Текст: Ольга Лапенкова
Вот и Левша: самобытный русский гений, который не прочёл ни одного учебника, до всего дошёл своим умом, — а занимается, прямо скажем, ерундой. Ну какая практическая польза от кро-о-ошечных железочек, которыми можно подковать стальную блоху, — и тем более от гвоздиков, на которых эти подковы держатся? А на каждом гвоздике-то имя мастера выбито!..
И ладно бы только странное «хобби» главного героя: в мире множество бесполезных, но оттого не менее милых занятий — вроде художественной резьбы по арбузной кожуре или коллекционирования карманных календариков. Но почему, скажите на милость, Левша не остался в Англии, где он мог бы сделать головокружительную карьеру? Поступил бы на службу, получал отличную зарплату, учился и трудился в своё удовольствие — и пользовался повсеместным уважением… Женился бы, наконец, завёл детей — и твёрдо знал, что они не будут ни в чём нуждаться. А он — ни в какую: везите меня обратно в Тулу, и всё тут! Помните эту сцену из предпоследней главы?
- ...начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?
- Левша отвечает:
- — Наша наука простая: но Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.
- Англичане переглянулись и говорят: <...>
- — Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчёт силы есть.
- — Об этом, — говорит, — спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.
- А англичане сказывают ему:
- — Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.
- Но на это левша не согласился.
- — У меня, — говорит, — дома родители есть.<...> Мы, — говорит, — к своей родине привержены, и тятенька мой уже старичок, а родительница — старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я ещё в холостом звании.
- — Вы, — говорят, — обвыкнете, наш закон примете, и мы вас женим.
- — Этого, — ответил левша, — никогда быть не может. <...> Потому, <...> что наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы. <...> ...а по второй причине — мне с англичанкою, хоть и повенчавшись в законе, жить конфузно будет. <...> …если об этом дома, в Туле, узнают, надо мною большую насмешку сделают. <...>
С точки зрения здравого смысла, слова Левши — полная бессмыслица. Но Лесков — не первый российский автор, который писал, что родину любят не за что-то, а скорее вопреки. Как тут не вспомнить строки М. Ю. Лермонтова:
- Люблю отчизну я, но странною любовью!
- Не победит её рассудок мой.
- Ни слава, купленная кровью,
- Ни полный гордого доверия покой,
- Ни тёмной старины заветные преданья
- Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
- Но я люблю — за что, не знаю сам —
- Её степей холодное молчанье,
- Её лесов безбрежных колыханье,
- Разливы рек её, подобные морям;
- Просёлочным путем люблю скакать в телеге
- И, взором медленным пронзая ночи тень,
- Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
- Дрожащие огни печальных деревень…
- (Отрывок из стихотворения «Родина», 1841 г.)
Наиболее же ёмко об этом написал Ф. И. Тютчев. Ему хватило всего четырёх строк, которые знает наизусть, пожалуй, каждый школьник:
- Умом — Россию не понять,
- Аршином общим не измерить.
- У ней особенная стать —
- В Россию можно только верить.
- 1866 г.
Увы, на родине таланты Левши так и не оценили по достоинству. Более того: когда тульскому кудеснику потребовалась помощь, без «тугамента» (то есть без документа — Лесков мастерски «коверкал» слова, пародируя разговорную манеру речи) его даже в больницу не положили…
Но не будем изменять доброй традиции: остановимся, пока не дошло до спойлеров. Лучше посмотрим на персонажа, который, в противоположность Левше, убеждён, что в России нет и не может быть ничего путного. И это — не кто иной, как император Александр I!
Своенравный государь
Стальная блоха появилась в сказе Лескова не из воздуха: её привезли из Англии государь Александр Павлович и донской казак Платов. Прежде чем «познакомить» читателя с Левшой, автор подробно — и очень смешно — описал, как государь путешествовал по Европе с верным помощником. Александр I всё время удивлялся заморским диковинкам и уговаривал спутника, что «мы, русские, со своим значением никуда не годимся», а Платов как мог его разубеждал. Взять хотя бы этот эпизод:
- На другой день поехали государь с Платовым в кунсткамеры. <...> Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлён и на что смотрит; а тот идёт глаза опустивши, как будто ничего не видит, — только из усов кольца вьёт.
- Англичане сразу стали показывать разные удивления и пояснять, что к чему у них приноровлено для военных обстоятельств <...>. Государь на всё это радуется, всё кажется ему очень хорошо, а Платов держит свою ажидацию, что для него всё ничего не значит.
- Государь говорит:
- — Как это возможно — отчего в тебе такое бесчувствие? Неужто тебе здесь ничто не удивительно?
- А Платов отвечает:
- — Мне здесь то одно удивительно, что мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали.
