Текст: Андрей Мягков
- Откуда берется замысел романа?
- Откуда-то. Сам по себе берется.
С такой искренней неопределенности началась презентация книги Андрея Рубанова «Человек из красного дерева», которую представляли сам автор и Алексей Портнов, ведущий редактор Редакции Елены Шубиной, под патронажем которой и вышел роман.
- Что за скучные вопросы у тебя, интересные только литературоведам, - посетовал Рубанов. – Все замыслы берутся из нашего личного развития, оттуда, что мы не хотим быть теми, кто мы есть, а вечно хотим быть чем-то большим.
Из соседнего амфитеатра донесся звучный голос Леонида Парфенова. Рубанов пообещал всячески его перекрикивать.
- Слава, не смотри на меня как на дурака, смотри как на умного человека, - обратился Рубанов к сидевшему в зале Вячеславу Коновалову, организатору дальневосточного литературного фестиваля ЛиТР. Вместе с Коноваловым стали говорить про названия книг: быстро выяснилось, что названия писателю также приходят сами собой, никаких секретов он не знает. Идеальное же название, по мнению Рубанова, придумала для своего дебютного фильма София Коппола: «Девственницы-самоубийцы». Портнов тут же заявил, что название первой книги Рубанова, «Сажайте и вырастет», ничем не хуже.
- Леш, если ты хочешь назвать меня гением в присутствии такого количества народу, то я возражать не буду.
- Хочу.
Посмеялись. Вячеслав Коновалов спросил, будет ли у «Человека из красного дерева» продолжение, больно уж оно напрашивается. Рубанов уверил, что да, будет: «Материал-то богатый, неохота его бросать».
При этом никаких планов на экранизацию у Рубанова пока нет, хотя читательский спрос позволяет надеяться: недавно в одном книжном ему сказали, что «Человек...» продается лучше Яхиной. Рубанов удивился: «Разве можно продаваться лучше Яхиной?»
К диалогу подключились остальные слушатели - а мы для удобства выделим ответы Рубанова курсивом:
- Можно ли назвать вашу книгу христианской?
- Можно, почему нет.
- А есть ли в ней какие-то моменты, которые будут неприятны воцерковленным людям?
- Есть. Она в той же степени еретическая, в какой и христианская. Потому что я во всем сомневаюсь, все стремлюсь подвергнуть критическому анализу. В том, о чем я написал, есть противоречие, которое невозможно снять. (Подробнее о романе, в котором оживают деревянные идолы, читайте здесь.)
- С какой книги начать знакомство с вашим творчеством?
- Подходите к книжной полке, закрываете глаза, тыкаете пальцем наугад и читаете.
- Важна ли вам реакция критики после выхода книги или наплевать?
- Невозможно, чтобы было наплевать. Конечно, неприятно, когда ты что-то делал-делал, а потом кто-то приходит и говорит «все это фигня».
- Что для вас критерий успеха?
- Деньги. Тираж. А в остальном очевидно, что только время решает, получилась книга или нет.
- Пишете ли вы в пути – например, в самолете - или ждет идеальных условий?
- Идеальных условий для творчества нет, все сочиняют в самолете. И я, и Шаргунов – только Шаргунову, конечно, поудобнее, он депутат, он в бизнес-классе летает. А я в экономе, там условия для творчества все-таки похуже.
Закончили все той же неопределенностью: романы Рубанов всегда пишет по плану, а вот своего читателя представляет себе далке не всегда: так, первую книгу он писал для себя семнадцатилетнего, но «не существует никаких правил и аксиом». Скептически писатель относится и к доверительной силе автофикшена: «Вообще никого не колышет, какой у тебя опыт. Можно сидеть дома и написать то, что все будут читать. А можно пройти все тюрьмы и лагеря, и никто этого читать не будет. Нет никакой закономерности». Такой вот критический анализ.