Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Смутное время – это, конечно, во многом миф. Грозное, неприятное слово, у которого есть спасительная противоположность – сильное государство, благополучие, спокойствие. Как сказал бы Михайло Ломоносов, «возлюбленная тишина». Как сказал бы Николай Гоголь, «полномощная власть».
Но не стоит противопоставлять миф правде с натужным максимализмом. Всё гораздо сложнее. Миф – это то, что остается от событий, то, что становится важным для многих из нас. Будем относиться к нему с уважением. И вспомним из многих героев того года пятерых, за каждым из которых стоит мощная традиция.
История государственного мифа
Признаемся: в истории России есть немало более громких батальных побед. Польско-литовские полки были сильны, но они не решились на тотальное нашествие на Россию, сил у них в Белокаменной было сравнительно немного, даже учитывая войска гетмана Ходкевича, которые шли на помощь кремлевскому гарнизону интервентов. Тут важнее другое. Пример возрождения в безвыходной ситуации, когда кажется, что будущее страны – поглощение воинственными соседями. Русское царство прошло жестокую проверку на прочность – потому и запомнились так накрепко те смутные годы и годы преодоления этой беды.
В первый раз историю Смуты (а главное – ее преодоления) стали поднимать на щит, когда укрепилась власть Романовых, при царе Алексее Михайловиче. Светских государственных праздников тогда у нас быть не могло, поэтому учредили праздник обретения Казанской иконы Божьей Матери, который напрямую связывали с событиями 1612 года. Это был «день победы» Романовых. Его так и понимали. И главным чудом Казанской иконы стало спасение Москвы от поляков с литовцами.
Во второй раз о 1612 годе вспомнили накануне его двухсотлетия – и неспроста. Шли наполеоновские войны, на редкость напряженные для России. Как раз в 1812 году враг вступил в наше пределы… Но еще до этого показал свой норов. И понадобились исторические примеры – как Россия побеждала в трудных условиях, в оборонительных войнах. Примеры петровских и екатерининских побед не годились – то была экспансия империи. А 1612 год – спасение Отечества, как и 1812-й. По крайней мере, в восприятии начала XIX века. Миф? Отчасти. Но настоянный на осколках исторической правды, на ее сохранившихся черепках.
Старец Авраамий
А еще эта история важна для понимания российского единства начала XIX века. Трудно было примирить дворянина, купца и мужика, приучить их к тому, что все мы – подданные и граждане одной державы. Поэтому – князь-воин Дмитрий Пожарский, купец и общественный деятель Кузьма Минин, блистательный оратор и храбрый человек, наконец, Иван Сусанин. Необходимым оказался и он! Соль земли, мужик, спасший будущего царя, показавший непреклонный характер, не испугавшийся интервентов. Без него ничего бы не вышло – по крайней мере, в идеологическом направлении.
Во многом мы судим о Смутном времени по Авраамию Палицыну. Он был келарем Троице-Сергиева монастыря, участвовал в его обороне, когда враги осадили будущую лавру. Он ездил к избранному царем Михаилу Федоровичу Романову в Кострому. Свои дни Авраамий окончил в опале, но ему удалось написать «Сказание» об осаде Троицкого монастыря и о причинах Смуты.
Он эмоционально описывал ситуацию: «смятения во всей Русской земле, и питахуся вси отпол старыми труды; орание бо и сеятва и жатва мятяшеся, мечю бо на выи у всех всегда надлежащу. Се убо да разумеется грех всей Росии, чесо ради от прочих язык пострада: во время бо искушения гнева божея не пощадеша братию свою, и жита благая своя заключиша себе и врагу человекоубийце, и яко же мы не пощадехом, тако и нас не пощадеша врази наши». Причиной смуты Авраамий считал царя Бориса Годунова. Он не сомневался, что Россия расплачивалась во многом именно за его грехи. Но царь – это больше, чем просто человек, это олицетворение народа. Его грех – общий грех.
