Бахрома. Книги, о которых вы не слышали: январь

Текст: Анна Жучкова

Почему проект называется "Бахрома"?

Андрей Рубанов. Человек из красного дерева. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2021

Андрей Рубанов стал самым непредсказуемым современным писателем. Ни за что не угадаешь, в каком ключе и о чем будет его новая книга. В феврале в «Редакции Елены Шубиной» выходит авантюрно-фантастический роман Рубанова «Человек из красного дерева» – размышление о том, что значит быть писателем. По версии Ю. Буйды, это значит быть вором, шпионом, убийцей. И не человеком, – продолжает Андрей Рубанов. «Любой художник всегда преступник. Многие из них – убийцы. Не желая и не умея убивать других, они убивают себя, лезут в петлю, вскрывают вены, стреляют себе в голову. Им себя не жалко. Все художники безжалостны, любой творческий человек тяготеет к насилию. Когда Бог создал мир – это был акт насилия над Хаосом».

Ирония в том, что особые существа, которые в романе метафорически отражают судьбу писателей, – деревянные. Это языческие идолы, сделанные людьми. Раньше им поклонялись, приносили дары, шили сапожки. С приходом христианства переделали в святых и внесли в храм. А когда православие отказалось от резной храмовой скульптуры, – выбросили. И тут они начали оживать.

Первые истуканы не выбирали родиться, они ожили силой человеческой любви и веры и считали, что дух в них вдохнул Бог. А вот далее они сами начали оживлять своих. Когда живых истуканов стало много, им пришлось решать вопросы общественной организации: жить отшельниками или поднимать все новых и новых своих, пусть даже гнилых и источенных червями, лишь бы опутать сетью весь мир и завладеть им? Любить людей, закрывая деревянным туловищем их нежные, уязвимые тела, хранить их религию и культуру – или подчинить их себе?

В сюжетной коллизии антагонистами выступают Мокошь (в ипостасях Живы и Мары) и святой Николай Можайский: он и она в виде оживших скульптур. Николай – единственный из деревянных людей, кто до сих пор работает в храме. Потому он и главный среди своих: «молча придвинул к себе стул и сел, расстегнув пиджак; спереди из-за поясного ремня у него торчала рукоять пистолета. Мне показалось, что он не только не желал спрятать оружие, но и выставил его напоказ», дух его «был огромен и горяч». В противостоянии Мокоши и Николая и даже в таком его изображении есть своя правда. Православная культура зиждется на славянском язычестве, причем не фигурально, а буквально: в Суздале при реставрации храма обнаружили, что он стоит на огромном камне, древнем языческом капище – и практически везде церкви возводили в местах языческого культа. Совпадает обрядовый календарь (Семик-Троица, Солнцеворот-Рождество), слились названия праздников (Иван Купала – это Купала плюс рождество Иоанна Крестителя). Рубанов прав, пора признать, что и до принятия христианства мы не были голыми и дикими: «Считать древних предков идиотами – худшее, что бывает с разумным человеком».

Проблема человека, живущего осознанно, – центральная в романе: «...много способов сочинено, чтобы избавить человека от его главного, невыносимого, леденящего страха – страха остаться наедине с самим собой». От страха человек ищет стаю, к кому бы прибиться. «Религии рождаются не из биения шаманских бубнов, а из стона тоскующей, надеющейся души. А вдруг кто-то есть? Кто-то особенный? Впятеро, вдесятеро сильнее меня, тебя, нас? Кто-то вырезанный из крепчайшего дуба, выкованный из стали? Кто-то, кому нипочём невзгоды? Пусть его кличут любым именем, или прозвищем. Большинство людей лишены воображения, им нужно чётко обозначить позицию: вот Бог, вот его материальное воплощение; вот Сын Бога; вот Пророк Бога. Главное, чтобы он был, знал путь, озвучивал истины».

