Вера Вьюга «… на улице Горной, а может Гранатовой»

Жара отступила. Вечер был тягуч и сладок. Уже не мрело, не дожало солнце. Теперь оно тонуло за горизонтом в сине-зеленой слюде июльского моря. Одинокая яхта усталой чайкой покачивалась на воде. Еще немного и на набережной вспыхнут фонари, а праздная публика растечется по кафе-барам, ночным дискотекам или съемным комнатам и номерам. Что готовит ей южная ночь – неизвестно.

Алексей Михайлович сидел на скамейке и глядел вдаль. Он рассматривал ожерелье из оранжевых конусов, очертивших купальню, и в голове его была та же пустота, что сейчас гудела в буйках, за которые заплывать возбранялось.

Мимо с визгом промчался малыш. Алексей Михайлович вздрогнул, огляделся и приставил к глазам бинокль, висевший у него на груди. Он зачем-то взял его напрокат, поддался настойчивому призыву поближе рассмотреть горы – море, а также загорелых курортниц. Тут парень, заведовавший пляжным инвентарем, хитро подмигнул, и Алексей Михайлович сдался.

Амбассадором любви он ступил на серый песок нешумного приморского городка еще утром. Но за день так и не смог заинтересовать своей персоной ни одну из приезжих русалок. Дамы смотрели с удивленным раздражением, когда он, присаживаясь рядом, начинал заговаривать о том, о сем, а, в общем-то, ни о чем.

Алексей Михайлович считал себя уродом. В его жизни все было наперекор и вопреки. Может, оттого все вокруг были несчастны. Да и он сам полного счастья не хлебнул, не отпил и даже не пригубил. Так лишь по устам мазнула когда-то в юности любовь – шелковица. А дальше жизнь суровая, нудная, некрасивая, безрадостная, как разбитая в хлябь осенняя дорога.

Но случилось невозможное.

Алексей Михайлович разбогател. И до того неприлично, что сам испугался своего богатства. Случись оно, это богатство, лет эдак двадцать назад, курортницы нанизались бы на него, как говядинка на шампур. Вот только не случилось. А сейчас ему пятьдесят семь: пузо, в позвоночнике три грыжи, в почках песок, а в душе ледяная тоска, что не таяла и от суммы с шестью нулями. И куда потратить те нули с радостью Алексей Михайлович не представлял. Семьей – детьми так и не обзавелся. Женщины ему доставались некрасивые и злые, потому он менял их часто. Но каждая следующая оказывалась еще некрасивее и злее.

Уродство свое моральное Алексей Михайлович признавал и обиженных им подруг где-то в душе жалел, но не мог ничего поделать. Жизнь любил вольную без понуканий и жертв.

Вот и сорок лет назад покидая тогда еще советский рай под кипарисами, он обещал, что вернется той светлой и печальной девочке с черешневыми глазами.

Они любили друг друга целое лето, пряное, знойное, ласковое, как ночной ветерок.

Он брал ее на руки и кружил в воде, а потом целовал намокшие ресницы и смуглое плечико, и нежную завязь пупка…

Алексей Михайлович шумно вздохнул и опустил бинокль.

Зачем он здесь. Мог бы поехать в Турцию или Монако. Средиземное море и чище и теплее. Но нет. Его потянуло в эту глушь, глушь сердца, из которой на него смотрела девочка с черешневыми глазами.

Как же называлась та улица. Горная, а может Гранатовая… Панельная пятиэтажка насквозь прожаренная, выбеленная солнцем высилась маяком среди частных, все больше деревянных домишек.

Он приходил под ее окна и лихо свистел. Она никогда не выглядывала.

По улице Горной, а может Гранатовой они спускались к морю: мимо деревянных заборов, тонувших в зелени, мимо аккуратной ограды пионерлагеря, мимо кряжистой шелковицы осыпанной черными шишечками плодов. А потом, где-нибудь в укромном месте, перепачканные ее темным соком рты сливались в долгом поцелуе, и счастье казалось бесконечным.

Только лето окончилось раньше любви.

Они поклялись писать друг другу, и даже раз созвонились. А поздней осенью он встретил другую, румяную и жаркую, как раскаленный уголь, и та согревала его до весны. А летом он ушел в армию и скоро забыл обеих в объятьях смазливой лейтенантской жены.

Алексей Михайлович поднялся и с твердым намерением отыскать завтра улицу Горную, а может Гранатовую отправился спать в свой пятизвездочный номер.

На следующее утро он взял в холле отеля путеводитель и заказал машину. С молчаливым молодым шофёром проехался и по Горной, и по Гранатовой – такие отыскались. Но белой пятиэтажки на них парень не помнил. Немудрено. За сорок лет на ее месте мог вырасти лес. Но выросли роскошные особняки за строгими заборами – не постучишь, не спросишь.

