САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Эдуард Хлебов «Эмма»

«Она продолжала возмущать меня все больше. Вначале своим дерзким поступком, затем этой фривольностью с сиюминутным переходом «на ты», а затем и своими словами о моем состоянии. Я начинал сердиться, и она это понимала…»

Конкурс короткого рассказа Дама с собачкой или курортный роман
Конкурс короткого рассказа Дама с собачкой или курортный роман

Я видел, как неспешно проплывали горизонты один за другим, там...за стеклом. За стеклом, покрытым слоем трехмесячной пыли. И все-таки я видел, как солнце опускает сонные лучи в темную воду и, растворяясь, уступает небосвод тем маленьким блестящим светлячкам, которых кто-то когда-то назвал простым, но гениальным словом "звезды". Сначала совсем стемнело, но когда густые черные облака рассеялись и открыли вид на луну, вокруг все как-то оживилось и засияло.

Вблизи морского побережья всегда рано темнеет, особенно зимой, и звезды крупные и близкие, словно так и просятся присесть на ладонь краешком сияющего шлейфа. Так, кажется, мне в детстве рассказывал старенький учитель истории.

Я этого не помню. Не помню, чтобы сам когда-то замечал, как скоротечен день у морского побережья. Только раз в жизни я покинул родную бухту. Только раз покинул отчий дом. И там, в другом городе я однажды повстречал Эмму.

Тоненькая, беспечная и звонкая, но какая красивая! С большими глазами в пол лица и пышной копной каштановых волос, забывшихся в танце с порывами ветрами. Я мало видел людей. Не то, чтобы я жил там, где их вовсе не бывает. Я имею в виду, я смотрел, но не видел. Смотрел сквозь, если хотите. И еще меньше я замечал улыбок. Каждое утро, просыпаясь и умываясь, я собирался на свою старую фабрику, где производились самые обыкновенные свечи из самого обыкновенного воска. И наблюдал. Не за людьми, нет - за тем, как из бесформенной массы словно бы из неоткуда вытягивались стройные силуэты свечей. Наверное, кто-нибудь сейчас, спешно прибежав в старую лавку, закинул дюжину в авоську, не глядя, кинул монеты, расплатившись, и все в той же спешке побежал дальше. Когда он зажжет свечи? Когда весь город будет спать, укутавшись во мрак? Или перед сном, подсвечивая старые пожелтевшие страницы книги? Или утром рано, поставив рядом с умывальником, разглядывая в зеркале суровые черты уставшего обветренного лица?

Эти мысли занимали меня весь день. Мне хотелось, мне так сильно хотелось верить в то, что все это не напрасно. Что все это кому-то нужно. Что, зажигая огоньки, тихо сидя в уголке и мечтая о своем, о сокровенном, кто-то зажигает огонек и в своем сердце.

Пронеся эту идею теплой искрой сквозь свою отнюдь не короткую жизнь, я пообещал себе никогда не изменять данному слову.

Но всё так внезапно перевернулось в моем уютном, отгороженном от реальности мирке, когда длинноволосая Эмма, громко звеня словно бы хрустальным голоском, подбежала ко мне на пристани и столкнула в воду. Сдержав приступы ледяного негодования, я неторопливо выполз на середину дощатого пирса, вытащил острые ракушки из промокших ботинок и принялся расстёгивать пуговицы рубахи, с которой ручьями стекала холодная вода. Эмма присела рядом и, виновато улыбаясь, протянула мне свою теплую шаль, не проронив при этом ни слова.

-Вам было весело эти несколько минут? - вдруг решился я нарушить молчание, смешавшееся с криками чаек.

- Немного,- призналась она.

- Почему?

Я спросил ее как-то слегка отстраненно, не тая и доли обиды.

-Ты был слишком удручен. Угрюм и неразговорчив. Мне всегда казалось, что в такие моменты человеку нужна встряска, желательно та, которая бы его слегка шокировала.

Она продолжала возмущать меня все больше. Вначале своим дерзким поступком, затем этой фривольностью с сиюминутным переходом "на ты", а затем и своими словами о моем состоянии. Я начинал сердиться, и она это понимала.

Вопреки моему отказу, она ловко накинула свою шаль на мои обнаженные и бледные от холода плечи и убежала, обронив лишь на прощание:

- Согревайся, а то так недолго и заболеть. Кстати, меня зовут Эмма. Еще увидимся.

Ее шаль приятно звучала сушеными цветами. Знаешь, как бывает в конце лета, когда травы отцветают и приобретают печально прекрасный аромат... Почему-то от этого на душе остался весьма ощутимый след.

Эмма... Эмма.. Всего четыре буквы, а так захватывали целое человеческое сознание, его собственную вселенную. Всего четырьмя буквами. Только в них ли сила? Никогда бы не захотелось мне дважды взглянуть в эти глаза, ибо больше всего на свете я боялся потеряться. Исчезнуть. Не в море, не в лесной чаще. В другом человеке.