«Никто не желает быть уникальным». А главному герою приходится. Он проходит долгий жизненный путь – длиной в триста лет. Деревянный человек могуществен, бессмертен и силен, но при этом хрупок: убить его может и трещина, у деревянных людей регенерации нет. Он вынужден мимикрировать, притворяясь человеком, и постоянно терять тех, кого любит. Писатель – всегда одиночка. Даже среди своих.

Писатель может испугаться одиночества, найти себе стаю и стать идолом. Или может выбрать путь духа и пойти по нему один. Хотя автор уверен, что в жизни нет тупиков. Выбрав свой путь, ты и там встретишь людей. А если не встретишь – создашь. Вырежешь из красного дерева и вдохнёшь дух. Возможно, потом они тоже найдут свой путь. Ну и пусть, так и должно быть.

Интересно наблюдать, как Андрей Рубанов все больше «заглубляется». Пацанство, брутальность, внешняя деревянность перестали быть для него атрибутом мужественности. Теперь его интересуют ответы на сложные вопросы и следование внутренней правоте:

• «Есть три мира: один мир реальный, тот, что вокруг нас, вот этот табурет, этот шкаф, эта свеча, об которую можно обжечься, и боль от ожога будет главным доказательством реальности этого, первого, мира… Второй мир – тонкий, духовный, мы его знаем и видим, это мир сплетения нервных энергий, совокупность эгрегоров, ноосфера, многие из нас её чувствуют, это мир изучен и описан, пусть не полностью. Однако есть ещё третий мир, тайный, спрятанный, и в нём – всё по-другому, в нём работают законы инфрафизики. В нём невысказанное важнее высказанного. Там царствует Бессловесность, Непомыслимость и Безымянность...»

Духовидческие практики особенно убедительны в сочетании с фирменным рубановским языком: «Я, б**, воин Христа, понял?»

Мир романа – реальный. Кроме единственного фантастического допущения больше ничего фантастического в нем не происходит. Образы тут живые, эмоции яркие, сцены запоминающиеся, наблюдения точные: «когда высокое руководство снисходит для беседы с простым народом – работяги почему-то начинают говорить на специальном примитивном наречии, состоящем из десятка полуфраз-полумычаний».

Но художественный горизонт романа завален. После интригующего, с эпическим замахом начала действие становится все суетливее, а к финалу и вовсе скатывается к разборкам в подворотне. Вызывают досаду повторы и несостыковки: тщательно вырезанная женская статуя небольшого размера, восстав, оказывается одиннадцатилетней девочкой – позвольте, а как же грудь и прочие пропорции – размер головы относительно тела, например? К чему вообще сюжетная линия с девочкой-статуей, непонятно. Она просто есть. В самом конце девочку возьмет на воспитание Мокошь, которая «триедина, как бог христиан», но в романе представлена лишь в двух ипостасях. Вероятно, третью, недостающую, девочка и воплотит? Если этот ход с трудом поддается даже логическому объяснению, что уж говорить о художественной убедительности. В общем, сильным этот роман я не назову. Но если мы говорим не только о тексте, а о пути писателя, то ясно одно: Рубанов продолжает свой путь. И эта книга – несколько торопливый, но шаг вперед.

Глория Му. Вернуться по следам, Гадина, Жонглеры – М.: Бит-Принт, 2020. 642 с.

Эта книга – тоже об особых людях, кинологах, дрессировщиках, берейторах, одним словом, собачниках и лошадниках, людской суете предпочитающих общение с животными и заботу о них. Сборник 2020 года объединил ранее изданные тексты Глории Му: «Вернуться по следам», «Гадина», «Жонглеры». Б. Акунин о Глории и романе «Вернуться по следам» сказал: «Написано просто и сильно. Для меня загадка, почему роман не стал бестселлером. Думаю, у нее большое литературное будущее».

Умная, умная Глория, знающая, кажется, все тайны мира зверей – если бы я прочитала книгу, когда у меня был свой конь, счастью моему не было бы предела. Но и теперь, надо сказать, жизнь моих питомцев изменилась к лучшему.