- А англичане, видя между государя такую перемолвку, сейчас подвели его к самому Аболону полведерскому [шутливое искажение «Аполлона Бельведерского», знаменитой античной статуи, изображающей бога — покровителя искусств. — прим. О. Л.] и берут у того из одной руки Мортимерово ружье, а из другой пистолю. <...>
- — Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства — её наш адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии [опять искажение: имеется в виду итальянский полуостров Калабрия. — прим. О. Л.] из-за пояса выдернул.
- Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может. <...>
- — Ах, ах, ах, — говорит, — как это так... как это даже можно так тонко сделать! <...> Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России… <...>
- А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвёртку.
- <...> Повернул раз, повернул два — замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе [сгибе. — прим. О. Л.] сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».
Но вот англичане поднесли Александру I крошечную «сориночку» в бриллиантовом футляре и уговорили государя посмотреть в микроскоп (у Лескова «мелкоскоп») — и оказалось, что это малюсенькая «нимфозория», то есть, попросту говоря, блоха, сделанная из стали. Тут Платов уже не смог ничего возразить, и вдохновлённый император с удовольствием отдал за диковинку немалые деньги.
Привезя «игрушку» домой, император быстро о ней забыл. И, думается, так бы и лежала блоха без дела, но на престол взошёл другой монарх — Николай I, который «в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил». Николай Павлович с удовольствием согласился с предложением Платова отправить диковинку в Тулу и повелел:
- Скажи им от меня, что брат мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали нимфозорию, больше всех хвалил, а я на своих надеюсь, что они никого не хуже. Они моего слова не проронят и что-нибудь сделают…
Казалось бы — вот он, истинный патриот: никаких крайностей! Новый император уважает мастерство англичан, но и своих людей в обиду не даёт, потому что твёрдо знает: не перевелись талантливые люди в России!
Но почему же тогда при новом государе нисколько не улучшилось положение простых трудяг — таких, как бедный Левша? И даже если настолько талантливый мастер не снискал на родине ни богатства, ни славы, то что говорить о менее одарённых, но настолько же честных, трудолюбивых и преданных Отечеству людях, которые, может, подкову для «нифмозории» не сделают, но вылезут из кожи вон, чтобы прокормить семью?
Где лучше? где нас нет
Итак, «Левша» — произведение не только о социальном неравенстве (хотя и о нём, конечно, тоже), но и о стереотипах — порой смешных, а порой и грустных. Две крайности — привычка ругать абсолютно всё русское и восхищаться всем иностранным (либо наоборот) — никуда не делись и спустя полтора века. Чтобы в этом убедиться, можно послушать выступления сатирика М. Н. Задорнова (1948—2017), который прославился серией миниатюр об американцах — и о том, как их воспринимают русские. Вот, например, небольшой отрывок из концертной программы «Я люблю Америку» (2004):
- Недавно я останавливался в питерской «Астории». Администратор мне говорит: «Вы не представляете, какие американцы бывают тупые!» И рассказывает такую историю. Американец звонит в администрацию гостиницы из своего номера: «Срочно пришлите мастера, я не могу вынуть из микроволновой печи бутерброды!»
- Наши все зависли — в номерах ведь микроволновок нет. Прислали мастера. Когда мастер увидел, что сделал америкос, он по лестнице до первого этажа колобком катился! Оказывается, американец бутерброды для разогрева положил в сейф, а вместо кода набрал время разогрева.
Фраза «Ну тупые!», которой сатирик завершал такие анекдоты, стала крылатой, из-за чего Задорнова многие критиковали: зачем же, мол, так унижать уроженцев США? В ответ на подобные выпады юморист написал статью «Американцы не тупые», где пояснил: он смеётся не над глупостью отдельных людей, живущих за рубежом, а над самим желанием объявить какой-то народ «особенным» — и неважно, в хорошем или плохом смысле. Что же касается наших соотечественников, Задорнов никогда не отказывал им в уме, бытовой смекалке, стойкости и оптимизме — но вместе с тем нещадно критиковал многие особенности нашей повседневной жизни. Вот другой отрывок из той же концертной программы:
- Если конец света наступит, кто-то должен продолжить жизнь на Земле. Это только наши народы смогут. У американцев в Нью-Йорке отключилось электричество на три дня — паника была на весь Нью-Йорк. Они паниковали, потому что не знали, как им поесть. У них не работали кредитные карточки в магазинах, у них не было продуктов ни у кого. Мы будем паниковать, если электричество отключится? Да никогда в жизни! Мы пойдём в лес и поедим, веточки обглодаем… Да вообще, что такое конец света? Это когда отключается электричество, горячая вода, газ, холодная вода. Это бездорожье, мусор вокруг. Так что во многих российских городах приход конца света вообще не заметят…
И смешно, и грустно... В общем, всё как Лесков завещал.