Это важный памятник древнерусской литературы. Палицын не зря слыл честолюбцем, он преувеличивал собственную роль в государственных делах, но очень точно определил, что в смуте были виноваты все. Ведь грех Бориса – это, в понимании того времени, грех «всея земли».
Возможно, Палицын и его единомышленники несколько преувеличивали значение Смуты. Сгущали краски. Это играло на руку и новой династии, и обновленному государству. Но определенно в начале XVII века Россия проходила проверку на прочность – как государство, как культура. Ведь наши города и села страдали не только от интервентов и самозванцев, не только от многочисленных конкурировавших войск, но и от разбоя. Больше стало пьянства. Кабак превратился в самое главное место на Руси. Все это следовало преодолевать.
Архимандрит Дионисий
Безусловно, для современников событий наиболее острым был вопрос православной веры. И главными борцами против ополячивания справедливо считали наиболее твердых святых отцов. Государственные структуры деградировали, но приходы и обители продолжали объединять православный народ. Многим памятен патриарх Гермоген, из кремлевских подвалов призывавший сограждан не складывать оружие. Троицкие монахи поставляли русскому ополчению порох, свинец и другие припасы, посылали воинов в ополчение. Архимандрит Дионисий Радонежский сумел примирить вождей двух ополчений, двух Дмитриев – Пожарского и Трубецкого. «Сотворите любовь над всею Российскою землею, призовите в любовь всех любовию своею», – говорил он им и предлагал прогнать клеветников, которые мешают прийти к спасительному компромиссу. Дионисий – как и Гермоген – рассылал по всем городам послания, в которых призывал честной люд присоединиться к ополчению. Дионисий превратил Троицкий монастырь в лечебницу для раненых – и требовал, чтобы монахи кормили их наилучшим хлебом, себе оставляя, что придется. А в ноябре 1612 года, когда Пожарский выкурил поляков из Кремля, он возглавил победный крестный ход. Ополченцам досталась разоренная крепость, в которой все съестное было съедено и обглодано. Но так выглядела в то время воля.
Князь Пожарский и гражданин Минин
Каким был князь Пожарский – кстати, любимый герой Гаврилы Романовича Державина? Уникальная личность в нашей истории. Воин, полководец, дипломат, который отказался от борьбы за власть, потому что понимал: так можно породить новую смуту. В роковой час именно Пожарский возглавил ополчение, разбил врага, организовал выборы нового государя (по существу — выборы династии) и — отошёл в сторону, став слугой нового царя, хотя, по-видимому, не был сторонником Романовых.
Державин, высоко оценив его подвиг смирения, так писал о князе Пожарском:
- Перунами не возвышался,
- Отнес к другим весь звук побед;
- Красой и златом не был пленным,
- Простил убийцам обличенным,
- Сокрыту зависть наградил;
- Не вняв к себе народа клику,
- Избрал достойного владыку
- И над собою воцарил…
Но не менее удивительная фигура и Кузьма Минин. Вот уж кто умел считать деньги, умел добывать их, не считаясь с регалиями знатных бояр, именитых купцов. Рачительность Минина превратила ополчение из патриотических мечтаний в реальную силу. К тому же он был выдающимся оратором, русским Демосфеном. С его нижегородской речи началось победное второе народное ополчение. Мы знаем ее в переложениях, но, думается, по смыслу они близки к истине – ведь в результате Минин действительно стал одним из лидеров ополчения и Совета всея земли. И бывалые воины его, мясника, боялись. В тот день он говорил так: «Правда, может кто сказать, что мы можем сделать не имея ни денег, ни войска, ни воеводы способного? Но я моё намерение скажу. Моё имение, всё, что есть, без остатка, готов я отдать в пользу и сверх того заложа дом мой, жену и детей, готов всё отдать в пользу и услугу Отечеству, и готов лучше со всею моею семьею в крайней бедности умереть, нежели видеть Отечество в поругании и от врагов в обладании.
