутыми коленями и переломленной в пояснице спиной.
Гуляли вызывающе шумно и весело! Запах сухого «Мартини» со льдом будоражил мои и без того обострённые чувства. На какой-то неуловимый миг наши глаза, преодолевая расстояние, встретились – Зоя, чуть не выдав себя, качнулась было в мою сторону, но золотая цепь супружника удержала птичку в клетке, требуя продолжения банкета!
…А я в смятении пошагал прочь от этого места, куда уже больше никогда не вернусь.
