Текст: Андрей Цунский
- «С тех пор хозяин не только позволял мне сидеть на письменном столе, но даже был рад, если я вскакивал на стол и разваливался на бумагах, когда он работал». Э. Т. А. Гофман, «Житейские воззрения кота Мурра».
Изящество, ловкость и быстрота реакции, как телесной, так и умственной – восхитят вас в любом другом подобном мне существе. Но что касается меня лично, то в редакции «ГЛ» только и заметили перед своим интернет-совещанием, что я по оплошности опустил хвост в кружку. С очень, кстати, горячим чаем, а вы захихикали. Но я отвлекся. Меня зовут скромно, неброско – но очень литературно: Василий. Кстати...
Имя
- Сравнивая печатные знаки со словами, которые он произносил, я за короткое время
- научился читать, а кому это покажется невероятным, тот не имеет понятия о необычайно восприимчивом уме, вложенном в меня природой.
С именами у всех сложных и тонких умов большие проблемы, недаром сказано: «в суть всякой вещи вникнешь, коли правдиво наречешь ее». И куда это меня занесло? Мыслить цитатами – ваша судьба, предопределенная тягой к подражанию, а мне это не пристало. Вам явно стоило выбрать предками нас, а не обезьян.
Прекрасный ум, день рождения которого я отмечаю порой даже два раза в год, ибо моя жизнь, увы, коротка - не был совершенен. Люди заводят себе совершенно ненужное количество имен. Вот и его звали «Эрнст Теодор Вильгельм» - но этак распорядились другие люди. А он сам – нет чтобы отказаться от лишних! - поменял имя «Вильгельм» - согласен, не слишком благозвучное, хотя означающее «Волевой», на «Амадей», что в переводе «любящий». Если бы он сделал это исключительно из семантических соображений! Но нет. Ему хотелось встать возле Моцарта. Как мог он не понять, что, приняв на себя одно из его имен – он вместе с ним прихватит изрядно неприятностей и полное отсутствие денег. Вообще – чем больше имен, тем вам же хуже. Берите пример с нас.
Профессия
- Быстрота, с какой благодаря полученному образованию и протекции дядюшки, ни разу не натолкнувшись на препятствия, делал в столице карьеру, избранную мною до некоторой степени по доброй воле, не оставляла мне ни минуты свободной, чтобы оглядеться и осознать, на какой ложный путь я вступил.
Вы часто упрекаете нас в излишней самостоятельности, корите нас эгоизмом – а между тем, сами очень мало знаете друг о друге. Вот скажите мне – кто был по профессии уважаемый вами (и мной) Лев Толстой? Тот самый, которого приятели дразнили «тощим тигром»? Помещиком? Графом? Артиллеристом? А ведь школ себе понастроили, ходите туда зачем-то, детей водите...
Между тем, с человеком, о котором пишу сегодня я, они были коллегами. Как, кстати, и поэт Гумилев, и Габриэль Гарсиа Маркес, и Бальзак, и Жюль Верн. И даже Дягилев, и Кандинский, и Кафка. Не говоря о нежно любимом мною Шарле Перро. Все они были юристами.
Эрнст Теодор – прекрасный писатель, музыкант, композитор. Его графика замечательна. Но при всем этом он очень долго работал в суде. Но он не обвинял, не защищал, жизнь суда текла без его участия. Он был простым и блеклым чиновником. Загадочно, как человек стольких и так щедро отпущенных ему дарований выбрал работу самую бездарную, не требующую никакой искры! Он лишь марал там бумаги, но – он же и насмотрелся там всякого. Но чего там точно не было – так это чудес. Кроме одного – чудо, что сам он после этого стал прекрасным сказочником, и вместо того, чтобы сделать жизнь людей еще тоскливее и беспросветнее, наполнил ее дивными приключениями, волшебными превращениями, колдовскими красотами и воистину фантастическими персонажами. И хотя сам он к делам суда оставался равнодушен – разве можно, увидев столько – ничему не научиться и ничего не понять? Хотя – еще как можно. У многих из вас есть коты, а вы решительно ничего о них не знаете.
Смех и оплеухи
- ... я почему-то всегда думал, что оплеуха мне досталась не за пожар, к коему я был непричастен, а только за попытку сочинить оперу...
Никто из вас не станет в здравом уме отрицать, что по части слуха мы вас несколько опережаем. Это именно мы можем отличить вас друг от друга не по голосу или шагам – а по стуку сердца. Да, мы, привязчивые и сентиментальные существа, знаем все о вас – даже о ваших болезнях. Знали бы вы, сколько раз спасаем мы вас, просто успокаивая – например вовремя подставив спину под вашу ладонь.
Эрнст Теодор был чрезвычайно одарен музыкально. Многие из вас точно знают, что он написал оперу под названием «Ундина». Не выпрямляйте гордо позвоночники! Нам прекрасно известно, что никто из вас этой оперы в жизни не слыхивал, вы просто давно убиваете время, вписывая дурацкие слова в клеточки... А еще одна опера – «Аврора», а балет «Арлекин», а симфония Miserere B-Moll-Sinfonie Es-Dur, а фортепианные сонаты и многое другое – все это для вас неведомо.
