Текст: Ольга Лапенкова
Юмор
Юмор в литературе — это любое словесное выражение (или событие), в основе которого лежит обман ожиданий. Чувство юмора у каждого своё, и шутка, над которой один читатель будет смеяться до колик, другого не впечатлит. Поэтому универсального рецепта комического нет и быть не может. Однако стоит отметить, что большинству из нас становится смешно, когда над героем нависает какая-нибудь опасность, пусть даже небольшая, но всё заканчивается благополучно.
Например, в пьесе Н. В. Гоголя «Ревизор» Бобчинский, подслушивая разговор городничего и петербургского чиновника Хлестакова, которого все приняли за важную «шишку», сильно напирает на дверь — и в самый любопытный момент вваливается в гостиничный номер. Если бы бедолага сильно ушибся, а тем более — сломал себе что-нибудь, читателям было не до смеха. Но сам жанр комедии подразумевает, что никаких травм герои не получат, а всякие там падения и столкновения «прописаны» только для того, чтобы подчеркнуть абсурдность ситуации.
Итак, городничий заявляется в гостиницу к человеку, которого принял за ревизора; между ними происходит бурное объяснение, ведь городничий решил, что «ревизор» недоволен порядками в городе, а Хлестаков — что его посадят в тюрьму за неуплату комнаты; но затем герои разговаривают по душам, мирятся, и вот городничий готовится показать Хлестакову богоугодное заведение (то есть больницу), а потом пригласить к себе домой.
Городничий (тихо, Добчинскому). Слушайте: <...> снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову) Осмелюсь ли я <...> написать в вашем присутствии одну строчку жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя?
Хлестаков. Да зачем же?.. А впрочем, тут и чернила, только бумаги — не знаю... Разве на этом счёте?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.) А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. <...> (Написавши, отдаёт Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается, и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с ней на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. Что? Не ушиблись ли вы где-нибудь?
Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлёпка!
Кстати, упоминание, что в гостинице не оказалось чистой бумаги и городничий пишет письмецо на счёте, приведено не случайно. Это ружьё «выстреливает» в следующем действии — и порождает ещё одну забавную ситуацию:
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.) «Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние моё было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два солёных огурца особенно и за полпорции икры рубль двадцать пять копеек…»
Жена городничего, разумеется, понятия не имеет, что Антон Антонович писал на счёте — и даёт зрителям повод лишний раз посмеяться.
Ирония
Ирония — это комический приём, при котором слово используется в противоположном значении.
Представьте, что вы снова маленький ребёнок. Вас на десять минут оставили без присмотра, и за это время вы успели разбить пару-тройку чашек, постричь кота, своровать из потайного шкафчика шоколадку, а потом вытереть лицо и пальцы о штору. И вот в комнату заходят папа или мама, и что они говорят? «Ого-о-о, ну ты молодец!» — в ироническом, конечно, смысле.
Ирония встречается чуть ли не в каждом юмористическом произведении, и распознать её нетрудно. Так что ограничимся одним примером — из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», в котором авантюрист Остап Бендер и его друг по несчастью Ипполит Матвеевич Воробьянинов разыскивают бриллианты, якобы зашитые одной богачкой в подкладку стула. Но где теперь этот стул? и как отличить его от одиннадцати «соседей», продававшихся вместе с ним?
В поисках сокровища приятели останавливаются в гостинице «Сорбонна»:
В номере, обставленном с деловой роскошью (две кровати и ночной столик), послышались конский храп и ржание: Ипполит Матвеевич весело умывался и прочищал нос. Великий комбинатор лежал в постели, рассматривая повреждения в штиблетах.
Конечно, ни о какой «роскоши» в таком заведении речи идти не может. Наоборот, номер Остапа Бендера оказался одним из самых дешёвых. И «великим комбинатором» главного героя, положа руку на сердце, называть не стоило бы.
Гротеск
Гротеск — это намеренное сгущение красок в литературном произведении. С одной стороны, это всё то же доведение ситуации до абсурда; с другой — создание заведомо отталкивающих, неестественных образов, которые кажутся смешными лишь поначалу, а затем вызывают страх или отвращение.
Королём гротеска в русской литературе был и остаётся, конечно же, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, а самым смешным и одновременно пугающим его произведением — «История одного города», роман о вымышленном государстве, который поразительно напоминает Российскую Империю. Помните, одним из градоначальников там назначили Дементия Варламовича Брудастого? Представ перед народом, он очень всех озадачил, потому что ничего толком не сказал и не объяснил:
В особенности тяжело было смотреть на город поздним вечером. В это время Глупов, и без того мало оживлённый, окончательно замирал. На улице царили голодные псы <...>; густой мрак окутывал улицы и дома, и только в одной из комнат градоначальнической квартиры мерцал, далеко за полночь, зловещий свет. Проснувшийся обыватель мог видеть, как градоначальник сидит, согнувшись, за письменным столом, и всё что-то скребёт пером... И вдруг подойдёт к окну, крикнет: «Не потерплю!» — и опять садится за стол, и опять скребет...
