САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Кучерская – Басинский: разговор о Лескове

Два писателя – автора биографий классиков обсуждают новую книгу, написанную одним из них и внимательно прочитанную другим

Николай Лесков. Фото предоставлены издательством 'Молодая Гвардия'
Николай Лесков. Фото предоставлены издательством 'Молодая Гвардия'

Интервью: Павел Басинский/«РГ»

В издательстве «Молодая гвардия» вышла первая полная биография Н. С. Лескова. Ее автор – писатель, филолог, профессор Высшей школы экономики Майя Кучерская. О том, почему Лесков в свое время не вошел в первый ряд русских классиков, почему его так не любила либеральная общественность и что значит для нас Лесков сегодня, мы поговорили с автором книги.

Павел Басинский: Вы даете своей книге подзаголовок «Прозёванный гений». Это цитата из Игоря Северянина, который славился своими хлесткими образами. Но, строго говоря, кто Лескова «прозевал»? Он был вполне себе модный писатель, у него был такой мощный адепт в журналистике, как Михаил Меньшиков, главный обозреватель газеты «Новое время», о нем написал биографию Анатолий Фаресов, его высоко ценил Лев Толстой, и он входил в круг его единомышленников в издательстве «Посредник». Его превозносил главный советский писатель М. Горький, у него учились писать Ремизов и Замятин, в поздние советские годы был настоящий культ Лескова, я это хорошо помню. О нем писали Юрий Нагибин, Лев Аннинский. Травили при жизни? А Достоевского не травили? А даже Тургенева за его «Отцы и дети» с его критикой «нигилизма»? А Гончарова за «Обрыв»? А Фета? Простите, но иногда мне кажется, что в мнимой «недооцененности» Лескова есть доля интеллигентской игры. Нам нужны вот такие «непонятые» гении, как Андрей Платонов, например. Но Платонова-то реально не печатали при жизни.

Майя Кучерская: Да, всё как будто так. Хотя все же при советской власти многие тексты Лескова оставались под спудом. Да и при досоветской цензура пропускала далеко не все. И книга Фаресова вышла уже после смерти писателя, а Меньшиков и Толстой полюбили его на излете жизни, в конце пути. И все же вы правы, Лесков – это не Писемский, скажем, который был в свое время очень популярен, но сегодня почти забыт. Как и сотни, тысячи авторов. А Лесков все-таки остался! И даже вошел в хрестоматии. «Левшу» и «Очарованного странника» все еще проходят в школах. Казалось бы, все в порядке… Но думаю, в формуле Северянина обе части важны: и «прозёванный», и «гений».

Писателя Лескова, в общем, не прозевали. А что он гений – проморгали напрочь.

Уж сколько я прочла о Лескове разного. Но вот этого определения – гений! – не встречала. Ни у современников, ни у Меньшикова, ни у Толстого. Самобытный, оригинальный, умный, живописный, но не гений. Между тем он был гением. Доказательством тому служит как раз любовь к Лескову тех авторов, на которых вы ссылаетесь. Тот же Ремизов, Замятин, Горький могли учиться у него по одной-единственной причине. Он опередил свое время. Его работа с языком, изящные стилизации, влюбленность в «самовитое слово», понятие, введенное Хлебниковым только в ХХ веке, все это роднило Лескова с русскими модернистами, то есть с русским литературным будущим. В которое он заглянул. Не говоря уж о том, что, как и всякий гений, он написал с десяток шедевров. Причем первый из них, «Леди Макбет Мценского уезда», сочинил совсем рано, едва начав писать, в 33 года. Ну а дальше все познается в сравнении. Первое собрание сочинений его в ХХ веке, в отличие от всех классиков XIX века, вышло только в 1950-е годы. Так что правильнее будет сказать, что недооценили его во всем масштабе, все же Лесков написал больше 30 томов, а для сегодняшнего читателя, не без участия идеологов и рулевых – сначала одних, условных Лампадоносцевых (Лесков иронически называл так Константина Победоносцева, консерватора и вдохновителя контрреформ), затем других, большевиков, от его наследия осталась тонкая книжечка.

Фото предоставлено издательством 'Молодая Гвардия'

Павел Басинский: Помню, меня поразили воспоминания сына Лескова Андрея. При всем уважении к масштабу личности отца, в этих воспоминаниях столько горечи и обиды! Простите за обывательский вопрос: а может, Николай Семенович был просто неуживчивым, а порой и жестоким (как отец) человеком? И, может, этим тоже объясняется его «невстроенность» в литературный «синклит» XIX века?