Я сегодня особенно задумчив. Так бывает, когда я вспоминаю прошлое. Это совсем не то, что додумывать не сбывшееся. Это другое. Это видеть словно бы старинный диафильм, который слишком медленно проплывает перед глазами.

Мне сегодня не нравится запах свечей. Наверное, я слишком много думаю о прошлом, которое звучало сушеными цветами, осенним морем и... Эммой.

Я вспомнил те три дня, что мы провели вместе. Готов поклясться, что дни эти стали самыми странными и в то же время самыми яркими среди тех, что происходили в моей жизни.

Эмма не была похожа на человека. Она была стихией. Ветер или море, или бескрайнее звездное небо, не имеющее границ. Ничто в этом мире не способно было сдержать ее, поработить, сломать, подчинить. Она и есть та самая стихия, которая подчиняет одним лишь только взглядом.

В ее присутствии я всегда молчал. Она много говорила, периодически отвечая сама себе, звонко смеялась и кружилась в вальсе с ветром. Я искоса поглядывал на нее и никак не мог понять: кто мы и что делаем вместе на заброшенной пристани?

Это было так странно. Я плелся позади нее, неспешно поглядывая по сторонам, и думал о том, что вдруг, совершенно неожиданно, время остановилось и потеряло смысл, пейзажи вокруг потеряли смысл, все стало каким-то прозрачным на фоне вьющихся локонов танцующих с ветром. И только Эммино платье в очень мелкий цветок и старый выцветший колючий свитер на ее плечах, который она обожала, только это все действительно имело смысл сейчас. Мне не хотелось касаться ее, и сама она держалась слегка поодаль, недоверчивая и неприступная. Я подавал ей руку на спусках, а она, замешкавшись, недоверчиво подавала тоненькую ладошку, всю в мелких царапинках.

Так мы могли ходить до глубокого вечера. Она рассказывала старые японские сказки, которые некогда перед сном читал ей отец, привозя изящные сюжеты из-за морей. Потом она вдруг умолкала и смотрела мне прямо в глаза, так пронзительно и аккуратно, но почти не моргая и непременно не меньше трех минут.

-А ведь мы больше никогда не встретимся, так ведь? - вдруг сказала она странным, словно не своим голосом.

-Кто же знает, Эмма? Если бы люди умели угадывать наперед...

-То было бы слишком скучно жить на этом свете, - оборвала она меня на полуслове.

-Возможно, так оно и есть.

-Знаешь, я никогда не была в Вероне. Я так много о ней читала, рисовала картины в голове, но я никогда ее не видела... Если ты встретишь меня...через несколько лет, захочешь ли ты поехать со мной в Верону?

-Почему ты думаешь, что мы встретимся через несколько лет?

-Ну, если бы ты знал наверняка... Готов бы ты был несколько лет не покидать родного причала в ожидании незнакомки, о коей тебе известно лишь имя, чтобы первый раз в жизни увидеть Верону?

-Бесспорно.

Она закрыла глаза и раскинула руки вдоль горизонта, полной грудью вдыхая свежий воздух. Затем она подошла ко мне и крепко обняла. Я обнял ее в ответ, силясь произнести хоть что-то, но безуспешно. Она поцеловала меня в щеку и резко отпрянула, сказав мне последнее, что я услышал от нее тогда:

- Мы сейчас не будем прощаться. Просто однажды, когда пройдут те самые годы, обещай мне, что будешь крепко держать за руку, когда мы приедем в Верону.

-Обещаю. - Сказал я.

И она ушла. Не оборачиваясь.

Я мог бы бежать за ней вдогонку, мог бы окликнуть и попросить остаться. Но я стоял неподвижно и провожал ее исчезающий силуэт стеклянным взглядом.

Уже семь лет прошло с тех пор, как я последний раз смотрел Эмме в глаза и ловил ее улыбку, словно бы солнечного зайчика в летний день. Я до сих пор не понял, была ли она правдой или нимфой морской, околдовавшая мое сознание в те дни. Но ни единого дня я не сожалел, что поступил именно так, а не иначе.

Уже восьмой год ничего так и не менялось. Свечи выглядели все так же, пахли одинаково и горели, ни ярче, ни тусклее. Все оставалось на своих местах. Так же обыденно и так же постоянно. На моем лице немного прибавилось морщин, и вода в море стала холоднее.

А я всё так же сидел на берегу отчаянно одинокого моря и ждал того дня, когда буду держать Эмму за руку в Вероне. Мне сегодня не то звезды нашептали, не то легкий ветерок подсказал, что совсем скоро все снова изменится до неузнаваемости...