Да и старую шелковицу, питавшую их приторными плодами любви, наверняка спилили. Жеманные проволочные дамы в цветочных кринолинах, уродливые черепахи с панцирями из гортензий и самшитовые павлины, больше смахивающие на уток бесцеремонно отвоевали себе место под южным солнцем.

По вылизанной дороге они поднялись в горы. Со смотровой площадки открывался вид на бухту – разорванное кольцо покинутой невесты. Алексей Михайлович долго смотрел на искрящуюся вдалеке морскую гладь. Взгляд его был долгим и немигающим. Наверное, оттого ему почудились над горизонтом и тутовая роща, и горная гряда пятиэтажек, плывущих то влево, то вправо, и сотканная из дымки девочка манящая его и вмиг распадающаяся на сотни осколков… Фата-моргана с черешневыми глазами.

Не стоит возвращаться туда, где был когда-то счастлив, учили мудрые предки. «А уж если вернулся, – решил Алексей Михайлович. – Сделай так, чтобы прежнее счастье померкло от света настоящего».

В городе он отпустил машину. По знойной улице, брел наугад. Разомлевший, потный.

«Работает кондиционер», – прочел вывеску на двери двухэтажного здания и, не раздумывая, вошел, вроде в прохладную воду окунулся.

Внутри было светло и тихо. Алексей Михайлович прошелся мимо секций торгового центра, не обнаружив ни одного покупателя. Возле одной из них остановился, из-за стекла засмотревшись на женскую ступню, вскинутую на полку под прилавком. Продавщица сидела спиной, оттого не замечала пылкого любопытства. Она водила маленькой кисточкой с розовым лаком по ноготкам. Рядом с пальчиками пакет засахаренных слоеных сердечек, а в глубине полки, плотно прилаженные друг к другу, образочки святых угодников смиренно взирали на дамский педикюр.

Закончив, она опустила ножку и откинула волосы. Густые соломенные волосы до лопаток. Сладкие воспоминания колыхнулись в сердце Алексея Михайловича. «Надо бы познакомиться», – мысль не нова, но пока еще актуальна. И это бодрило, не меньше фреоновой стужи.

В отдел завешанный конфекционом он просочился незаметно. Какое-то мгновение стоял напротив прилавка, разглядывая склоненную голову: пшеничный затылок, густая челка…Продавщица подняла глаза и он обмер.

С заплывшего жиром лица на него смотрели пустые, уставшие глаза с синеватыми подглазьями. Маленький носик, стиснутый бурундучьими щеками, дернулся и все еще пухлы перламутровый рот, растянулся в улыбке.

Алексей Михайлович ожидал увидеть девушку и оттого как-то неловко дернулся, попятился, задел стоящий позади него манекен и тот с грохотом рухнул на кафельный пол.

– Ничего-ничего… – продавщица легко выбежала из-за прилавка и вместе они вернули лысую модель женщины в вертикальное положение.

Алексей Михайлович машинально поправил на ней кофточку, скрывавшую пластиковую наготу, и разочарованно улыбнулся даме лет пятидесяти, пышное тело которой убегало из джинсов, свисая по бокам, словно перезрелое тесто. Тонкая футболка обрисовывала холмистые груди и все, что бугрилось ниже.

Алексей Михайлович сделал шаг к выходу. Но вдруг передумал.

– Я только вчера приехал. Сегодня весь день искал свою молодость.

Женщина удивленно посмотрела на него, а потом поняла.

– Тут вы ее не найдете. Молодость на пляжах загорает и в барах отдыхает. А здесь магазин готового женского платья, – потеряв интерес к мужчине, похоже, ничего покупать не желавшего, она вернулась за прилавок.

– А вы местная?

Женщина кивнула и села на стул. На ее скучающем лице читалось – праздный разговор не интересен. Сколько тут таких курортников шатается с одинаковым желанием уложить в койку хоть какую-нибудь, а иначе отпуск не удался.

– Может вы знаете… на улице Горной, а может Гранатовой стояла пятиэтажка… Сегодня ездил туда, но не нашел.

– На Гранатовой… её давно снесли, – ответила, не поднимая глаз от потрепанной книжки, и перелистнула страницу.

Сердце в груди Алексея Михайловича подпрыгнуло и понеслось аллюром.

«Нашёл! Значит не ошибся…» Но он тут же сник – ну и что, что нашёл. Прошлое не вернуть. А настоящее сидит перед тобой, обрюзгшее и равнодушное. «Никому ты неинтересен», – кольнула неприятная мысль, но Алексей Михайлович не унимался. Пора! Пора, наконец, тратить деньги, доставшиеся от шального выигрыша в лотерею.

Он снял с пластиковой женщины кофточку и, не глядя на цену, пожелал купить. Две с половиной тысячи для старта шикарной жизни не так уж и много.

А дальше продавщица Рая показала ему небо в алмазах.