«Дом хрустальный на горе для неё, Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…»
В. Высоцкий
Ее идея о строительстве собственного дома, в котором мы сможем жить вместе, наконец, вместе, приводит меня в восторг. Теперь у Юленьки земля просто горит под ногами, ее невозможно удержать, она выбирает место то на берегу реки, то у моря, а то где-нибудь у подножья горы или даже на самой вершине, чтобы мир, говорит она, был перед нами, как на ладони, и мы могли бы, радуется она, первыми встречать восход и любоваться закатом, а потолки будут, мечтает она, высокими, комнаты просторные с большими окнами на восток, чтобы дети наши каждое утро, просыпаясь, шептались с солнцем, и полы будут из ливанского кедра, у тебя будет отдельная комната, настаивает она, чтобы ты мог спокойно заниматься своими важными делами, а спать будем вместе, наконец, вместе! восклицает она, и каждый день я буду кормить тебя чем-нибудь вкусным, скажем, супом из крапивы, или, на худой конец, жареной рыбой, и вино будем пить красное или белое, какое пожелаешь, из нашего подвала, а потом, ты будешь, она закрывает глаза и улыбается, ты будешь нести меня на руках в спальню, нашу розовую спальню, и мы с тобой...
О, Господи, как же я её люблю!..
Ее можно слушать целый день и всю ночь, бесконечно... Когда ее глаза переполнены мечтой о счастье, о собственном доме, или, скажем, о детях, наших детях, чьи голоса вот-вот зазвенят в этом доме, слезы радости крохотными бусинками вызревают в уголках этих больших дивных глаз и мне тоже трудно удержать себя от слез. И вот мы уже плачем вместе. А вскоре я уже таскаю песок, цемент, скоблю стены, долблю всякие там бороздки и канавки, теша себя надеждой на скорое новоселье, тешу стояки и планки, нужна глина, и я рою ее в каком-то рву, тужусь, тащу... Проблема с водой разрешается легко, а вот, чтобы добыть гвозди, приходится подсуетиться, дверные ручки ждут уже своего часа, вот только двери установят, и ручки уже тут как тут, очень тяжеловесной оказалась входная дверь, зато прочность и надежность ее не вызывают сомнений. А вот что делать с купальней - это пока вопрос. И какие нужны унитазы - розовые или бежевые, может быть, кремовые или бирюзовые, римский фаянс или греческий?.. Пока нам очень нелегко выбрать и цвет керамики, на которой ведь тоже нужно оставить свой след в истории. И вообще вопросов - рой!
Проходит неделя...
Куда девать весь этот строительный мусор?! Я сгребаю его руками, пакую в корзины и таскаю их на свалку одна за одной, одна за другой... До ночи. А рано утром привозят вьюки с камнями, которые пойдут на простенок. Не покладая рук, я таскаю их в дом, аккуратненько складываю и тороплюсь уже за досками. Не покладая ног.
- Ты не устал? Отдохни.
- Что ты!
Строительство идет полным ходом, и Юленька вне себя от счастья. Нарядившись в легкое цветастое платьице, она сама принимает решения и выглядит невестой. Она ни в чем мне не доверяет. И то я делаю не так, и это. Она вооружается мастерком и сама кладет стену, затем заставляет меня развалить ее и снова кладет. Ей не нравится, как я прорубил в стенке канавку.
- Вот смотри,- поучает она,- и ударяет себя молотком по пальчику. Я бросаюсь, было, ей на помощь, но из глаз ее летят искры.
Приходит лето…
- Я хочу, хочу чуда, малыш... Удиви меня!
- Ладно...
И я снова закатываю рукава. Целыми днями мы заняты стройкой, а вечером обо всем забываем, бросаемся в объятия друг друга, а утром все начинается снова.
- Ты не забыл заказать эти штучки...
- Не забыл.
- Я так люблю тебя, у тебя такой дом!
Я прекрасно осознаю, что это признание случайно вырвалось у нее, что она восхищается мной, а не моим домом, мной, а не белыми мраморными ступенями, мной, а не просторной солнечной спальней с высоким розовым потолком, мной...
Еще только макушка лета, а мы уже столько успели! Ее день рождения пролетел незамеченным. О, какой стыд-то!!!
- Ты прости меня, милая…
- Что ты! Дом – вот твой лучший подарок!
- Слушай,- как-то предлагаю я,- давай мы выстроим его в виде пирамиды!..
- Совершеннейший бред! Какой еще пирамиды?
- Где царит гармония, где мера, вес и число будут созвучны с музыкой Неба...
- Какая еще мера, какое число?..
Юленька не только удивлена, она разочарована.
- Разве ты не видишь, что рейка кривая?!
Я с радостью рейку меняю.
И вот я уже вижу: дом ожил. Мертвые камни, мертвые стены, мертвые глаза пустых окон вдруг заговорили, вдруг задышали, засияли на солнце.
Празднично зашептали занавески, засверкала зеркалами веселая спальня, засветились стекла, засмеялись, запрыгали на стене солнечные зайчики, заструились, заиграли радугой водяные волосы фонтана...
Дом ожил!
А Макс, наш милый шпиц, который так любит ютиться у Юлиных ног, вдруг залился радостным лаем. И у меня появляется чувство, будто мы созидаем шатер для любви. Нет - дворец... Храм!.. Да-да – храм! Тадж-Махал, не меньше!..
Но праздник не может продолжаться вечно, и, бывает, в спешке что-нибудь, да упустишь. Тогда Юле трудно сдержать раздражение.