И ежели мы все равное намерение возъимеем, то мы денег, по крайней мере к началу, довольно иметь можем, а затем, видя такую нашу к Отечеству верность, другие от ревности или за стыд и страх помогать будут. И ежели сие так исполните, то я вас уверяю, что мы с помощью всемогущего Бога можем легко большую, паче всех богатств, спокойность совести и бессмертную славу себе и своих наследников присовокупить, врагов погубить и невинно проливающих кровь нашу захватчиков усмирить».
Речь незабываемая, из тех, что меняют судьбы людей, она и сегодня производит сильное впечатление, а тогда… Вы только представьте, Минин нарушил все каноны, зато показал себя почти пророком, твердо уверенным в своей правоте – показал себя человеком, за которым можно пойти. И потянулись копеечки в казну второго ополчения. А Минин и в бою показал себя неустрашимым, был впереди в самые грозные часы. И к предателям был неумолим. Так и помер слугой державы, верным и изобретательным.
Вечный Сусанин
Иван Сусанин – фигура совсем фольклорная. Правда, скорее всего, здесь мы имеем дело с фольклором, который идет в большей степени сверху, а не из народной гущи. Совершил ли он подвиг или оный явился плодом фантазии – доказать сегодня нереально, а спорить можно до последней хрипоты. «Ни один царский дом не начинался так необыкновенно, как начался дом Романовых. Его начало было уже подвиг любви. Последний и низший подданный в государстве принёс и положил свою жизнь для того, чтобы дать нам царя, и сею чистою жертвою связал уже неразрывно государя с подданным», – восторженно писал Гоголь, истый монархист. Что же он совершил? Сусанин, будучи, скорее всего, крепостным костромских дворян Шестовых (это род матери будущего первого царя из рода Романовых) спрятал от поляков юного боярина Михаила в своем дворе. Он же завел польский отряд в непроходимую чащу, за что был убит. До сих пор археологи иногда находят доказательство этого подвига. А другие не сомневаются в его фантастичности.
Его род цари жаловали исстари. Даже Екатерина Великая вспоминала о Сусаниных. Правда, оказалось, что найти потомков героя – не такое уж просто дело. А уж после появления оперы Михаила Глинки на либретто Егора Розена (а дело было во времена Николая I, который и подсказал авторам название «Жизнь за царя») – слава его превзошла все границы. Как известно, слагал стихи о Сусанине и наш великий бунтарь Кондратий Рылеев. Чем его так подкупил крестьянин, преданный хозяевам? Вероятно, мятежника восхитило сочетание несочетаемого: с одной стороны, Иван был почти рабом, с другой – остался непреклонным, раз и навсегда приняв решение. Страха он не знал. Быть может, и Рылеев шел на виселицу со схожим ощущением? Хотя и совсем по иным мотивам. Помните эту хрестоматийную кульминацию?
- Злодей! — закричали враги, закипев, —
- Умрешь под мечами!» — «Не страшен ваш гнев!
- Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
- И радостно гибнет за правое дело!
- Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
- Не дрогнув, умру за царя и за Русь!
Рылеев, конечно, умирал не за царя. Но – за Русь, за собственные представления о ее добром будущем.
Но, пожалуй, самым надежным символом российской государственности стал оперный Сусанин с его предсмертным: «Ты взойдёшь, моя заря! // Над миром свет прольешь, // Последний раз взойдешь, // Лучом приветным горя». Тут уж не столь важно – спасал он царя или, как предпочитали полагать советские поэты (как Сергей Городецкий, «реставрировавший» либретто этой оперы), родную землю и русский народ. Глинка вывел на сцену мужика – и это тоже было преодолением смуты. Потому что в сильном государстве все-таки теплее, чем в том кровавом хаосе, который устроили наши предки сами себе в начале XVII века.
Россия предпочла суверенитет и самобытность распаду. С перенапряжением сил, но одолела и внешние, и внутренние болячки – и снова стала царством. В известной степени мы – наследники тех борений и побед.