Поначалу глуповцы трясутся от страха, а читатель смеётся над абсурдностью ситуации: разве такого человека можно назначать руководителем? Но вскоре оказывается, что у Брудастого свои скелеты в шкафу — или, лучше сказать, опилки в голове. Но не будем спойлерить.
Игра слов/каламбуры
Игра слов — это комический приём, при котором автор или персонаж употребляет омонимы, то есть слова, которые звучат и пишутся одинаково, но имеют совершенно разные значения. Иногда в ход идут и паронимы — слова, которые близки и по смыслу, и по написанию (например, «ледяной» и «ледовый»).
Помните, роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» начинается с того, что проезжий офицер решает «вытянуть» из нового знакомого, Максима Максимыча, какую-нибудь интересную историю? Это ему удаётся, и таким образом офицер узнаёт о трагедии черкешенки Бэлы. Однако персонажи внезапно «застревают» в гостинице, и таким образом у них появляется ещё какое-то время для общения. Данное обстоятельство, впрочем, скорее расстраивает, чем радует офицера:
Я остановился в гостинице, где останавливаются все проезжие <...>.
Мне объявили, что я должен прожить тут ещё три дня, ибо «оказия» из Екатеринограда ещё не пришла и, следовательно, отправляться обратно не может. Что за оказия!.. но дурной каламбур не утешение...
Как будто заботясь о современном читателе, который наверняка не поймёт, что здесь смешного, офицер объясняет:
А вы, может быть, не знаете, что такое «оказия»? Это прикрытие, состоящее из полроты пехоты и пушки, с которыми ходят обозы через Кабарду из Владыкавказа в Екатериноград.
Здесь впору вспомнить рассказ Л. Н. Толстого «Кавказский пленник», где описано, что случалось со смельчаками, которые решали побродить по Кавказу без такой вот оказии (спойлер: их могли убить или взять в плен). Но ещё слово «оказия» в начале XIX века означало непредвиденное обстоятельство, которое мешает осуществлению каких-либо планов.
Однако намного чаще каламбуры встречаются в произведениях для детей. Например, у Олега Григорьева есть стихотворение, которое так и называется — «Игра слов»:
- В реку рукой
- Метал металл.
- Нагой ногой
- Пинал пенал.
Ляпалиссиада
В качестве вишенки на торте — редкий приём со сложным названием, которое «перекочевало» из французского языка.
Ляпалиссиада — это намеренное проговаривание вещей, которые и так всем понятны.
Словечко «ляпалиссада» произошло от имени генерала Жака де ла Палиса, погибшего в 1525 году. Благодарные сослуживцы выбили на его надгробии надпись: «Здесь похоронен сеньор ла Палис. Если бы он не был мёртв, его подвиги ещё вызывали бы зависть». Вот только во французском языке, если поменять в тексте всего одну букву, получится: «Если бы ла Палис не был мёртв, он ещё был бы жив».
Когда прошло достаточно времени, чтобы шутки на столь мрачную тему не оскорбляли память славного воина, французские острословы стали активно использовать этот приём, сочиняя солдатские песенки. В конце концов самые популярные тексты были собраны в поэме Бернара де Ламоннуа, которая так и называлась — «Ляпалиссиады».
Классический пример целого произведения, построенного на данном приёме, — английский стишок про морскую свинку. С. Я. Маршак перевёл его так:
- Свинка морская
- Была
- Мала
- И, значит, большою свиньёй не была.
- Работали ножки
- У маленькой свинки,
- Когда убегала
- Она по тропинке.
- Но не стояла,
- Когда бежала,
- И не молчала,
- Когда визжала.
- Но вдруг почему-то
- Она умерла,
- И с этой минуты
- Живой не была.
В отечественной литературе ляпалиссиаду можно найти в рассказе А. П. Чехова «Унтер Пришибеев». Чтобы показать ограниченность главного героя, автор заставляет его изъясняться вот так:
— Разгоняю я народ, а на берегу на песочке утоплый труп мёртвого человека. По какому такому основанию, спрашиваю, он тут лежит? Нешто это порядок? <...> Может, этот утоплый покойник сам утоп, а может, тут дело Сибирью пахнет. Может, тут уголовное смертоубийство…
Также страсть к ляпалиссиаде питал А. Т. Аверченко, который начал рассказец «Автобиография» вот такой фразой: «Ещё за пятнадцать минут до рождения я не знал, что появлюсь на белый свет».
В общем, всё новое — хорошо забытое старое, и капитан Очевидность появился вовсе не в XXI веке.