Текст: Ольга Лапенкова
- •удостоившийся множества премий роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил» про, собственно, учителя географии, который оказался в профессии случайно, но постарался выложиться на все сто;
- •повесть Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» о трудном детстве мальчика, которого не смогли «поделить» мама и бабушка;
- •роман Сет Грэм-Смита «Гордость и предубеждение и зомби», где герои классического романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» занимаются тем же, чем и в оригинале — ищут любовь, расстраиваются из-за финансовых проблем, плетут интриги и спасают непутёвых родственников, — но в перерывах сражаются с мертвецами;
- •книгу Йенни Йегерфельд «Лежу на полу, вся в крови», где обстоятельства, в которых оказалась школьница Майя, объясняются куда более прозаически, чем у Сет Грэм-Смита.
Более того, британский журнал The Bookseller в 1978-м основал премию, которая достаётся авторам опусов с самыми необычными — смешными, глупыми, интригующими, а иногда и вовсе неприличными — названиями. Вот лишь некоторые из номинантов:
- •«Материалы Второй международной конференции по голым мышам» (1978) — отчёт о медицинском исследовании;
- •«Люди, которые не знают, что умерли: как они привязываются к ничего не подозревающим посторонним и что с этим делать» (2005) — мистическая книга о том, что в теле одного человека якобы могут умещаться две души;
- •«Как защитить свой курятник от гоблинов» (2012) — руководство, название которого говорит само за себя.
Иногда пикантный заголовок действительно помогает привлечь внимание к шедевру, но намного чаще — «прикрывает» внутреннюю пустоту новоиспечённого издания. Однако русским классикам не нужно было придумывать замысловатые словечки, чтобы их произведения интриговали даже тех читателей, которые оказались в книжном магазине по чистой случайности.
Разберёмся, как это работает?
А. С. Пушкин, «Барышня-крестьянка»
Интрига, которая заложена в названии этой повести, легко «считывается» и в наши дни, когда дворянство, купечество, крестьянство и прочие сословия благополучно канули в Лету, уступив место трём социальным классам — высшему, среднему и низшему. Даже тот школьник, который невнимательно слушал учителя истории, понимает, что «барышня» — это дворянка, то есть девушка, родившаяся в знатной семье, «толпою окружённая слуг» и занятая лишь игрой на фортепиано и чтением французских романов. А вот «крестьянка» — особа не только материально не обеспеченная, но ещё и подневольная: её судьба, как и судьба всей её семьи, зависит не от неё самой, а от хозяина.
Сейчас в это поверить сложно, но «всего» двести лет назад в Российской Империи одни люди распоряжались другими — буквально, как вещами. Дворяне могли передавать крестьян по наследству, продавать, дарить и даже проигрывать в карты. (Что же касается самого А. С. Пушкина, то он, с одной стороны, выступал против крепостного права — а с другой стороны, собственных крестьян, доставшихся ему от отца, освободить не решился. Всё дело в том, что за свою недолгую жизнь поэт «нахватал» массу долгов, и если бы он распустил крестьян на волю, то даже и мечтать не смог о том, чтобы рассчитаться по счетам. Впрочем, сделать этого Пушкин всё равно не сумел, а в 1837-м погиб на дуэли — и только личное распоряжение самого императора Николая I спасло вдову классика, а также их четырёх детей, от самой настоящей нищеты.)
Но вернёмся к названию — и представим, что читатель XIX века ещё не нахватался «спойлеров» к повести. Что он подумает, глядя на обложку? Наверное, что-то вроде: «Как это возможно — барышня и крестьянка в одном лице? Это какая-то шутка — или, может, история о девушке, которая сумела откупиться от хозяина, получить вольную, а потом ещё и войти в высшие круги? Но ведь это невозможно!»
И действительно, крестьян, которые могли «купить» себе свободу, было по пальцем пересчитать: слишком уж высока цена вопроса. Так, согласно статистическим данным, за годы царствования Александра I (1801—1825) подобные соглашения с помещиками заключило порядка 47 100 крестьян. Вроде бы много — но на деле это не более 0,5% от общего числа крепостных в Российской Империи того времени. Однако, даже если предприимчивый работяга каким-то образом и накапливал кучу денег, в дворяне ему был путь заказан — за редчайшими исключениями. (Одним из таких счастливчиков стал, например, архитектор Андрей Никифорович Воронихин, который вообще-то родился в крестьянской семье. Однако помещик заметил выдающиеся таланты юноши, помог ему получить образование и выписал вольную. Закончилось это тем, что Воронихин составил проект Казанского собора — одной из главных достопримечательностей Санкт-Петербурга — и получил орден Св. Владимира, а вместе с ним, конечно, и титул дворянина.)