Майя Кучерская: Мне очень близко это объяснение. У Николая Семеновича действительно был тяжелый характер. Он не слишком считался с окружающими и никогда не был таким светским, как Тургенев или Некрасов, но и таким спокойно независимым, как Толстой. Он был желчным, ироничным. Кстати, его юмористический дар, искусство писать смешно, тоже оказался в тени. Хотя многие эпизоды хроники «Соборяне» или рассказа «Железная воля» – совершенно уморительны. Но такому автору лучше не попадаться под горячую руку. К тому же Лесков легко дополнял реальность собственными вымыслами, недаром близкие называли его «фантазером». Однако главное, его нежелание быть «комильфо», соблюдать приличия, жить с оглядкой, проявилось в первом же большом его произведении.

По одежке встречают. А дебютный роман Лескова, «Некуда», оказался полон злых карикатур.

Карикатур безжалостных и точных, в том числе на тех, кто был в силе, в моде, а это шестидесятники, писатели Василий Слепцов, Александр Левитов, критик и писатель Евгения Тур – не последние люди своего времени. К тому же Тур, она же Елизавета Салиас-де-Турнемир, помогала молодому Лескову на первых порах его вхождения в литературу. В ответ Лесков ее высмеял. Хочешь быть принят в приличном обществе, веди себя прилично. Лесков приличий соблюдать не захотел. Или не смог. Вот вам результат.

Павел Басинский: Меня всегда изумляло, что Лесков, написавший не просто лучший, но, по сути, единственный роман о русском православном священнике, «Соборяне» (моя любимая его вещь), так жестко и порой ненавистливо относился к русской православной церкви. Как он ненавидел Иоанна Кронштадтского, даже Толстого, мне кажется, смущал своими письмами о нем! Почему? Откуда это? Старообрядчество? Сектантство?

Майя Кучерская: Я бы сказала, не столько старообрядчество и сектантство, сколько «духовное христианство». Его он и искал всю жизнь, в том числе, кстати, в старообрядчестве и сектантстве. Христианство, очищенное от чуждых наслоений и примесей. Однажды Лесков признался, что мечтает сочинить роман об умном, начитанном «духовном христианине», который нашел истину Христову «в душе своей». То есть вне церкви, институтов. Да и священник Савелий Туберозов, герой «Соборян» – в любви к этому тексту мы совпадаем! – тоже ведь в конце концов оказался под запретом: служить не мог, именно потому что искал истину, и в итоге официальной, слитой с государством, церковью был отвержен. Лесков верил и в Христа, и в то, что христианство очеловечивает и согревает людей, он глубоко понимал и знал церковную культуру, иконопись, историю церкви. Но к середине жизни окончательно разлюбил церковь как институт. Слишком уж прочно она ассоциировалась у него с государством. Вот с чем, думаю, и связан этот парадокс: Лесков, жадно искавший праведников, святых, не разглядел святости Иоанна Кронштадского. Видимо, потому что отец Иоанн был для него представителем, оратором и трибуном официальной церкви, заведомо лживой, как считал Лесков. И эта уверенность ослепила его.

Фото предоставлено издательством 'Молодая Гвардия'

Павел Басинский: Вот мы изучаем в школе «Левшу». Но ведь это один из самых безрадостных текстов о русской жизни! Появился в России гений – никому он не нужен. Сгинет, пропадет! Лесков и Россия? Что он видел в ней радостного, обнадеживающего? За что ее любил? А ведь любил! И больше, чем иные патриоты.

Майя Кучерская: Да, вы правы. Задорная, но и горькая до слез сказка. Невероятно, что советскими идеологами «Левша» был прочитан как простодушный гимн русскому мастеру. Простодушия там и следа нет. Все пропитано иронией, во всем амбивалентность. Действительно, за что Лесков любил все это, эти бедные селенья, этот погрязший в невежестве и рабстве, не только крепостном, но и духовном, как он сам писал, народ? Думаю, за широту и безоглядность. За это, такое русское: гулять так гулять, молиться так молиться – как в моем любимом рассказе «Чертогон», герой которого, русский купец, сначала всю ночь безудержно гуляет, а на следующий день так же искренне, от души кается перед иконой в монастыре. За внутреннюю мощь, силу. Русские богатыри, вроде Ивана Северьяновича из «Очарованного странника», или дьякона Ахиллы из «Соборян», его восхищали. И за благородство, которое Лесков видел в разных сословиях – не только в дворянском, хотя в нем в первую очередь (вспомним княгиню Протозанову в «Захудалом роде» и безумца Рогожина, по прозвищу Дон-Кихот).