Задумайтесь – если спросить вас, что такое «Щелкунчик» - вы гордо ответите «Балет П.И. Чайковского». Так и скажете ведь – «Пэ И». О самом балете вспомните разве что танец Феи Драже – даже самых толстокожих и глухих заставляет затихнуть и делает чуть лучше дивный звук челесты. Кто из вас помнит: для того, чтобы он зазвучал, Щелкунчику пришлось победить целое войско омерзительного Крысиного Короля... Стоит ли мне напомнить вам, что русский гений написал свой балет по мотивам сказки Эрнста Теодора Амадея.
Тот, кто пишет сказки – никогда не бывает глух к музыке. Меня другое очень интересует. Вот уже упомянутый нынче мною Лев Толстой был достаточно музыкален, чтобы не просто играть, а и сочинять – вальс его, например, очень недурен. Композитор Бородин был и хирургом, и химиком. А химик Менделеев был геологом, путешественником, сам делал отличные чемоданы и переплетал книги. Игорь Стравинский был юристом по образованию. А теперь многие из вас всю жизнь сидят в одном помещении – и ничего больше не делают... да и там-то не хватают с неба звезд. Заколдовал вас, что ли, какой-то крысиный король? Как же мне повезло не родиться человеком...
Служба
- Но вдруг наступила минута, когда искусство, от которого я отрекся, отомстило за себя, когда мысль о загубленной жизни пронизала меня неизбывной скорбью, когда я почувствовал себя
- закованным в цепи, которые не в моей власти было расторгнуть!
Эрнст Теодор Амадей всю жизнь был вынужден таскаться на службу ради куска хлеба. Такова судьба человека, который создает прекрасное изнутри самого себя. Гораздо надежнее употребить созданные им блага, когда платить за них более некому.
Я не уверен, что, будь у него возможность продавать не скрип казенного пера, а свои книги и музыку, вышло бы из этого то же, что и таким неприятным способом. Он ведь и сам писал: «...артисту полезно определиться на казенную должность, иначе самому черту и его бабушке не сладить бы с этими надменными и заносчивыми людишками. Произведите непокорного композитора в капельмейстера или музыкального директора, стихотворца – в придворного поэта, художника - в придворного портретиста, ваятеля - в придворного скульптора, и скоро в стране вашей переведутся все бесполезные фантасты, останутся лишь полезные бюргеры отличного воспитания и добрых нравов!»
Так вышло, что Эрнст Теодор Амадей успел создать достаточно, чтобы жалко ему стало все это потерять. Да, он был жертвой насмешек – у вас есть немало дурацких обычаев насмехаться над горем. Сколько раз слышал я в адрес достойнейших деятелей «режиссер погорелого театра». Гофман сам поставил свою оперу, и да – театр буквально сгорел! Расскажи такое – и кто-то непременно начнет хохотать. Поставить бы вас на пепелище, среди гари, копоти, лоскутов от костюмов и обугленных декораций, дать бы вам увидеть пепелище своей мечты...
Чем дороже достается сказка, мелодия, рисунок, тем яростнее «глупость бездушных шарлатанов, скудоумных дилетантов». День ото дня бьет вас град бессмысленнейших и безвкуснейших распоряжений, которым приходится покориться. И все последующие унижения будут только справедливой карой за упрямое долготерпение!
О нашем сотрудничестве
Мне простительно некоторое растяжение мыслей, ибо все самые значительные вещи, оттенки и детали привык я выражать куда более емкими и многозначительными звуками, чем слова, из которых вы составляете свою речь. Всю глубину моего языка вы передаете друг другу каким-то убогим «мяу» или «мур-мур», зовете меня «кс-кс-кс», и как правило, когда я сам давно уже пришел. Жалкие эти диалоги не делают чести ни вам, ни мне. Тем радостнее, что есть среди вас те, кто способен преодолеть разделяющую нас пропасть непонимания.
Язык Э.Т. Амадея кажется многим слишком уж сложным (а еще бы нет – если на то пошло – он и вовсе немецкий), знаю людей, которые сетуют на изобилие подробностей и деталей. Но не слишком ли часто вы, люди, хотите выкрасить все в два цвета и даже разговариваете заголовками? Мне, существу некрупному (по сравнению с вами) такой подход совершенно не годится.
Я рад, что Москве есть еще один человек, позволивший вместо себя говорить коту – что само по себе признак ума. К тому же он высок ростом, что в сочетании с умом встречается редко. С высоты даже скромного роста люди редко способны разглядеть то, что могу я, поставленный эволюцией куда ближе к земле. Мы распознаем вас по стуку сердца. Мы слышим его даже сквозь буквы и запятые. Вы тоже можете. Так вот этот наследник великого Эрнста Теодора Амадея кажется мне чрезвычайно нужным вам именно сейчас.
Великий Мурр, ассистировавший Гофману, написал великий труд "О мышеловках и их влиянии на образ мыслей и дееспособность кошачества". Этой книгой он «как бы заставил изнеженных юных котов взглянуть в зеркало и увидеть самих себя, потерявших веру в свои силы, бездеятельных, флегматично взирающих на гнусных мышей, которые безнаказанно охотятся за салом». Подробно записавший рассуждения моего печального и мудрого соплеменника, истинного поэта Савелия – продолжает дело Эрнста Теодора действуя, или «амадействуя» - очень убедительно. Вот как он пишет:
...И если они копят эту силу внутри и ни на что ее не расходуют, то она увядает, становится тяжелой, и от этого они могут заболеть».
Не дайте себе заболеть. Верьте только умным сказкам.
Ваш Василий. Кот Цунского.