- Зачем же ты метешь?! Я только что выбелила стену.
- Извини.
- Какой ты бестолковый.
Это правда.
А утром я снова полон сил и желания, и мышечной радости: я горы переверну! Юля верит, но промахи замечает.
- Слушай, оставь окно в покое, я сама...
Ладно.
- И откуда у тебя, только руки растут?..
Я смотрю на нее, любуясь, молчу виновато. Затем рассматриваю поперечину, на которой можно повеситься.
«Дом хрустальный на горе для нее…» - напеваю я, чтобы быть мужчиной.
- А здесь будет наша купальня! Мы голые… А комнаты раскрасим: спальня - красная, яростная, для страстей, абрикосовая гостиная...
- А моя рабочая комната...
- А твоя рабочая комната будет в спальне!
- В спальне?..
- Да! А ты где думал? А там будет библиотека, и все твои книжки, все твои умные книжки мы расставим на полочки одна к одной, друг возле дружки... Наша библиотека будет лучшей в округе, правда?
- В стране.
Ее невозможно не любить.
- Там - камин. А там - комната для гостей... Мы пригласим всех твоих лучших друзей, и всех этих чокнутых и бродяг, горбатых и прокаженных... Пусть... Мы растопим камин, нальём им вина...
- Юль, иди, - предлагаю я, - отдохни, выгуляй Макса.
- Пф! Ещё чего! Я же не какая-то там тебе чеховская дама с собачкой!
Я киваю: не какая-то там… мне…
Юленька еще не знает, что я отмечен даром творца и приглашает молодого архитектора, который готов, я вижу, не только руководить строительством, но и самолично скоблить пол или окна, таскать мусор на свалку, а время от времени приносить кувшинчик с вином и пить с нею в мое отсутствие. На здоровье! Только бы Юля была довольна ходом событий. Она рада. И молодой архитектор рад. Обнажив свой прекрасный торс, он готов прибивать и пилить, и долбить, и красить... И я рад…
Он готов жениться на Юле!..
Я - рад!
Проходит лето...
О, жить бы нам в шалаше из тростника и бамбука на берегу Амазонки! К осени становится ясно, что к зимней прохладе нам не удастся поселиться в новом доме. Вечерами Юля теперь молчалива. Мои слова не производят на нее впечатления, а ласки, я понимаю, просто неуместны. Глаза, ее большие красивые черные родные глаза полны бездонной печали, милые плечи сникли и, кажется, что и сама жизнь оставила это славное молодое тело.
- Юленька…
- Уйду...
- Послушай,- говорю я,- послушай, родная моя, ведь не могу же я больше...
- Все могут, все могут, а ты...
«Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…»
Юля разочарована. Я целую, но в ее губах уже не чувствую жара.
Моя попытка вдохнуть в нее жизнь безуспешна, к тому же я не нахожу возможности, просто ума не приложу, как нам помочь в нашем горе. Был бы я Богом, не задумываясь, подарил бы ей этот мир, а был бы царем - выстроил бы дворец или замок, или даже башню на краю утеса. Из мрамора! Или хрусталя! Храм, храм! Целый Тадж-Махал!.. Или на худой конец – какой-нибудь Мон-Сен-Мишель...
На худой конец…
Или как домик Чехова… В Ялте. На горе…
«Дом хрустальный на горе для неё…» - цежу я сквозь зубы.
- Что-что? – спрашивает Юля.
Был бы я Богом! Клянусь – выстроил бы!
А так я только строю планы на будущее, в котором не нахожу места нашему замку. Понятно ведь, что, когда дом построен... Здесь нужна особая мягкость и сторожкость, чтобы она не упала в обморок.
Приходит осень…
- ... и ты ведь не хуже моего знаешь,- говорю я,- и в этом нет никакого секрета, что, когда дом построен, в него потихоньку входит, словно боясь чего-то, оглядываясь и таясь, чуть вздрагивая и замирая, то и дело, озираясь и как бы шутя, на цыпочках, как вор, но настойчиво и неустанно, цепляясь за какие-то там зацепки, чуть шурша подолом и даже всхлипывая, пошмыгивая носом или посапывая, а то и подхихикивая себе и, наверняка со слезами горечи на глазах, но напористо и упорно, и даже до отвращения тупо, почти бесшумно, как вор, но твердо и уверенно, крадя неслышные звуки собственных шагов и приглушая биение собственного сердца, но не робко, а удивительно остро и смело, как движение клинка... в него входит...
- Что… что входит?.. – глядя на меня своими огромными дивными глазами, испуганно спрашивает Юля.
Я не утешаю ее и не рассказываю, что прежде, чем строить на этой суровой земле какой-то там дом или замок, или даже храм, этот храм нужно, хорошенько попотев, выстроить в собственной душе. Чтобы он был вечен. Я хочу, чтобы она восторгалась мной, а не моим домом, мной, а не зеркалами и фаянсами, мной, а не кедровыми полами и резными окнами, вызывающими зависть чванливо-чопорной публики, которую она отчаянно презирает. И еще я хочу, чтобы у нее дрожали ее милые коленки, когда она лишь подумает обо мне, чтобы у нее судорогой перехватывало дыхание и бралась пупырышками кожа при одном только воспоминании обо мне…
Обо мне!..
А не о моем доме.
Об этом я не рассказываю, она это и сама знает!
- Что входит-то? – ее глаза – словно детский крик!
Я выжидаю секунду, чтобы у Юленьки не случилась истерика. Затем:
- Когда дом построен, - едва слышно, но и уверенно говорю я, - в него входит смерть…
