25.06.2023
Публикации

Мальчик Мотл и поэт Михаил Аркадьевич

Михаилу Светлову сто двадцать лет. Это очень редко случается с людьми, и нечасто – с поэтами. А Светлов обязательно встретит еще не одну круглую дату.

Михаил Аркадьевич Светлов (настоящая фамилия — Шейнкман; 4 (17) июня 1903, Екатеринослав — 28 сентября 1964, Москва) — русский советский поэт/РГАЛИ
Михаил Аркадьевич Светлов (настоящая фамилия — Шейнкман; 4 (17) июня 1903, Екатеринослав — 28 сентября 1964, Москва) — русский советский поэт/РГАЛИ

Текст: Андрей Цунский

  • «Мой дед был крепостным. У Шолома Алейхема».
  • Мотл Аронович Шейнкман о своем происхождении.

Этот мальчик Мотл - Мотл Шейнкман - не был героем повести Шолома Алейхема. Как, вы не знаете Мотла Шейнкмана? Впрочем, не удивлен. Теперь очень немногие, микроскопическое число немногих знают его по первому имени. Как и раньше. Позвольте мне сегодня, в трагические эти дни, опустить глаза и не писать о городе, в котором он родился.

  • «В детстве я учился у меламеда, платили ему пять рублей. И вдруг отец узнал, что в соседнем местечке берут три. Он пришел к меламеду и сказал: “Хорошо, пять так пять. Но за эти деньги обучи его еще и русской грамоте”. Так я и стал русским писателем».

Мотлу Шейнкману сегодня не исполнилось сто двадцать лет. Исполнилось, это когда дожил. Он не успел даже толком состариться, мудрая и ничему не удивляющаяся старость – это вообще редкая штука. Он ушел в возрасте тяжелой усталости, а может быть именно она и стала причиной смерти. Для старости нужно много сил. Он сам записал незадолго до смерти: «Юность создана для находок. Старость создана для потерь». На новые потери сил уже не хватало.

  • «- Чего ты хочешь? – спросил художник.
  • *- Нарисуй мне смерть!
  • И он нарисовал жизнь…»
  • Из тетради черновиков Михаила Светлова.

А вот поэту Михаилу Светлову сто двадцать сегодня исполнилось. Поэтам такое удается, если у них есть стихи, которые помнят. Одно такое стихотворение предлагаю сегодня вспомнить и вам. «Гренаду».

Чрезвычайно трудно написать романтическое стихотворение, которое вызовет такое звонкое эхо в душах у сотен тысяч людей. Написать стихотворение об Испании, которое десятки тысяч выучат наизусть в Советском Союзе – непросто. Отметим еще и то, что выучат потому, что сами захотят. Кто-то говорит, что для этого нужно «попасть в резонанс» с аудиторией», и часто забывают об искренности. Кто поверит солдату, никогда не бывавшему на фронте? Светлов – воевал. А фальши в стихах сам терпеть не мог.

«- Когда я читаю хорошие стихи о войне, я вижу: если «ползет солдат», то это ползет солдат. А тут ползет кандидат в Союз писателей». Михаил Светлов на собрании в СП

А потом это стихотворение начали учить уже миллионы, но только потому что им так задали в школе. Не стоит ждать от декламирующих перед классом «Я помню чудное мгновенье» страстной любви к Анне Петровне Керн – да и жестоко обрекать юношей (не говоря о девушках) на чувство к давно умершей даме. Читают школьные «мгновенья» вполголоса, либо глядя вверх - на пыльную портретную бороду Льва Николаевича Менделеева, или, опустив очи долу, бубнят в шкаф с тетрадками.

Поэту грустно, когда его самые искренние, сердцем написанные стихи пытаются сделать частью официоза. Романтика гражданской войны, и даже предсказанная им гражданская война русских добровольцев в Испании, и война с гитлеровской Германией остались позади. «Гренада» стала песней другого поколения – и Светлов понимал, что это нормально. И что на ее место должны прийти песни нового поколения.

Мудрость настоящего поэта не в том, чтобы требовательно и агрессивно закричать «Я Велюров!»