Так что же получается, думает читатель, — это история какой-то девушки, которую отпустили на волю совершенно добровольно? Но как это могло произойти? В XIX веке с правами женщин было не очень — и повторить судьбу вышеупомянутого Воронихина девушка не смогла бы, будь она в тысячу раз талантливее. Получается, повесть всё-таки шуточная?
Открыв «Барышню-крестьянку», книголюб убедится в справедливости своего последнего предположения — и получит колоссальное удовольствие от чтения.
Н. В. Гоголь, «Мёртвые души»
Если представить крестьянку, которая стала дворянкой, всё-таки можно, то «мёртвая душа» — нечто принципиально невероятное и даже кощунственное. Согласно православному мировоззрению, душа человека бессмертна, и после смерти тела она попадает либо в рай, либо в ад. Так что «мёртвые души» — это оксюморон, то есть приём, основанный на сочетании несочетаемого. Именно этот приём и создаёт интригу произведения. И если современный читатель может её не понять, то современники Николая Васильевича, которые участвовали в церковной жизни не в пример активнее нас, наверняка спешили открыть книгу и узнать, о чём же там речь. Может, под обложкой прячется богословское рассуждение?
Прочитать поэму (а «Мёртвые души» — это, как ни странно, именно поэма, а не повесть или роман) любознательных грамотеев XIX века побуждал ещё и опыт знакомства с другими произведениями Гоголя. Известно, что первую славу писателю принесли «Вечера на хуторе близ Диканьки» — сборник повестей про всякую чертовщину. Но и потом интересоваться мистикой Гоголь не переставал (вспомнить хотя бы посмертные приключения Акакия Акакиевича из повести «Шинель»). Так что, открывая «Мёртвые души», иной читатель мог надеяться, что Николай Васильевич снова написал первоклассную страшилку. И в каком-то смысле это действительно так: Коробочка, Собакевич и Плюшкин пугают похлеще любой панночки.
В. В. Маяковский, «Облако в штанах»
Пушкин и Гоголь, конечно, своё дело знали — но кто уж точно был королём провокационных названий, так это Владимир Владимирович Маяковский. Оно и понятно: гений, создавший «лесенку» и стихи о советском паспорте, работал в рамках такого литературного направления, как футуризм. Одним из главных «рабочих инструментов» футуристов был эпатаж — но не ради самого эпатажа: скандальные выходки помогали им привлечь внимание к актуальным социальным и политическим проблемам.
Название «Облако в штанах», в отличие от «Барышни-крестьянки» или «Мёртвых-душ», никак не раскрывает содержания поэмы — и оставляет читателя в полном недоумении, на что, впрочем, и сделан расчёт. Открыв же вступление, мы понимаем, что «облаком в штанах» лирический герой назвал самого себя:
- Хотите —
- буду от мяса бешеный —
- и, как небо, меняя тона —
- хотите —
- буду безукоризненно нежный,
- не мужчина, а — облако в штанах!
Что любопытно, сперва Маяковский хотел назвать поэму по-другому, а именно — «Тринадцатый апостол» (и это лирический герой снова сказал о себе). Однако по цензурным соображениям этот заголовок издателей не устроил, а готовя второе издание, автор уже «свыкся» с «Облаком в штанах».
Стоит заметить и другие «взрывные» названия В. В. Маяковского, например:
- •«Скрипка и немножко нервно», «Флейта-позвоночник», «Вот так я сделался собакой», «Летающий пролетарий» — как и в случае с «Облаком в штанах», ничего не понятно, зато интригует;
- •«НАТЕ!» — сатирическое стихотворение, заголовок которого можно прочитать и по-русски, и по английски, и в последнем случае получится английское Hate — «ненависть»;
- •«Вам!», «Послушайте!», «А Вы могли бы?» — произведения, разные по интонации (от жесточайшей сатиры до тонкой лирики), но с первой же строки вовлекающие читателя в диалог;
- •«Эта книжечка моя про моря и про маяк», «Что ни страница, — то слон, то львица» — невинные детские стихотворения, от которых ожидаешь подвоха, но подвох тут только в одном: его нет.
Источники: Русское слово, «Великая освободительная реформа».