В книге много профессиональных секретов, но главное правило контакта – начинать надо с себя. Лошадь ты любишь или себя на лошади? Собаку – или власть над ней? Мужа – или удобство жизни с ним? Универсальный закон коммуникации и с людьми, и с животными: внимание, уважение, нежность. «Нежность не существует сама по себе, у нее нет цели. Она находит свое удовлетворение в самом действии, в радости быть преисполненным любви, ласковым и нежным, серьезно воспринимать другого человека, уважать его и делать счастливым» (Э. Фромм).

«Собаку надо как ребенка воспитывать, чтобы с пониманием... А не лопатой... я собак не очеловечиваю <...> Но отношусь по-человечески, да. Я же человек, не зверь. Могу и подумать, прежде чем драться лезть».

В НЛП есть упражнение остановка мира – отключаешь внутренний диалог и передаешь функции управления подсознанию, которое ориентируется в мире иначе, чем сознание. Главное для него – восприятие. И вот ты начинаешь рассматривать, слушать, нюхать окружающий мир, ощущать его полно и глубоко. Когда я сделала объектом упражнения свою кошку – это было потрясением. Впервые за семь совместных лет я по-настоящему встретилась с ней и поняла ее. Такое же чувство рождает и книга. Глория знает животных на ином уровне восприятия, говорит с ними на языке движений, интонаций, чувств – а потом раскодирует эту речь для нас.

И что такое суггестия, как не то же самое – передача импульса через интонацию, сенсорику, жест. Суггестия работает и в художественной литературе, и в обыденной речи, но мы, если честно, плоховато в ней разбираемся. Это приводит к обидам и воздействиям, которым мы не можем противостоять, поскольку не умеем распознать. Но терпеливые животные, которые живут рядом с нами несмотря ни на что – готовы нас научить. О животных как воплощениях Бога писала и О. Токарчук: «Бог – в животных, он так близко, что мы его и не замечаем. Он ежедневно жертвует собой ради нас, умирает вновь и вновь, питает нас своим телом, согревает своей кожей, позволяет тестировать на себе лекарства, чтобы мы могли жить дольше и лучше. Так он проявляет свою милость, дарит нам дружбу и любовь» («Бегуны»).

Глория Му делает важное дело – учит нас контакту. Да, ее книга не боллитра: нет в ней стройной композиции и структуры, нет поэтического языка (хотя вообще язык классный), нет героя, чью боль мы могли бы поднять до универсально-символического смысла, нет авторского мира – и при этом слишком много авторского «я». Книга сделана так, что читатель просто обязан полюбить Глорию, особенного ребенка, с хлестким языком, независимым образом мыслей, вдумчивого и доброго. Для того, собственно, она и написана – для компенсации нехватки любви. «С нами надо что-то делать. Пристегивать к креслу, как Алекса в «Заводном апельсине», фиксировать голову и насильно заставлять смотреть голливудские мелодрамы. О любви. О доверии. Пока не затошнит. Чтобы мы научились любить. Чтобы мы научились позволять себя любить». Книга аккумулирует любовь, открывая неиссякаемый ее источник. Да, альтернативный. Но это неважно, ведь любовь внутри, а не снаружи. Как говорил Сван, герой Пруста: любовь «не к ней, а во мне».

Говорить начала в год, поражая рассудительностью речи. В два стала находить общий язык с самыми страшными собаками. В пять приручила и выдрессировала козу, освоила приемы уличной драки и нашла жениха. «Нам здорово повезло родиться в семидесятых годах прошлого века в деревне, потому что, если бы нас растили в двухтысячном какие-нибудь жители мегаполиса, не миновать бы нам диагноза «гиперактивность», детских психологов и всякой другой сволочи. А так мы совершенно безнаказанно росли на воле, лазали по деревьям, заплетали иве косы, играли в догонялки, до посинения плескались в речке – и ничего нам за это не было».

Растил малышку Глорию совершенно изумительный папа. Сильный, умный, надежный: «...мой папенька был самым влиятельным и богатым типом в округе, и у меня было все, чего не было у других детей, – книжки, игрушки, даже хомяки. Всё». Папа работал главврачом больницы, которую сам же и создал. И мог все. Кроме одного – перестать изменять маме.