Светлов ехидно говаривал:

«Есть стихи-офицеры, стихи-генералы. Порой попадается стихотворение-маршал. У меня такой маршал — «Гренада». Правда, уже довольно дряхлый. Ему пора на пенсию. Но он пока не уходит».

А еще – совсем в другой обстановке - Светлов писал:

«Учитель – по установившейся вульгарной традиции- это человек, которому надо подражать. Я с этим категорически не согласен.

Учитель-это человек, который помог тебе стать самим собой. За примерами идти недалеко. Пушкин никак не похож на Державина, но если бы не было Державина, я не знаю, что было бы с Пушкиным…»

Учителем для многих становится тот поэт, который формирует культурный контекст эпохи. И тогда…

  • Но только, наверно, ошибся поэт:
  • тот хлопец — он белыми не был убит.
  • Прошло девятнадцать немыслимых лет —
  • он всё-таки дрался за город Мадрид.

Это Ольга Берггольц. А дальше…

  • «Ответь, Нижневартовск,
  • И Харьков, ответь —
  • Давно ль по-китайски
  • Вы начали петь?»

  • «И мы несем свою вахту в прокуренной кухне,
  • В шляпах из перьев и трусах из свинца,
  • И если кто-то издох от удушья,
  • То отряд не заметил потери бойца».

Борис Гребенщиков.

  • «Мёртвый не воскрес, хворый не загнулся,
  • Зрячий не ослеп, спящий не проснулся.
  • Весело стучали храбрые сердца…
  • Отряд не заметил потери бойца».

Егор Летов

  • «откуда у парня афганская грусть
  • откуда у парня абхазская грусть
  • откуда у парня донбасская грусть
  • не знает
  • не знает
  • где брат его
  • Авель»

Дмитрий Строцев.

Сколько разных - и совершенно разных поэтов. А на «Гренаду» - все отзываются.

Но быстрее прочих чувствуют успех пародисты – очень злой и меткий Александр Архангельский отреагировал почти сразу после публикации «Гренады» - и еще одного светловского стихотворения, в котором к поэту пришел скоротать вечерок Генрих Гейне.

  • «Миша, – спросил он, – ты
  • не спишь?»
  • – «Генрих, – сказал я, – нет!»
  • Старого Гейне добрый взгляд
  • Уставился на меня…
  • – Милый Генрих! Как я рад
  • Тебя наконец обнять!

Не торопитесь, это еще Светлов.

В те годы поэты с авторитетами не церемонились. Светлов повел себя скромно – к Маяковскому и вовсе, раскинув луч-шаги, Солнце закатывалось. Кстати, Маяковский читал «Гренаду» на… своих вечерах! Лиля Брик свидетельствует: «„Гренаду“ он читал дома и на улице, пел, козырял ею на выступлениях, хвастал больше, чем если бы сам написал её!»

Пародисты не были ласковыми, обезболивающими препаратами не пользовались.

  • Стихи и поэмы
  • Сейчас вам прочту!..
  • Гляжу я на гостя, –
  • Он бел, как стена,
  • И с ужасом шепчет:
  • – Спасибо, не на...

Пародист Александр Григорьевич Архангельский в этом боксе бил без перчаток.

А Светлов… Не знаю, как именно он отреагировал. Но почему-то думаю, что так: сначала рассердился, потом прочитал еще раз. Плотно сжал губы. Потрещал хрящами в носу. Не выдержал и расхохотался.

  • Светлов был народным заседателем в суде, слушали дело об изнасиловании: весьма нахальная женщина заявила, что ее изнасиловал гинеколог, дав ей наркоз. Врач был перепуган, прокурор суров.

  • – Я не ничего почувствовала, потому и не кричала.

  • Светлов спросил:

  • – Скажите, потерпевшая, вас насиловали под общим или под местным наркозом?

  • Смеялись все, включая судью.

Евгений Евтушенко обнаружит однажды среди стихов лагерника Вадима Попова такие строки:

  • Спросил его опер: “Скажи, на хрена
  • Сдалась тебе, как ее, эта... Грена...?”
  • Повыпали зубы средь каторжной мглы,
  • И мертвые губы шепнули: “Колы...”»

