Взойти на угор. Александр Яшин. 27 марта

Текст: Дмитрий Шеваров

Фото: Яшин. В Боткинской больнице/М. Болотов

Угор - место, идущее в гору, подъём круче изволока.

Словарь В. И. Даля

Трясучий газик с рваным брезентовым верхом выбрался одним боком на сухую обочину и тормознул у опушки леса. Водитель махнул рукой: «Вон тропинка, глянь… Это на Угор, к Яшину…» За глухой стеной тайги ничего особенного не угадывалось. Газик рванул, плюхнувшись в очередную лужу, и мы погнали дальше. Куда ехали, за чем спешили — разве теперь вспомнишь? А на Бобришном Угоре не пришлось побывать. Так и спешишь вечно куда-то, лишь краем глаза примечая самое, быть может, главное.

В начале 1960-х на Бобришном Угоре, вблизи родной деревни Блудново, русский писатель Александр Яшин построил себе дом. Не коттедж для отдыха, не хоромы, а избёнку, уединение для работы. Место это потаённое было примечено им ещё в детстве, с друзьями-мальчишками он взбегал на Угор, откуда, кажется, всю Россию видно. Здесь, на Угоре, и похоронить себя завещал.

Есть снимок поразительный: как через поле, бескрайнее поле, течет по дороге народ - жители окрестных деревень провожают земляка-поэта в последний путь. Женщины в платочках, в старинных домотканых сарафанах… 1968 год. Яшину было всего пятьдесят пять лет.

Много лет, с 1980-х годов, Александра Яшина почти не издают. Не до него нашим издателям. Читатели, пожалуй, уже и не вспомнят, кто написал стихотворение «Спешите делать добрые дела!».

Правда, лет десять назад вышли две яшинские книги. Первая, появившаяся в московском издательстве «Русская книга», называется «Живая вода» - по названию послевоенной яшинской книги лирики, которая была набрана в 1947 году, но в свет не вышла, была запрещена. Вторая, «Слуга народа» (по названию одной из самых сильных повестей Яшина), издана на родине поэта, в Вологде.

Эти книги, бережно подготовленные дочерью писателя Наталией Александровной, увы, не были замечены критикой, хотя они вовсе не переиздания. В них нам открывается новый Яшин. В вологодской книге впервые без купюр опубликована повесть «Баба-Яга», задуманная Яшиным еще в 1960 году. Это история о деревенской старухе Устинье, прозванной председателем колхоза Бабой-Ягой за то, что она, живущая одна-одинешенька в заброшенной деревне на острове, отказывается покидать остров и растит свой огород без руководящих указаний партии. Яшинская повесть предвосхитила «Прощание с Матерой» Валентина Распутина, но при жизни автора не появилась в печати. В 1969 году её планировал опубликовать Твардовский в «Новом мире», но вскоре он вынужден был уйти из журнала и набор рассыпали.

Здесь же, в вологодском издании, другая выстраданная и провидческая повесть Яшина - «Слуга народа». Она появилась через много лет после смерти писателя в журнале «Москва».

Впервые публикуются фрагменты из дневников Яшина последних лет жизни. Читая его записи, думаешь: это же про нас, про то, что мы переживаем. Из дневника А. Яшина (2 апреля 1962 года, Дом творчества писателей в Ялте): «Без конца болтают… О чём? Кто что вспомнит из вычитанного из западной литературы, из узнанного о загранице, об американском кино, о кинозвёздах… Анекдоты, хохмы о королях, о принцессах… Слушаю, слушаю и ухожу… Хоть бы что-нибудь доброе о нас. О России - не в сочинениях, не для вечности, а так, в простом человеческом разговоре…»

В дневниках и духовный смысл Бобришного Угора открывается. Вот из записей 1966 года: «Уже давно у меня появилось желание творческого одиночества — этим объясняется и строительство дома на Бобришном Угоре… Очень уж моя жизнь стала тяжелой, безрадостной в общественном плане. Я слишком много стал понимать и видеть, и ни с чем не могу примириться… Переселение на Бобришный Угор… Разложил свои тетрадки и гляжу в окно, наглядеться не могу. Мать и сестра ушли домой под дождем.

