Текст: Алексей Цветков
Фото: bukabench.com
РЕМ КОЛХАС
«ГИГАНТИЗМ, ИЛИ ПРОБЛЕМА БОЛЬШОГО. ГОРОД-ГЕНЕРИК. МУСОРНОЕ ПРОСТРАНСТВО»
М., Garage, 2015
Какие технологии спровоцировали Большой Взрыв в архитектуре столетней давности? Как лифт изменил отношения между внешним и внутренним обликом здания? Почему модернистский принцип «форма следует функции» приводит к непростительному упрощению системы? Какова разница отношений между городским центром и периферией в Амстердаме и Цюрихе?
Три эссе Рема Колхаса - одного из самых знаменитых архитекторов наших дней и, в частности, автора нового здания «Гаража», открывшегося в Парке Горького этим летом. Колхас - теоретик городского пространства и автор блестящей книги «Нью-Йорк вне себя», череды коротких и ярких интеллектуальных медитаций, поэтических объяснений в любви большому городу, конкретнее, Нью-Йорку, а еще конкретнее, Манхэттену, который Колхас смакует и сканирует квартал за кварталом, здание за зданием, балансируя между поэзией, философией и урбанистической наукой.
Гигантизм (Bigness) по Колхасу - это когда размер здания становится идеологической программой. Там, где Архитектура объясняет и вступает в контакт с человеком, Гигантизм ставит нас в тупик. Колхас нещадно критикует «урбанизм, вставший на борьбу с архитектурой» и обличает «постархитектурную» реальность Гигантизма.
Как возникает лишенный центра «Город-генерик» (Generic City, то есть «город вообще», «небрендированный город»)? Такой город, в котором историческая идентичность полностью уступила актуальности. Как меняется облик и жизнь города, если его жители проводят основную часть своего свободного времени в интернете? Что такое «пиксельное мышление» современных урбанистов?
Через метафору Мусорного Пространства Колхас строит урбанистскую антиутопию. Мусорное Пространство как оборотная сторона модернизации. В Мусорном Пространстве развитие превращается в энтропию, а стремление к совершенству уступает простому, пустому и праздному интересу. Мусорное Пространство придает всему рекламный глянец, но у него нет конкретного автора и стиля. Оно легко рифмуется с экономической глобализацией и «обществом спектакля».
Колхаса интригует превращение аэропортов из функциональных узлов города в самодостаточные миры. Его урбанистические открытия перемежаются психоделическими видениями призраков мертвых индейцев в современных аэропортах или фантазиями о том, как будет выглядеть город, в котором однажды офисы станут никому больше не нужны.
Архитектор и философ-урбанист, относящий себя к «поколению 1968-ого», Рем Колхас решительно недоволен наступающим миром, как и положено всякому творцу и философу.
ИГОРЬ ПОДШИВАЛОВ. «АНАРХИЯ В СИБИРИ»
М, Common place, 2015
Игорь Подшивалов был иркутским неформалом, предводителем местных анархистов, краеведом, экологом, публицистом и писателем. В августе 1991 он приехал в Москву защищать Белый Дом, а еще раньше, в начале 1980-х, издавал политический самиздат в иркутском университете. Участвовал в экологическом движении по спасению Байкала вплоть до своей смерти в 2006. Обо всем этом ярко рассказывает историк Ярослав Леонтьев в биографическом очерке, завершающем книгу.
В любой эпохе Подшивалова интересовали такие же свободолюбивые и авантюрные люди, как он сам, и потому Сибирь для него - это прежде всего пространство вечной русской утопии, куда бежали староверы в поисках своего волшебного Беловодья, и казаки-первопроходцы в надежде на вольную жизнь. Сибирь как особое русское место, где оседали беглые каторжники и ссыльные политзаключенные, от декабристов и народников до «врагов народа» сталинских лет.
Сибирь как мечта об автономии, постоянно возобновляемая, подавляемая, но бессмертная мечта людей, характер которых формировался в условиях крайнего экстрима. Это история неповиновения и поиска обетованной земли, начиная с XV века и заканчивая массовыми бунтами в ГУЛАГе с их авантюрными и отчаянными планами освобождения всех лагерей, захвата Воркуты и массового переселения в Америку с воркутинского аэродрома.
