Невероятное. Очевидное

Текст: Павел Басинский/РГ

Фото: Виктор Васенин/РГ

В российской прозе сейчас происходят невероятные вещи. Это показал и выбор Большого жюри премии "Большая книга", присудившего первую награду в прошлом году роману Захара Прилепина "Обитель", и короткий список этой же премии нынешнего сезона, в котором, пожалуй, самым неожиданным открытием стал роман Гузель Яхиной "Зулейха открывает глаза".

Это невероятно, но очевидно: актуальными становятся темы, которые, казалось, надежно похоронили, потому что количество литературы, им посвященной, за последние два-три десятка лет было избыточным.

Ее было так много, что в "толстых" журналах буквально замахали руками: "Ой, нет-нет! Только не про лагеря, только не про Сталина, не про выселение малых народов!" Не то чтобы журнальные работники так равнодушны к трагическим событиям своей истории...

Но всякая тема имеет свой предел насыщения, когда за ее актуальностью уже нельзя различить, хорошо это написано или плохо, и вообще, строго говоря, литература это или просто высказывание на данную тему, что не одно и то же.

Наступил момент, когда в журналах и издательствах стали говорить: всё, хватит, хватит!

Уже написан "Архипелаг ГУЛАГ", есть Шаламов, Приставкин с повестью "Ночевала тучка золотая..." Что же касается коллективизации и раскулачивания, то она и в советское, а тем более в первое постсоветское время была вполне мейнстримной: вспомним Залыгина, Можаева, Белова - "На Иртыше", "Мужики и бабы", "Кануны"... Хватит, хватит!

И можно сколько угодно хмурить брови, делать выразительные глаза и говорить, что правды много не бывает, что пепел Клааса стучится в наши сердца и что от темных пятен своей истории нам не отмыться и сто лет.

Во-первых, литература - это не служанка даже великих тем. Гораздо труднее великой теме найти своего выдающегося писателя, чем наоборот - самому ничтожному писателю прилепиться к самой великой теме. Во-вторых, есть, повторяю, границы насыщения той или иной литературой, а с литературой на вышеозначенные темы, как это цинично ни звучит, случилось то же самое, что произошло с низкопробной массовой прозой, захлестнувшей Россию в девяностые годы. От нее просто устали. Она потеряла доверие. Оказалось, что писать про это могут многие.

Через семью у каждого кто-то сидел, расстрелян, был раскулачен или потерял малую родину в результате геополитических манипуляций Сталина. Это неправда, что мы ничего не помним. Всё мы помним. Но не все имеют талант об этом написать.

А писать хочется.

Не так давно я присутствовал на одной читательской встрече с милой женщиной средних лет, автором женских детективов, не слишком, но достаточно известной. Она рассказывала, как начала свое творчество "с нуля", ничего в этой области не умея, ничему не учась, а просто потому, что потеряла работу. И, представьте себе, получилось! Вот так "с кондачка" - получилось! И есть теперь гонорары и благодарные читатели - всё, о чем может мечтать автор, не стремящийся в гении. Вскользь она обмолвилась о том, что у ее дедушки была непростая военная судьба. И вообще, всем лучшим в себе она обязана дедушке. Но романа о дедушке она почему-то не написала. Или о нем никто не знает.

Алхимия превращения трагической исторической темы в высокую художественную прозу чрезвычайно сложна. Тут мало искренности и даже знаний. Тут необходимо перевоплощаться в своих персонажей, и сделать это, конечно, гораздо легче в жанровой, массовой литературе. Тут недостаточно пересказать то, что бабушка рассказала, тут надо самой на время этой бабушкой стать, да еще и молодой, да еще и с сознанием того времени.

Вот это удалось Гузель Яхиной в романе "Зулейха открывает глаза". Я не знаю, какая будет судьба у этого романа и в плане премиальной перспективы, и в плане читательского успеха. Но то, что она написала сильное и даже мощное произведение о раскулачивании татар в 30-е годы, очевидно. Жалко будет, если эта книга пройдет незамеченной, хотя попадание в "шорт-лист" "Большой книги" - это уже некоторый успех.

"О раскулачивании" неверно сказано. Это книга о женщине, о татарах, об НКВД, о мусульманстве, о христианстве и язычестве, о деревне и городе, о Казани и Сибири, о взрослых и детях. Но прежде всего о женщине.

Эта книга втягивает в себя, как водоворот, с первых страниц. Потом временами отпускает, и ты начинаешь задаваться мыслью: а зачем ты, собственно говоря, читаешь это, может быть, это тебе совсем не нужно или по крайней мере сейчас не нужно.

Потом снова работает какое-то "сцепление", и читаешь до конца, просто чтобы прожить с героиней до конца ее судьбу, к которой ты почему-то уже стал неравнодушен. А с многими персонажами автор расправляется жестко, в нескольких строках, курсивом, рассказывая их дальнейшую жизнь, как правило, малоинтересную. Она обламывает их, как ветки на дереве, чтобы не заслоняли общую картину.

Вообще манера письма Гузель Яхиной жесткая, ребристая. Короткие фразы, минимум деталей, ничего, как говорится, лишнего.

Но если она показывает нам глухую и ослепшую старуху-татарку, которой то ли сто лет, то ли еще больше, мы ее слышим и видим как живую. Наверное, на манеру Гузель Яхиной повлияла и учеба в Московской школе кино. Возможно, перед нами перспективный сценарист или режиссер. Не это важно...

Важно, что перед нами очень сильный книжный дебют, которого мы так давно ждали. Важно, что алхимия сработала, тема переплавилась в литературу.

Это на самом деле бывает так редко.

Ссылки по теме:

«Невероятное. Очевидное» - «Российская газета», 25.05.2015

«Большая книга — 2015»: консерватизм и почва