Текст: Александр Беляев
Обложка и фрагмент книги предоставлены издательством
Артём Рондарев, музыкальный критик, преподаватель Высшей школы экономики и неутомимый блогер, хоть и обучался музыке в детстве, но музыковедом себя не считает. Более того — тексты свои полагает не музыковедческими ни в коем случае, а внятными журналистскими эссе для просто любопытного читателя.
«Всё довольно рутинно», — говорит об идее выхода книги Артём Рондарев. «Вадим Левенталь (редактор. — А. Б.) позвонил мне и сказал: пришли что-то, что ты писал о музыке, большие тексты. Я собрал и прислал, а их собрали в книжку. Никаких <в связи с изданием> динамичных событий не происходило, рутинное мероприятие».
Артём Владиславович может сколько угодно скромничать и считать, что публикация его статей под одной обложкой есть дело заурядное, но это, конечно, далеко не так. Да, тираж, конечно нишевый. Но. Дело в том, что такие вот сборники статей почти никогда и не выходят. На издателя, конечно, повлияло то, что Рондарев — блогер-многотысячник. Хотя многие материалы книги «440 Герц» (это, кстати, эталонная частота колебания ноты «ля») публиковались на всяких культурных-околокультурных порталах, Рондарев, простите, не тот автор, которого надо читать с экрана смартфона. Длинные периоды, глубокая мысль, развиваемая на нескольких страницах-экранах, — это же абсолютно книжный формат. Честь и хвала «Лимбусу», что рискнул такое выпустить. И да, статьи сложились в единое повествование, потому что Рондарев в принципе всю жизнь пишет один метатекст: о музыке в жизни. Вообще.
Подзаголовок «Разговоры о музыке» — наверное, для привлечения внимания. Разговор, собственно, идет в режиме монолога: Рондарев ненавидит, когда спорят с придуманным собеседником. Сам так никогда не пишет. Если он считает, что нужно выдвинуть какой-то тезис, — то он так и говорит, безо всяких экивоков типа «в русской музыкальной критике закрепилось мнение...», притом что про это закрепленное мнение читатель впервые узнает из этого же текста.
Некоторые скажут, что Рондарев человек парадоксальный и «замороченный» (вот это я сам лично слышал). Это не так. Работать с Артемом комфортно, он ответственный, надежный автор и мастерский редактор — это о человеческих качествах если, а «завернутость» текстов — дело вкуса и восприятия.
Тексты эти кому-то могут показаться сложными только по одной причине: сама гипертема глубока.
Культуролог по образованию и всеядный меломан-киноман-книгочей (не знаю даже, что вне сферы интересов — и про русский шансон, простите, написать может, см. стр. 347), Рондарев всегда находит какой-то парадокс (с приставкой «мнимый»), яркий повествовательный ход, неожиданную параллель и так далее.
Нет, конечно, все мы, музыкальные журналисты, что-то читали умное и умеем притянуть за уши авторитетное мнение, но у Рондарева все ходы-примеры-ссылки всегда оправданы. В результате получается текст — живой. Рискну даже сказать: с душой. Разговор, именно что.
Приводим вторую часть эссе о феномене Егора Летова. В первой автор доказывает, что его группу «Гражданская оборона» нельзя относить к панку, тем более — местному «сибирскому панку», что бы то ни значило.
Артём Рондарев, «440 Герц. Разговоры о русской музыке»,
М.: «Лимбус-пресс», 2017
Давайте поговорим о Егоре Летове, тем паче что со временем значение его только растет, и хочется разобраться, почему. Я попробую доказать, что Летов на сегодняшний день наиболее важная для нас фигура в рок-движении, доказательство у меня длинное и не всем понравится, так что заранее прошу прощения у поклонников: я не хотел.
* * *
Летов <…> серьезно отличается от общей картины: его очевидная (хотя и довольно декларативная) манера отыскивать для себя подходящую идеологию сделала его – именно в силу идеологической неопределенности остальных – своего рода голосом социально чуткой публики. В начале девяностых в интервью он объявлял себя «настоящим коммунистом», потом создал с Лимоновым и Дугиным НБП, где имел партийный билет номер 4. Для иллюстрации его тогдашнего мировоззрения – вот кусок его интервью 1997 года: «Я советский националист. Родина моя – СССР. СССР – это первый и великий шаг вдаль, вперед, в новое время, в новые горизонты. СССР – это не государство, это идея, рука, протянутая для рукопожатия, и слава и величие России в том, что она впервые в истории человечества взяла на себя горькую и праведную миссию прорыва сквозь тысячелетнее прозябание и мракобесие, одиночество человека к великому единению – к человечеству». Финал всей этой эволюции, впрочем, тоже довольно характерен: в 2004 году было опубликовано официальное обращение от группы ГО, в котором ее участники полностью отказывались от какой-либо радикальной идеологии.