А пройдет еще много лет, и однажды, 13 мая 1956 года, будет тяжкая попойка в Переделкино, и на этой попойке один человек откажется пить. Ему нужно было спешить на работу в поселок под названием Туркмен, за 101-м километром. Лицо этого человека окажется недовольным. Светлов вдруг спросит:

- Я вижу по вашему лицу, что вы пережили что-то серьезное.

- Это вас не должно интересовать, Михаил Александрович, - ответит человек, перепутав отчество, но его тут же поправят. Не заметит ошибку только сам Светлов. А странный гость потом будет вспоминать:

Светлов встал, протягивая мне руку:

- Подождите. Я вам кое-что скажу. Я, может быть, плохой поэт, но я никогда ни на кого не донес, ни на кого ничего не написал.

Я подумал, что для тех лет это немалая заслуга — потрудней, пожалуй, чем написать «Гренаду».

Гостя этого звали Варлам Тихонович Шаламов. Число он запомнил, потому что в этот день застрелился Фадеев. Но сообщивший об этом человек был настолько пьян, что перепутал фамилии, и сказал, что застрелился Федин. Светлов на это «изрек нечто непроизносимое». Шаламов ушел. Светлов продолжил выпивать и закусывать. Ошибка выяснилась только назавтра.

Светлов отказался сотрудничать со всемогущим НКВД. На «беседу» он пришел пьяный, сам наговорил на расстрельную статью и «по секрету» признался: «Я и рад вам помочь, но я же алкоголик, все выболтаю!» Беседовавший с ним чин не имел указаний на арест и отпустил его.

Впоследствии Светлов говорил: «С той поры мне нужно поддерживать репутацию!»

Как пришла ему в голову идея «Гренады»?

Бессмысленно пытаться свести эпоху к импульсу, породившему образ. Но у нас есть возможность прочитать, как сам Михаил Аркадьевич Светлов написал историю создания главного стихотворения в своей жизни.

"В двадцать шестом году я проходил однажды днём по Тверской мимо кино «Арс» (там теперь помещается театр имени Станиславского). В глубине двора я увидел вывеску: «Гостиница „Гренада“. И у меня появилась шальная мысль — дай-ка я напишу какую-нибудь серенаду!

Но в трамвае по дороге домой я пожалел истратить такое редкое слово на пустяки. Подходя к дому, я начал напевать: „Гренада, Гренада...“ Кто может так напевать? Не испанец же? Это было бы слишком примитивно. Тогда кто же? Когда я открыл дверь, я уже знал, кто так будет петь. Да, конечно же, мой родной украинский хлопец. Стихотворение было уже фактически готово, его оставалось только написать, что я и сделал.

<…>

После многих лет, исследуя своё тогдашнее состояние, я понимаю, что во мне накопилось к тому времени большое чувство интернационализма. Я по-боевому общался и с русскими, и с китайцами, и с латышами, и с людьми других национальностей. Нас объединило участие в гражданской войне. Надо было только включить первую скорость, и мой интернационализм пришёл в движение.

Стихотворение, скажу прямо, мне очень понравилось. Я с пылу, с жару побежал в „Красную новь“. В приёмной у редактора Александра Константиновича Воронского я застал Есенина и Багрицкого. С Есениным я не был коротко знаком, но Багрицкому я тотчас же протянул стихи и жадно глядел на него, ожидая восторга. Но восторга не было. „Ничего!“ — сказал он. Воронского „Гренада“ также не потрясла: „Хорошо. Я их, может быть, напечатаю в августе“.

А был май, и у меня не было ни копейки. И я, как борзая, помчался по редакциям. Везде одно и то же. И только старейший журнальный работник А. Ступникер, служивший тогда в журнале „Октябрь“, взмолился: „Миша! Стихи великолепные, но в редакции нет ни копейки. Умоляю тебя подождать!“

Но где там ждать!

Я помчался к Иосифу Уткину. Он тогда заведовал „Литературной страницей“ в „Комсомольской правде“. Он тоже сказал: „Ничего!“, но стихи напечатал».

