Текст: ГодЛитературы.РФ
Изображение: Adolf Frey-Moock, Euterpe (греческая музыка лирической поэзии и музыки)
В прошлом году я открыл для себя нового поэта - нашего здравствующего современника, своего почти ровесника и даже однокашника (по Литинституту, хотя, конечно, с большим интервалом). Он подписывается Дмитрий Артис - и под этим именем опубликовал немало поэтических подборок в толстых литературных журналах, а также на сайте stihi.ru (что показывает, насколько условна граница между «любителями» и «профессионалами»).
Несмотря на всё это, натолкнулся на его стихи я только в прошлом, 2018 году, и не в журнале, а в фейсбуке. Что, с одной стороны, печально и поучительно, а с другой - даёт мне возможность следить за его новыми сочинениями, что называется, в режиме реального времени. Не все из них, вероятно, войдут в вечность, но все они написаны здесь и сейчас. Вот, например:
Как решение неразрешимых проблем,
лишь бы плесень мозги не затронула,
я почищу картошку, а милая М.
полистает Андрея Платонова.
Бронзовеет ночей пролетарский овал,
трудодни, как предчувствие, множатся.
Она знает почти наизусть «Котлован»,
я же только орудую ножичком.
Можно было бы всё поделить пополам,
только «всё» почему-то не делится.
У меня в голове намечается план,
созревает желание действовать.
Мелкотемье. Одна из волнующих тем,
поднята и стремглав залитована:
поострее возьму себе нож, а затем
полосну им по книге Платонова.
***
Вот этот лес, остывший к ноябрю,
уставший за год,
оставил куст рябины воробью -
горчащих ягод,
перетряхнул опавшую листву,
вздыхая тяжко,
и разошлась тропинками по шву
его рубашка.
Как воробей, продрогший на ветру,
лишённый веса,
я в эту зиму также не умру,
гнездясь у леса,
где пролетарским хлебом на крови
горчит рябина,
благословенна, что ни говори,
неистребима.
Среди итальянских писателей, за которыми я стараюсь следить - изысканный венецианец Тициано Скарпа. Несколько его прозаических книг вышли на русском языке, а в прошлом году он выпустил небольшой поэтический сборник под названием «Городская стрекоза». Как ни странно, ближе всего эти стихи к басенному жанру: с четко выраженным героем (который не имеет ничего общего с лирическим героем), сюжетом и простейшей парной рифмовкой. Вероятно, здесь сказался опыт работы Скарпы с оперными либретто - и общая усталость итальянской поэзии от размытой верлибрической поэзии.
Что ж, снова, как и во времена поэтов сицилийской школы XIII века и «Нового сладостного стиля» XIV века, итальянцы оказываются в авангарде новой европейской поэзии.
Вот один пример - стихотворение «Девушка, живущая на Аляске», в быстром подстрочном переводе.
Una ragazza che vive in Alaska
vuole viaggiare senza niente in tasca,
Девушка, живущая на Аляске,
желает путешествовать без ничего,
senza coltello né soldi né mappe:
lascerà al viaggio dettarle tappe.
без ножа, без денег, без карт:
пусть дорога сама диктует.
Farsi guidare dalla libertà.
Intanto andarsene, poi si vedrà.
Решает рулить свободно.
Сначала тронемся, потом решим.
Pensa al suo viaggio, si immagina i monti,
picchi, cascate, voragini, ponti,
Думая о путешествии, представляет горы,
пики, водопады, вихри, мосты,
gorghi, vertigini, cavalcavia,
fiordi, caligini, periferia.
водовороты, омуты, автострады,
фьорды, сумерки, пригороды.
Boschi notturni, ululati, creature.
Sarà fantastico: quante avventure!
Ночные леса, уханья, зверей.
Будет здорово! Сколько приключений!
Muoversi a caso, da nord verso sud:
Canada, Messico, Cuba, Perù,
Двигаться наудачу, с севера на юг:
Канада, Мексика, Куба, Перу,
poi con l’aereo volare a Hiroshima
solo perché dopo Lima fa scena.
потом на самолете перелетать в Хиросиму
потому что после Лимы будет эффектно.