Я остался и рад. Удивительное чувство покоя. Пожалуй, сейчас я понимаю отшельников, старых русских келейников, их жажду одиночества… Из-за одной этой лунной тихой, правда, еще холодной ночи стоило строить мою избу… Мне такое заточение в глуши лесов, снегов, дороже славы и наград — ни униженья, ни оскорбленья, ни гоненья. Я тут всегда в своем дому, в своем лесу. Здесь родина моя…»

Конечно, эти минуты затворничества были очень краткими. Надо было возвращаться в Москву, ходить по редакциям, зарабатывать на хлеб. Близкие друзья шутя говорили о семье Александра Яковлевича: «Яшинский колхоз». Семь детей! (Сейчас внуки и правнуки поэта живут не только в России, но и во Франции, куда еще в советские годы уехал сын Яшина Михаил.)

Каждое лето Яшин старался свозить детей на родину. Дочь поэта Наталия Александровна рассказывает: «Я ещё помню престольные праздники. Кажется, только что это было. Часовни, которые раньше были в центре деревень, давно сломали, но все равно каждая деревня собирала со всей округи родственников, знакомых, отмечая тот праздник, которому посвящен был престол часовни иди храма. На плотиках, на лодках переплывали Юг-реку празднично одетые, подхватывали корзины с пирогами, снедью и шли в дома, где чистота была необыкновенная: выскобленные дресвой добела некрашеные полы, устланные половиками ручной работы. А там встречали приветливые хозяева. Кипящий самовар, пироги… И пиво было свое, деревенское, и песни свои. Помню удивительно строгие хороводы — женщины как плыли, незаметно притопывая каблуками… Много было всего и веселого и грустного, но главное — сохранялась в людях радость жизни. …Деревня жила, хотя свет провели уже после смерти отца и не без его ходатайства…»

Сколько до сих пор неопубликованных крестьянских писем хранит его архив! Некоторые, особенно дорогие ему отклики, он носил с собой, в кармане, на сердце. И в июле 1968-го провожали Яшина земляки как человека, положившего жизнь свою за правду.

Да, были в те годы правозащитники, а были правды защитники. Первые взывали к Европе и Америке, жаждали свобод и общечеловеческих ценностей, вторые обращались к сердцу и уповали только на совесть. Не к месту сейчас углубляться в эти расхождения. Но путь, пройденный нами с тех пор, показал, что куда легче обрушить границы и упразднить цензуру, чем достучаться до сердца. «Потери сердца людям не видны…» Это из стихотворения «Отходная», 1966 год.

В Яшине всегда сначала говорила совесть и только потом - художник. Теперь художество празднует свободу, но без нравственного начала, без корня и все художественное теряет силу, иссякает.

Сейчас уже трудно восстановить контекст эпохи и понять, какое огромное впечатление Александр Яковлевич производил везде, где появлялся. Красивый, сильный человек, очень обаятельный, очень яркий. В конце 1970-х заявку на книгу о Яшине подавал замечательный критик Валентин Курбатов, но заявку отвергли. Так и нет до сих пор настоящей вдумчивой книги об Александре Яшине.

Кем же был Яшин для своих современников? Для интеллигенции - прежде всего автором «Рычагов» и «Вологодской свадьбы». Эти небольшие рассказы появились не в самых тиражных изданиях (первый был опубликован в альманахе «Литературная Москва» в 1956 году, второй - в № 12 «Нового мира» за 1962 год), но стали откровением для мыслящих людей, а номенклатуру напугали так, что на травлю Яшина была поднята вся газетная рать. В январе 1963-го «Комсомольская правда» гвоздила Яшина за «Вологодскую свадьбу» в таких выражениях: «Как могла подняться у Вас рука?.. Вы черните даже то, что принес в деревню колхозный строй… Свадьбу играют, как в старину… В райкомовской машине Вы везете сваху с иконой… Вы не скрываете восторженного отношения к старинным обрядам…»

