Андрей Рубанов: «Хочется создать архетип»

Интервью: Сергей Князев

Как родилась идея книги?

Андрей Рубанов: Первые файлы, я посмотрел, созданы в 2015 году. Сначала это был киносценарий. Повторилась история с «Финистом»: из сценария вырос роман. У меня есть несколько авторских сценариев, я годами хожу, предлагаю их продюсерам, они не берут. Какие у меня варианты? Я пишу на основе сценария роман, пока есть силы и время.

Слабые идеи исчезают из памяти. В нашем случае идея стучалась, требовала, и вдобавок друзья, жена — все говорили, отличная идея, пиши.

Готовя сценарий «Викинга», вы шили одежду того времени. Здесь было что-то подобное?

Андрей Рубанов: Нет, одежду я начал шить после того, как сценарий был готов. Это была мистическая история. Умер отец. А он был на все руки мастер, буквально. Когда он умер, я почувствовал, что мало у него перенял, мог бы большему научиться. Допустим, кузнечному делу. И я стал шить, разбираться в коже, руки сами потянулись. Это продолжалось ровно год, потом я охладел к этому так же быстро, как загорелся. Что касается дерева, то я по первой профессии плотник-бетонщик первого разряда. Первый разряд — низший, шестой — самый высокий. Плотник-бетонщик — это тот, кто делает деревянную опалубку. В общей сложности со стройкой у меня связано лет пять жизни. Табуретку я легко могу сделать. На токарном станке умею. Могу на доске вырезать орнамент. Валить лес тоже умею, на даче в лесу обязательно зимой одно или два дерева валю, чтоб не затеняли. Я же Рубанов (улыбается). Кроме того, у себя на даче я держу дубовый питомник, дубы выращиваю. У меня их десяток примерно, разного возраста. Самому старому, выращенному мною от побега, — 15 лет. Работать с деревом — тут мастерская нужна, в городской квартире долбить невозможно.

Первое, что приходит в голову при словосочетании «человек из дерева» — это Буратино и деревянные солдаты Урфина Джуса. У вас не было опасения «соскользнуть» совсем уж в сказку, в литературу для детей?

Андрей Рубанов: Между прочим, Карло Коллоди много всего написал, в том числе несколько романов. Но в истории осталась лишь его сказка. Мне аналогия с Пиноккио даже в голову не приходила. Так же, как и идея писать детские книги. Наоборот, хочется сказки разворачивать в большие реалистические повести. Вот сейчас я знаю, как развернуть сказку про колобка, причём есть даже два варианта.

Если бы мне удалось придумать новый миф, новый архетип — это была бы честь большая. Я упорно продвигал архетип бизнесмена, который «ухарь-купец, удалой молодец». Но публика его не приняла, такой архетип у нас больше не работает, или пока не работает, не знаю. У меня сейчас эксперимент с детским кино, но о нём пока не хочу говорить, дело ещё не решилось.

Мне показалось, что в тексте очень мало, почти нет советской жизни, притом что есть и XIX век, и XVIII. С чем это связано?

Андрей Рубанов: Советская жизнь давно в прошлом. Какие-то фрагменты об этом времени у меня есть в других книгах. Интереснее разгадывать настоящий момент. Или, наоборот, далёкое прошлое. Советская эпоха вроде бы разгадана уже. Советский проект был столь огромен, что наше общество до сих пор едет на его инерции. И, допустим, сейчас ясно, что либеральные 90-е годы мы тоже проскочили на инерции советского проекта. Паровоз летел по давно проложенным рельсам, а мы сидели на трубе и думали, что строим капитализм. Сталина, допустим, уже почти 70 лет нет, а что такое «сталинский дом», знают все. Советский проект — это созидание, очень много было всего создано. Объективно был колоссальный рывок в будущее. И лично я на 100 процентов являюсь продуктом советского проекта и двигаюсь на созидательной энергии, если угодно, прославляю её, питаюсь от неё. И герой «красного дерева» тоже созидатель, мастер. Так что советское в книге есть.

Читали ли рукопись книги люди, профессионально работающие по дереву?

Андрей Рубанов: Да, читал краснодеревщик, также читали музейщики, богословы, искусствоведы, биолог давал консультации. Я их всех перечислил, вставил в роман благодарности. Была даже договорённость, что профессиональные резчики сделают мне по моему заказу деревянную фигуру. Но началась пандемия, карантин, и эта договорённость слетела. Возможно, через какое-то время я вернусь к этой идее.

У вас есть воображаемый образ читателя? Если есть, то как он менялся с 2006 года, когда вышла ваша первая книга?

Андрей Рубанов: Нет такого образа. На встречи в библиотеки и книжные магазины приходят совершенно разные люди, молодые и старые, мужчины и женщины. Все о разном спрашивают. Есть фанаты, но тоже разные. Кому-то нравится, что Рубанов пишет про коммерсантов, кому-то нравится, что Рубанов «агрессивно маскулинный», разбирается в язычестве… Я не пытаюсь просчитать читателя, незачем это.

Как поменялся ваш взгляд на историю страны за то время, что вы писали роман?

Андрей Рубанов: Поменялся сильно. Я историю всегда неплохо знал и очень люблю её. Но сейчас я больше знаю о научном подходе, о работе с источниками. То есть не выношу суждения, не имея ссылки на авторитетный источник. Историю России невозможно не любить, она бездонна и изучена, может быть, процентов на 30. При этом надо понимать, что историю надо не только изучать, но и делать, активно действовать в настоящем моменте.

История, изложенная в книге, может стать отличной основой для кино или сериала, но от режиссера потребуется немало изобретательности. Кому из современных режиссеров это могло бы быть созвучно?

Андрей Рубанов: Никогда об этом не думал. Сначала нужен продюсер, а он уже подбирает режиссёра, и автор литературной основы на это повлиять не может. У нас много хороших режиссёров, но они все разные. Когда отдаёшь книгу на экранизацию, надо понимать, что фильм будет не твой. Книга твоя, а фильм будет делать продюсер. И фильм будет его. Спецэффекты не так важны, сейчас всё рисуется легко. Про кинорежиссуру я знаю достаточно, у меня жена кинорежиссёр, и хороший товарищ есть, большой режиссёр Андрей Кравчук, единственный в России, кто сделал три миллиардных блокбастера, с массовками и батальными сценами, конными каскадёрами и пиротехникой.

Я десять лет в кино проработал, я знаю, что шансы сделать из моих книг хорошее кино очень маленькие. Девять шансов из десяти, что фильм получится плохой или средненький, проходной. А не хотелось бы. Подожду своего заинтересованного продюсера, замотивированного режиссёра, а не появятся — не судьба, значит. Кинематограф ориентирован скорее на попсовую беллетристику, на средний уровень, на то, что понятно широкому читателю. Лимонов, Довлатов, Генри Миллер, да и Брет Истон Эллис — не подаются переложению на киноязык, хотя попытки и были. Тут спешка только повредит. Увидим.