Павел Басинский: Интимный вопрос. Как вы считаете, был Лесков в конце жизни влюблен в незаурядную писательницу, автора повести «Мимочка», Лидию Веселитскую, друга семьи Толстых? В его письмах к ней чувствуется вот эта «закатная» и несколько даже ревнивая любовь. Или я ошибаюсь?

Майя Кучерская: По-моему, не ошибаетесь. Если не всерьез влюблен, то очарован был несомненно. С молодых лет Лесков искал идеальную женщину. Верную и умную подругу, с чистой душой и добрым сердцем. Но и образованную, начитанную. Мне кажется, Лидия Ивановна Веселитская подходила под этот идеал почти во всем. Она была и добра, и умна, и религиозна. Но и одинока, с мужем она разошлась, детей не имела. Да к тому же писательница. Лесков сделал стойку. Однако даря его своей дружбой, в конце концов она от него все же дистанцировалась. Быть может, потому что не желала никакой романтической примеси в отношениях, а может, потому что отдельные черты Лескова ее раздражали. Его привычка сначала похвалить человека, а потом обязательно указать на его слабость. Она сама пишет об этом в воспоминаниях. И тем не менее Николай Семенович всегда оставался для нее интересным собеседником и большим писателем.

Фото предоставлено издательством 'Молодая Гвардия'

Павел Басинский: Давайте попробуем сформулировать ответ на самый простой вопрос: за что мы любим Лескова? Если бы спросили меня, я бы ответил: не за его язык, нет! Да, он невероятно самобытен и великолепен, но он избыточно самобытен и великолепен, что порой отдает искусственностью. Иногда кажется, что он нарочно писал так, как не могли писать другие, ни Тургенев, ни Толстой, ни Достоевский. И как вы верно заметили в одном из своих интервью, сам по себе язык не может вызывать эмпатию, ее вызывает только человек. Лесков был, мне кажется, как личность даже интереснее своего языка. Как сказал о нем Чехов, одновременно утонченный француз и русский попович. Я люблю Лескова прежде всего за то, что он показал нам Россию, которой мы не знали, да и сегодня не знаем по-настоящему. Какие-то грани русской и просто человеческой души, которых не разглядели другие, может быть, более мощные русские классики. Он разглядел «русский хаос» в глубинном, греческом смысле этого слова. А вы? Ведь вы десять лет потратили на изучение этого писателя...

Майя Кучерская: И снова вопрос, который застигает меня врасплох. Никогда не думала о Лескове в категориях «люблю – не люблю». Хотя за эти годы привыкла к нему как к родственнику. Но да, конечно, я его люблю. На самом деле постепенно полюбила, когда узнала. Почти в библейском смысле: познал, то есть полюбил. За что? Все-таки за литературный дар. Необычный, диковинный, очень свой. И конечно, за то, что он не прогибался. Лесков всегда знал, что для писателя, помимо таланта, главная ценность – независимость.

Он рад был литературному товариществу, но никогда не пытался вписаться в какую-нибудь группу, кому-то угодить, с кем-то совпасть.

Увлекался людьми и идеями до самозабвения, как вот Толстым, например, но даже с ним спорил. И знал, что для писателя вступить в какие бы то ни было отношения с высшей властью – гибельно. Погубишь не душу, так талант. Об этом он писал «Чертовых кукол», это роман о гениальном художнике, за которым угадывался Карл Брюллов, и всевластном герцоге, в котором нетрудно разглядеть императора Николая Первого. Романа этого Лесков так и не закончил, не близка ему была романная форма, но посыл этого текста и так ясен: условие творчества – внутренняя свобода. Толерантность Лескова, его терпимость к инородцам и иноверцам – была, я думаю, прямым следствием его независимости. В этом приятии «иных» было столько тепла и любви к миру! А вместе с тем и острого любопытства истинного художника, жадного до экзотических картин и лиц.

Автограф Лескова. Фото предоставлено издательством «Молодая гвардия»
Подробности

•Самое известное произведение Лескова – «Левша». Его совокупный тираж превышает к настоящему времени 17 млн экземпляров. Paccкaз дважды экранизировался. Кстати, сам Лесков был левшой.

•Всего же Николай Лесков значится в «кредитах» 26 фильмов, начиная с 1923 года. Не забудем также про «Леди Макбет Мценского уезда» Дмитрия Шостаковича – одну из самых известных и исполняемых опер XХ века.

•Лесков был убежденным вегетарианцем. На его решение отказаться от употребления мяса повлияло знакомство с Львом Толстым. Лесков был первым, кому пришла идея опубликовать поваренную книгу вегетарианца. Однако эта идея так и осталась нереализованной.

•В честь Николая Лескова назван астероид под номером 4741.