Заявление это замечательно тем, что в нем воспроизведены все газетные штампы, традиционно считающиеся «либеральными», – от фразы «ура-националистический» до слова «фашизм»; вот оно, оцените сами (все опечатки в тексте – с официального сайта): «В связи с трагическим инцидентом, имевшим место 8.02.2004 г. в Свердловске во время нашего концерта в ДК «Урал», мы делаем следующее заявление.
Ко всем ура-националистическим движениям мы не имели и не имеем отношения самым решительным и активнейшим образом. Мы патриоты, но не нацисты. Приходится констатировать, что сегодня повсеместно наблюдается даже не рождение, а тотальное, агрессивное наступление ФАШИЗМА – не цветасто-отвлеченно-героического, но самого натурального, крысиного, насекомого, который мы уже в свое время испытали на собственной ****. Каждый нелюбитель маршировать в ногу с кем бы то ни было, каждый, кто САМ, каждый, кто ЖИВ – борись с ним как можешь на любом участке пространства, пока еще не окончательно поздно, не стой в тупом наблюдении и раззявой печали. Все же тоталитаристы – правые, левые, всех цветов и мастей – ИДИТЕ НА *** *. (* звездочки редактора. — В. Л.) Убедительная просьба больше не ассоциировать с нашей деятельностью вашу вонь».
Крикливо-банальный язык этого манифеста обнажает одну очень существенную проблему в феномене Летова (неважно в данном случае, кто писал этот текст, важно, что под ним формально подписался и сам Летов). Банальными бывают разные люди; но есть особенный сорт банальности, свойственный людям поверхностно образованным. Необразованные люди очень часто говорят точно и по-своему поэтично; хорошо образованные люди бывают косноязычными, но даже их речевые штампы обычно достаточно объемны в силу того, что это штампы изощренного интеллекта. Человек, образованный поверхностно, теряет непосредственность, но не приобретает способности рассуждать оригинально; при этом почти всегда он уже физически не может говорить просто. Речь клерка в соцсети – или речь журналиста провинциального издания – отличный пример такого языкового состояния; именно это языковое состояние очень характерно для нашей рок-сцены, деятели которой с незапамятных времен убедились (или были убеждены) в своей культурной миссии. Нашему рок-н-роллу постоянно не хватает простоты, он пасет народы; его адепты прежде называли это состояние «логоцентричностью» (во многом – с легкой руки того же Кормильцева, кстати); возможно, называют так и сейчас.
Так вот, феномен популярности Летова состоит именно в том, что он дал подлинный голос этому языковому состоянию. Это утверждение может показаться парадоксальным – у нас вроде бы есть примеры куда более популярной «логоцентричности»: тот же Кинчев, тот же БГ, уж не говоря о Шевчуке, который умудряется производить по пять-шесть куплетов слов в каждую песню. Но погодите протестовать. Послушайте летовские ранние записи – там потоком будет идти сюрреалистический поэтический текст (со ссылкой на обэриутов, тогда все на них ссылались, Федоров делает это и посейчас), в котором между словами утрачены почти все логические связи, а те, что остались, – держатся только на внешней «красивости» образов. «Беглые тени», «спеленай надежными цепями», вот это все: слова стоят вроде бы не без смысла, но постоянно с каким-то необязательным люфтом, постоянно в потенции имеется такой вариант их расстановки или употребления, который будет точнее и лучше; а ведь это качество – самый верный признак графомании. В этом смысле тексты БГ или Шевчука производят впечатление куда более «сделанных». Вот в этом их, собственно, и проблема. БГ и Шевчук делают все так, что любому, столкнувшемуся с ними, понятно, что это Искусство. Со всеми прелестями этого осознания: с представлением о том, что лирический герой не равен автору, что «художник имеет право на преувеличение», с отчужденностью явления искусства от жизни, с его суверенностью, наконец, и необходимостью судить его не по законам жизни или правды, а по законам «искусства», а их автора, соответственно, – по меркам эстетики самого автора. Поэтому люди так редко бегают по улицам, особенно на радикальные мероприятия, с текстами БГ на устах: очень трудно брать крепости, распевая «Я – змея». То есть и «Аквариум», и «ДДТ», и – в меньшей степени – «Алиса» с «Кино» – это группы не для повседневности, не для будничной носки, а для эскапизма. Ночью послушал любимую песню, всплакнул – а завтра опять на работу в офис. Летов – совсем другое дело. Летова Олег Кашин пел в микрофон на митинге, и это было кульминацией всего митинга, при очевидных скромных вокальных данных Олега Кашина. Ту же песню у меня ежегодно вот уже много лет поют подростки на лавке под окном. Все остальное там меняется – Цой, Кинчев, еще кто-то, кого я уже не узнаю; а вот «Все идет по плану» звучит неизменно.