Зачем арестанты, которых гнали по сибирскому тракту, создавали артели? О чем мечтал сосланный в Сибирь Михаил Бакунин? Какой экстремальный опыт пережил служивший тут князь Кропоткин, прежде чем стать всемирно известным революционером?
Вольные казацкие атаманы, двигавшиеся в неизвестность по притокам Лены и Енисея. Общины толстовцев, мечтавших обойтись без государства с помощью одной только морали. Попытки создания собственных народных республик во время первой русской революции 1905-го. Ижевские и забайкальские восстания, партизанские движения сибирских крестьян во время гражданской войны в 1919, равно далекие как от «красных», так и от «белых».
Во всем этом Подшивалов находит единый местный код - особый сибирский характер и политическую традицию вольности.
БОРИС ГРОЙС. «РУССКИЙ КОСМИЗМ»
М., Ad Marginem, 2015
Борис Гройс - один из самых востребованных теоретиков современной культуры, представляет тексты знаменитых русских космистов, утопистов и мечтателей, сто лет назад всерьез желавших полностью преобразовать как природу человека, так и облик всего человечества.
Биополитика бессмертия - это мир, в котором умирать запрещается. Физическое бессмертие и освоение людьми космоса замещают здесь прежнюю религиозную веру в загробную жизнь.
Для Николая Федорова музей стал метафорой воскрешения и сохранения всеобщего прошлого и всех прежде живших. Именно в музее по-настоящему раскрывается радикальный пафос выхода человеческого разума на новый космический уровень. Бессмертный человек призван, чтобы навести в космосе порядок и превратить вселенную в единое произведение всеобщего интеллекта, как это делает музейный смотритель. Музеи как новые храмы будущего человечества, в которых права живых и мертвых уравнены. Всенародный и всенаучный музей как главный храм. Христианство было только первым шагом к его универсальной морали. Радикальная программа Федорова - солидарность бессмертных мироустроителей, которая приходит на смену прежней конкуренции личностей. Задача
мирового просвещения - устранение «небратского состояния людей», а обязанность новой науки - задавать общий ритм всей экономической и гражданской жизни.
Трудно не увидеть тут пафоса русского авангарда и русской революции.
Александр Святогор, идеолог «биокосмизма» начала 1920-х, идет еще дальше. Физическое бессмертие всех становится гарантией новых, преимущественно горизонтальных, социальных отношений, больше не нуждающихся в государстве. Валериан Муравьев обещает победу всеобщей математики над природой, о которой грезили еще пифагорейцы и гностики. Циолковский отрицает принципиальную разницу между мертвым и живым, доказывая, что вся материя обладает отзывчивостью и предсказывая межпланетных людей, которые обеспечат совершенное состояние всему космосу. Богданов, наконец, предлагает парадоксальное описание бессмертного сверхчеловека, решившего самовольно остановить свою жизнь.
САЙМОН РЕЙНОЛЬДС. «РЕТРОМАНИЯ»
М., Белое Яблоко, 2015
Один из ведущих британских музыкальных критиков написал книгу о нашем времени, в котором лозунг No Future! сбылся неожиданным образом: в будущем больше никто не нуждается.
Недоверие к новому поворачивает меломанов в поисках стиля назад, делает из них археологов звука. Все уже давно придумано и очень многое уже незаслуженно забыто. Не будь ленивым, поищи свое в бесконечном архиве, и это сокровище отличит тебя от окружающих, сделает стильным и неповторимым. Никто больше не чувствует необходимости в появлении новых больших стилей, таких, какими были психоделика, панк или хип-хоп. Все с радостным энтузиастом кладоискателей заняты перешиванием, ироническим цитированием и сдуванием звездной пыли с подзабытых масок, костюмов, звуков. Такое отношение к музыке рифмуется с культом винтажной одежды. Не бунт против старых правил и не прорыв к новым землям, но классная костюмированная вечеринка. Нет больше амбициозных субкультур, мечтающих изменить мир или хотя бы сообщить миру нечто принципиально важное. Реконструкторство в самом широком смысле этого слова становится главной моделью культурного поведения.
Сказалась, конечно, и полная доступность мирового музыкального (и не только) архива через любой карманный гаджет.