Яшин рассказал о деревне пьющей, замордованной нищетой и директивами, но живой, хранящей традиции в душе, а не в одних лишь сундуках, не только для смотров художественной самодеятельности. И можно было легко догадаться, что во многих крестьянских душах жива еще вера в Бога. И это после великих переломов и колхозов «Безбожник», после хрущевского погрома уцелевших до той поры монастырей и храмов, после громогласного обещания Хрущева показать по телевизору «последнего попа»! Получалось, что государственная машина столько лет без толку утюжила сознание русского народа. Такой правды Яшину простить не могли. Для него закрылись двери издательств и редакций, его распинали на партсобраниях. Союз писателей отменил его юбилейный вечер - в 1963-м Яшину исполнилось пятьдесят.

Огромной поддержкой в те дни для Яшина была заметка, опубликованная в «Литературной России», ее написал К. Г. Паустовский: «Мы часто пользуемся выражением «сын народа»… Александр Яшин - подлинный талантливый сын нашего Севера, вологодских краев.., участник братства простых трудовых людей, и в этом - его сила».

Паустовскому посвящено одно из последних стихотворений Яшина - «Переходные вопросы», оно начиналось вопросом: «А в чем моя вера?» Паустовскому он писал из своей последней больницы: «Дорогой мой Константин Георгиевич!.. Меня в последние годы с особенной силой тянуло к вам, сердце чуяло, что иначе не увижу Вас больше... Позвольте сказать Вам, что люблю вас, что дни, когда мы бывали вместе, считаю счастливыми днями в своей жизни, что общение с Вами очищало душу мою и возвышало ее... Конечно, я понимаю, что не оправдал надежд, которые Вы возлагали на меня, даже из написанного почти ничего не дошло до конца. И мне самому особенно трудно из-за этого…»

«Милый Яшин, я тоже болен и поэтому не могу прийти к Вам сейчас, чтобы немного утешить Вас, - ответил ему Паустовский. - Держитесь. Нас осталось мало — лес редеет…»

Среди тех, кто его ценил и любил, были очень разные люди. Дружескими отношениями с Яшиным дорожили Михаил Михайлович Пришвин, Корней Иванович Чуковский, Константин Михайлович Симонов, Владимир Тендряков, юный тогда Саша Аронов и многие, многие…

Александр Исаевич Солженицын сидел в больничном коридоре у палаты умирающего Яшина и писал ему письмо, в надежде, что тот ещё сможет его прочитать.

С глубокой привязанностью относилась к семье Яшина великая пианистка Мария Вениаминовна Юдина. Как родного отца любил Яшина бывший детдомовец Николай Рубцов. Учениками Яшина считали себя большинство вологодских писателей, собственно, с него и началась «вологодская литературная школа».

Наталия Александровна Яшина пишет в предисловии к книге отца: «Некоторые считают, что советские писатели были недуховными людьми. Это не так. Была горячая, действенная любовь к людям, к родине, было восхищение природой, как творением Божиим. И такие, как они, сохранили веру в Бога через любовь к отечеству… Лучшие писатели несли духовную нагрузку. О том, что часто писатель был «мирским духовником», свидетельствует огромное число читательских писем. Люди обращались к писателю, как к близкому человеку. Такие писатели, как мой отец, искали духовный путь, творчеством своим воспитывали, поддерживали, подпитывая в человеке нравственную основу. Призывали к правде, в какой-то мере восполняя словом отсутствие храмов, проповедей, конечно, на мирском уровне. И были в людях горение и любовь, не было этой страшной убивающей теплохладности, безразличия…»

Кому теперь посильно написать такую строчку, которая бы сразу всколыхнула нас? Всколыхнула бы и навсегда ушла в народ. И ушла бы не как удачная игра слов, но как истина, евангельски обжигающая.