А с мамой ситуация оказалась трагичной – абсолютное отсутствие материнского инстинкта. Родители скрывали от девочки эту правду. Но, конечно, Глория все поняла. Лошади, собаки... да-да, дефицит базовой любви – наиболее частая причина того, что девочки становятся лошадницами. Глория это знает. И в повести «Жонглеры» старается перейти от разговора о любви к животным к разговору о любви людей. Получается у нее это не очень. Потому что при описании людей на первом месте оказывается боль, заслоняющая всё. Та, которую она испытала, когда после очередной измены мама ушла от папы и ее забрала с собой.

• «Я писала папе письма – каждый день. Я писала: «Уважаемый папа! У меня все хорошо. Если ты простишь меня, то я очень хотела бы вернуться домой...» Я писала «уважаемый папа», а не «дорогой» или «любимый», потому что старалась держать дистанцию. Я думала: а вдруг он меня не простит и ему неприятно, что предатель называет его «любимый папочка»? Я очень ждала от него письма, но мама жгла их все – по-прежнему. <...> Я решилась на отрытый конфликт.
• – Мама, – сказала я, – нечестно не давать мне папиных писем. Он мой папа. Я скучаю по нему. Я хочу домой.
• – Глория. У тебя нет другого дома, кроме того, в котором ты живешь сейчас. Запомни это, – холодно произнесла мама. – Твой отец – негодяй, и никаких писем ты не получишь. Никогда».

Через год папа умер. Глории было восемь лет.

«Вернуться по следам» – роман о папе. О мужчине в семье. О том, как девочка пытается вернуть доверие к миру через силу лошадей и верность собак. В рассказе «Гадина» речь идет о коте и отношениях с мамой. Строить их непросто, но Глория старается. Мама – тоже. В повести «Жонглеры» перед нами взрослая Глория и ее собственные отношения с мужчинами. Острые и трагичные. Как того и следовало ожидать. Но умение уважать свободу другого делает Глорию сильной. А доброта – мудрой.

Заканчивается книга сценой на кладбище. Глория пришла к умершему лучшему другу и слышит, как у соседней могилы разговаривают девочка и женщина:

• «– Мама, пойдем отсюда! Мам, пойдем домой! Мама, пойдем отсюда!
• – Потерпи, Светочка, надо же навести порядок тут, у папы, – сказала женщина.
• Девочка надулась. Топнула ногой.
• – Папа-папа... Та шо вы мне все говорите! Нет здесь никакого папы!!!
• Ай, браво! – подумала я. Плюс один, детка».
• 
  

Почему "Бахрома"?

Мы решили назвать наш проект «Бахрома», взяв на себя таким образом смелость буквально перевести важнейшее для современной англоамериканской культурной жизни словечко fringe. Именно так называются спектакли, музыкальные альбомы, книги, не ставшие мейнстримом, но создающие питательную среду для него. Чем гуще и качественнее эта бахрома – тем добротнее основная ткань. Каждый месяц, несмотря на все трудности, на русском языке выходят десятки новых художественных произведений. А если прибавить к ним те, что публикуются в толстых литературных журналах (не говоря уж о литературном самиздате), то счет пойдет на сотни. Между тем в «зону особого внимания» пиарщиков и маркетологов, отвечающих за раскрутку и продвижение, попадают лишь единицы – за что их трудно упрекать, ибо количество рук их не безгранично, в отличие от количества выпускаемых книг. Раньше эти «ножницы» вполне эффективно компенсировало «сарафанное радио», но с тех пор, как оно переехало в телеграм и подобные платформы, настройка его заметно сбилась. Мы попросили Анну Жучкову делать обзоры новых русских книг, не попадающих обычно в поле внимания обозревателей. К величайшему их сожалению, – но и они не стрекозы с фасеточным зрением. Хотим особо подчеркнуть: это не история про жемчужные зерна в известной куче. Это скорее другая известная история – про то, насколько мы ленивы и нелюбопытны.