Отказ от веры в дальнейший музыкальный прогресс. Эпидемия ремейков, возвратов, воссоединений кумиров прошлого. Всех захватила музыкальная ностальгия по временам, в которые ты, скорее всего, и не жил вовсе. Такая ностальгия по более счастливым или более простым «легендарным» эпохам усиливается в мире, где все вокруг тебя меняется слишком быстро.
Истории групп, клубов, журналов, лейблов звукозаписи и отдельных музыкантов. Изобретение первого сэмплера. Возвращение культа винила с его «реальным» звуком. Разница между iPod и радио как принципиально разными источниками музыки. Анализ артефактов в «музеях рок-н-ролла» и новых дизайнерских тенденций по «состариванию» предметов интерьера. «Ретрошик» недавних хипстеров, которым никто не хочет приходить на смену.
Вся современная культура оказывается коллажем из антиквариата. Возможно, люди просто хотят эмоционально вернуться туда, где у человека было больше возможностей и надежд? Понарошку сыграть в свою или чужую молодость? Постоянный возврат к «великим моментам», зафиксированным в мировом архиве, своеобразном бесконечном зале славы и великих достижений, это и есть главный поп-наркотик и его накоплено столько, что отныне хватит на всех?
Рейнольдс заканчивает робкой надеждой, что после этой странной передышки в начале XXI века будущее снова понадобится нам всем и особенно молодым людям.
ОСИПОВ. «КОНЕЦ ЯНВАРЯ В КАРФАГЕНЕ»
М., Опустошитель, 2015
Георгий (или Гарик) Осипов для столичной богемы конца 1990-х был важнейшим радиоголосом. Его «Трансильвания беспокоит» и
«Школа кадавров» гарантированно смущали умы, раздвигали горизонты и приучали к парадоксу. Знавший все о музыке и кино, Гарик выбирал при этом Карела Готта, Челентано или вампирский трэш Жана Роллена. Денди, синефилы и «обособленные люди» не пропускали этих передач, а следующее их поколение слушало архив Гарика Осипова уже в сети. Теперь на обложке его прозы осталось только «Осипов», без имени, для тех, кто знает.
Рассказы Осипова почти всегда подробно препарируют мир провинциальных советских меломанов, партизан редкого и неофициального звука, раздобывавших неподцензурные пластинки и бобины с пленкой у рискующих спекулянтов и энтузиастов. Прослушивание, поиск и обмен «не такой» музыки, будь то T.Rex или Black Sabbath, превращался в ритуал посвящения, который навсегда останется с тобой как опыт золотоискателя. Впрочем, Осипова интригуют любые формы неформальной экономической деятельности позднесоветских лет, включая фарцовщиков, филателистов и нумизматов.
Двусмысленное обаяние провинциальных групп, копирующих западных звезд в меру сил и в рамках разрешенного на танцах. Инфернальность провинциальных ресторанов. Нарочитый гротеск и вычурный пафос продавцов и менял всего неофициального и нежелательного в советской действительности. Черно-белые мутные копии с цветных фото из западных журналов, чудом попавших на советскую территорию. Слово «гэдээровский» призывно и соблазнительно сверкающее со страниц, как заграничный елочный шар.
Осипов пристально внимателен к деталям, которые убедительнее слов и подробно описывает одежду, ландшафт, марки магнитофонов, искаженный английский и книгу, лежащую в кармане куртки «для дендизма».
Западная культура превращалась в сознании позднесоветских граждан, особенно пытливых подростков, в совершенно особенный, волшебный, жутковатый и неотразимо манящий мир.
Точная память Георгия Осипова придает этому навсегда ушедшему, но не такому еще далекому миру готический привкус и добавляет немного мрачного горьковатого юмора.
Ссылки по теме:
В чем антибуржуазность садизма и мазохизма? - ГодЛитературы.РФ, 19.08.2015
Маркс, Маркс левой! - ГодЛитературы.РФ, 16.07.2015
Карта без территории - ГодЛитературы.РФ, 08.06.2015
Премию «НОС» получил писатель-левак - ГодЛитературы.РФ, 31.01.2015
«Я — единственный кассир из лауреатов НОСа» - ГодЛитературы.РФ, 27.03.2015