* * *
По сути дела Летов выступил очевидным role model для очень характерного постсоветского социального слоя людей, отчужденных как от классической, так и от мейнстримной западной культуры и при этом не желающих иметь дело с официальными эрзацами не только собственно культуры, но и идеологии. Состав этого слоя очень трудно ухватить (собственно, левые наши общественные организации постоянно – и, насколько можно судить, в целом не очень успешно – пытаются для себя определить именно его). Возможно, это та публика, которую Франкфуртская школа и ситуационисты выдвигали на роль нового революционного класса – группа слегка люмпенизированной интеллигенции и слегка интеллигентствующих люмпенов, – а может быть, это нечто новое. Во всяком случае представляется не столь уже невероятным, что выделить эту группу у нас можно было бы по отношению ее к Егору Летову. Летов создал мерцающий язык, скажем так, претенциозного быта: с одной стороны, язык, в силу семантики и грамматики прямо соотнесенный с реальной жизнью, с другой же – наполненный даже не культурой, а тем, что называется notion культуры, впечатлением ее присутствия при, однако, явном недостатке прямых фактических подтверждений ее наличия. Важно, что он не делал этого сознательно: очевидно по его песням, что он не слюнил карандаш с эксплицитным желанием вкорячить в текст какого-нибудь Бо Цзюйи или мост Мирабо, как это делал БГ. Слушая Летова – и, что важно, полностью понимая его, – тот социальный слой, о котором я говорю, как бы получал лексическую и идеологическую связь со всем тем, что он уже успел усвоить как престижное – то есть с высокой культурой, – без необходимости долго и уныло по-настоящему знакомиться с ней. Да, ровно тем же самым объясняется и популярность БГ, но есть помянутый выше нюанс: можно сказать с известной долей натяжки, что БГ – это сама культура, как бы спустившаяся к простому человеку, Летов же – это простой человек, поднявшийся до уровня культуры, что для его публики, еще не обросшей жирком социального снобизма, существенно более ценно.
Проще говоря, БГ – это бог, Летов же – человек, ставший равным богу: второе если и не почетнее, то куда более близко и многообещающе. Соответственно, их и ценит разная публика: если поклонником БГ может оказаться неожиданно каждый (примерно та же история с христианством), то поклонников Летова (как и поклонников определенных социальных учений) можно предсказать. В сущности, Летов, после всех ошибок в этом смысле рока девяностых, в итоге нащупал для рок-н-ролла социальную базу. То есть именно то, без чего хороший рок-н-ролл (да и вообще поп-музыка) существовать не может. Примеров того, как еще вчера популярные течения проваливаются сегодня оттого, что рассосалась их социальная база (или же оттого, что они вздумали заигрывать не с той социальной базой), – миллион. Хот-джаз, например, закончился как явление ровно в тот момент, когда городское черное население нашло себе работу. Когда последний житель легендарного «гетто» (где бы оно ни находилось) найдет себе работу – точно так же кончится и хип-хоп. Если сейчас вдруг каким-то образом выйдут замуж все белые девочки четырнадцати-шестнадцати лет, принадлежащие к среднему классу, – Джастину Биберу не на что будет купить себе мороженое. Ну и так далее.
В этом смысле Летов, конечно же, – самый большой и необходимый наш рок-музыкант. Потому что вообще, строго говоря, настоящим большим художником является человек, способный дать голос какому-то определенному классу людей (не надо здесь читать понятие класса по Марксу, читайте по Веберу). Со всеми этого класса недостатками, со всей, может быть, его слабостью. Не учить этот класс людей, не пытаться вытянуть его за уши куда-то, куда ему скорее всего не нужно. А просто сказать за него то, что сам он выговорить не в состоянии. Бывают, может быть, миссии у художников и выше, но вот эта – главная: ибо хорошее искусство для того и существует, чтобы люди не чувствовали свою немоту.