Senza un criterio, così, allegramente,
cogliere ciò che racchiude il presente.
Без критериев, так, весело,
собирать то, что предлагает настоящее.
Non stare lì a criticare ogni bivio:
prendere il largo e sfruttare l’abbrivio.
Не задумываться на каждой развилке:
смотреть в целом и на полной скорости.
«Parto». Si chiude alle spalle le porte,
vede una freccia con la scritta Morte.
«Ухожу». Закрывается дверь за плечами,
перед глазами - указатель «Смерть».
Segue quel senso, ridendo di cuore.
Fa un passo, incespica, ruzzola, muore.
со смехом в том направлении шагает.
Спотыкается, падает и умирает.
Подсудимый, хотя Вы и знать,
Встать!
Суд идет! Честный и неподкупный
(если не очень по-крупному),
Присяжные выбраны действительно случайно
(вот не было печали!).Гамлет! Вы обвиняетесь Данией
Во многих людских страданиях.Измышляя различные бредни:
Пытались в убийстве его укорять,
Что для подданных ложно и вредно.Даже насмехались над ее обувью.
Преступно имя королевы замарывать,
Если Вы человек, а не оборотень!Светлая девочка с личиком феи
Погубила навеки чистую душу.Цинично потешаясь над его телом.
Разве подобное свойственно людям,
Наделенным разумом и терпением?Убили их клеветой продуманной.
Вам ночью не хочется звать их по имени?
И Вам от этого не становится дурно?!Дружбу, любовь, почтение к матери -
Все превратили в призрачный миф.
И за это заплатите!Убивая, прелюбодействуя, презирая родню,
Вы покусились на все, что дорого
Каждому человеку в любом краю!Перед тем, как присяжные примут решение,
Позвольте дать Вам совет:Стойте на сумасшествии с детства:
Недаром же с призраком беседовали,
С черепом общались при свидетелях.Присяжные, что вам совесть велит?
Ваш ответ справедлив и спокоен?Единодушно принят вердикт:
Виновен! Виновен! Виновен!Смирившись, безропотно спрятаться в келью
И дальше остаться покорной рабой
Своих осторожности, страха, безверья.Прожить без врагов, без сомнений, без боли,
Смиряя порывы, не слушая шум
В сосудах некстати бунтующей крови.С грехами, с надеждой, с врагами, с начальством,
Трагично ошибку приняв за судьбу,
Так просто навек разминуться со счастьем.
островные царьки-пастухи,
разорались, как петухи.Не Ормений, так Агелай!
А не то разорим весь край!соревнуются, маршируют,
по ночам рабынь дрессируют.то мети, то пляши-кружись,
то скомандуют вдруг: "Ложись!.."обнаглевший гость — хуже Каина.
Двадцать лет как дом без хозяина.У Калипсо лет семь, у Цирцеи год
Погостил — и домой плывет.Тут Меланфо на страннике зло сорвала:
У нее, как на грех, задержка была.только головы лопались вроде дынь.
Подметать позвали рабынь.Не реветь! не давить на жалость!
Значит, плохо сопротивлялась!..указала, от радости млея,
на двенадцать развратниц — почище да покруглее.их повесил — всех — на одном корабельном канате
(любопытная вышла конструкция, кстати).Это ж первое дело для молодца —
заслужить одобренье отца.и Меланфо, гордячке дерзкой
с ее двухнедельной задержкой,никогда
не узнал.
О переводчике, поэте, филологе и литературном критике Григории Дашевском узнала только в конце 2018 года из ленты в фейсбуке, где начали появляться мероприятия, приуроченные к пятилетию со дня его смерти, и некоторые из моих фб-друзей отметили, что пойдут на них. Из любопытства прочитала собрание его стихотворений и переводов. Несколько из них произвели на меня сильнейшее впечатление, а одно даже захотелось сохранить и иногда перечитывать.
Нарцисс
Ну что ж, пойдем. И может быть, я встречу
тебя, а ты меня, хоть и сейчас
мы вместе. Мы в одном и том же месте,
которое мне обозначить нечем,
и кто из нас двоих узнает нас?
Наш облик, как и путь наш, неизвестен.