"Прошло некоторое время. И вдобавок (горе моё!) мне уплатили не по полтиннику за строку, как обычно, а по сорок копеек. И когда я пришел объясниться, мне строго сказали: «Светлов может писать лучше!»

Вот такая история.

История песни и жизни.

Есть у него еще одно, весьма известное стихотворение. Но в эти трагические дни позвольте мне не называть его.

Когда про Михаила Светлова говорят с возмущением, что, мол, кроме трех стихотворений – неназванного, «Гренады» и «Итальянца» он ничего не написал – это более чем несправедливо и неверно. Но даже если бы было так!

Срубивший на острове Кижи Преображенский собор легендарный плотник Нестор зашвырнул топор подальше в Онежское озеро, лучше все равно уж не сделаешь. Это по легенде. Кстати, даже в той самой легенде не говорится, что Нестор затем помер от голода.

Поэзия стала работой, причем очень качественной, полезной, востребованной. Лирика открывала совсем иные стороны жизни. Светлов писал. Но с каждым годом все сильнее становилась его личная лирика – и снижались пресловутые «острота и общественный вызов». Он уже не вел никого в Гренаду, ему важнее было понять, куда же он вместе со всеми пришел.

  • ПОКЛОННИК. Поверить не могу! Передо мной – живой классик!

  • СВЕТЛОВ. Нет. Еле живой.

Абсолютно чуждый обывательского уклада, одинокий и усталый. Болезнь вцепилась в него неожиданно. Он не сдавался, наделся, боролся. Но это тогда совсем не умели лечить – да и сейчас успех никому не гарантирован.

Еще недавно писал он своём предстоящем шестидесятилетии:

«Ни один ребенок не заплачет, ни один милиционер не дрогнет. Ни один автомобиль не забудет, что он двигатель внутреннего сгорания. Поэты часто об этом забывают» («Литературная газета», 8 января 1963, № 4).

Близко знавший Светлова литературовед Зиновий Паперный писал о том, как прочитал одно из последних его стихотворений, поэт уже лежал в больнице:

  • «Никому не причиняя зла,
  • Жил и жил я в середине века,
  • И ко мне доверчивость пришла –
  • Первая подруга человека.
  • Сколько натерпелся я потерь,
  • Сколько намолчались мои губы!
  • Вот и [трезвость] постучалась в дверь,
  • Я ее как надо приголубил.

Слово «трезвость» было зачеркнуто.

В другом черновике, который я увидел уже после смерти Светлова, было написано:

Вот и глупость постучала в дверь…

Отдавая мне листок со стихами, Михаил Аркадьевич сказал:

– Я еще не знаю, кто постучался в дверь. Но я найду.

Есть у Светлова четыре очень печальные строчки:

  • Мой милый, дошел ты до ручки!
  • Верблюдам поди докажи,
  • Что безвитаминны колючки,
  • Что надо стирать миражи...»

Человек, уделивший многим нашим литераторам место в своей записной книжке – Сергей Довлатов – о Светлове написал так:

«Михаила Светлова я видел единственный раз. А именно - в буфете Союза писателей на улице Воинова. Его окружала почтительная свита.

Светлов заказывал. Он достал из кармана сотню. То есть дореформенную, внушительных размеров банкноту с изображением Кремля. Он разгладил ее, подмигнул кому-то и говорит:

- Ну, что, друзья, пропьем ландшафт?»

Но вспомнилась вдруг цитата из его же записных книжек о Шкловском.

«Как-то мне довелось беседовать со Шкловским. В ответ на мои идейные претензии Шкловский заметил:

— Да, я не говорю читателям всей правды. И не потому, что боюсь. Я старый человек. У меня было три инфаркта. Мне нечего бояться. Однако я действительно не говорю всей правды. Потому что это бессмысленно...

И затем он произнес дословно следующее:

— Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки...»

Не то же ли самое Светлов записал стихами?

Незадолго до смерти поэта к нему в больницу пришел Зиновий Паперный. Прощаясь, сказал ему на идиш «Зай гезунд» («будь здоров»).

Светлов махнул рукой и с улыбкой выдохнул:

- Банзай гезунд…