Вот наступает вечер. Небо ищет
в асфальте впадин, заливает их
водой и долго смотрит в тротуары.
Так сумерки, сияя нищей
зарей витрин и парой глаз твоих,
становятся дождем везде и в паре
твоих глаз. Дождь
молчит: ни да,
ни нет. Ну что ж,
пойдем туда,
где Спи спокойно на граните
прочтем или Спокойно спите
без снов и никому не снясь,
где с высоты на вечер пролит
холодный взгляд и небо строит
зеркальный сад и сразу в грязь
сбивает яблоки глазные -
они соскальзывают вниз
и там текут, уже слепые.
И вот вокруг становится темно.
Лишь небо светло, какНарцисс
в глубокой тьме ручья.
Он жив, блаженно дышит.
Прохладная струя
то волосы колышет,
то мягко стелет дно.
На что весь вечер просмотрел он
и что в ответ ему блестело
или сверкало как гроза
слилось с ним наконец в одно
легчайшее немое тело,
закрывшее глаза.
Давид Самойлов
Таланты
Их не ждут. Они приходят сами.
И рассаживаются без спроса.
Негодующими голосами
Задают неловкие вопросы.
И уходят в ночь, туман и сырость
Странные девчонки и мальчишки,
Кутаясь в дешевые пальтишки,
Маменьками шитые навырост.
В доме вдруг становится пустынно,
И в уютном кресле неудобно.
И чего-то вдруг смертельно стыдно,
Угрызенью совести подобно.
И язвительная умудренность
Вдруг становится бедна и бренна.
И завидны юность и влюбленность,
И былая святость неизменна.
Как пловец, расталкиваю ставни
И кидаюсь в ночь за ними следом,
Потому что знаю цену давним
Нашим пораженьям и победам...
Приходите, юные таланты!
Говорите нам светло и ясно!
Что вам - славы пестрые заплаты!
Что вам - низких истин постоянство!
Сберегите нас от серой прозы,
От всего, что сбило и затерло.
И пускай бесстрашно льются слезы
Умиленья, зависти, восторга!
В голову сразу пришел сборник «Живые поэты», прошлогодний номинант «Книги года» в номинации «Поэзия года». Там было много прекрасных стихов как известных, так и совсем еще никому не знакомых поэтов, но больше всего меня пронзила история, рассказанная Егором Сергеевым из Петрозаводска…
Бог типовых построек
В комнате жили двое. Дальше подробно:
третий бывал тогда, когда двое врозь.
Бог типовых построек, глядящий в окна,
с детства их знал. И видел их всех насквозь.
Бог типовых построек встречал рассветы,
колким казалось солнце и детской – ложь.
Вскоре, когда второй повстречался с третьим,
в комнате стало трое людей.
И нож.
Трое людей и нож. Безвыходных трое.
Дальше никто прощать никого не стал.
Трое людей
и бог типовых построек,
Спрятанный в рукоять и тугую сталь.
Третий упал, а первый кричал, пытаясь
с горла всю правду с корнем, как из земли.
Горло осталось целым.
Правда осталась.
Второму назвали номер и увели.
Первый стоял раскроенный, но не сталью.
Правдой своей разломанный, что графит.
Правда была и комнатой, и подвальной
жижей, и грязной крышей, откуда вид.
Первый сидел, лежал, напивался, плакал,
брил себя наголо, бил зеркала, скулил.
Правда была дорогой в туман без знака.
Лестница вниз всегда лишена перил.
Горло болело, сохло. Такая жажда
собственной выпить крови. Врачи, стекло.
В комнате было холодно. Но однажды
бог типовых построек включил тепло.
Может, впервые бог типовых построек
весел лицом хрущевок и прочим всем.
В комнате жили трое. Другие трое.
Третий из них – ребенок еще совсем.
Дальше весна и лето. Но осень взмокла
горлом асфальта, кашлем из-под подошв.
– Мама, там кто-то есть, он нам смотрит в окна.
– Спи, сынок. Это кажется. Это дождь.
Бог типовых построек творил белила.
Город стоял, седеющий, что старик.
В комнате жили трое. И их хранила
горькая правда, сдерживающая крик.
