Текст: Максим Васюнов/РГ
Литературный мир сегодня замер в ожидании прозы о событиях и героях специальной военной операции. Критики и литературоведы в один голос говорят: фронтовую прозу напишут сами фронтовики, надо только дождаться их возвращения с битвы. В пример обычно приводят "лейтенантскую" прозу с Юрием Бондаревым во главе - только после Победы, только после того, как были отстроены разрушенные города в свет стали выходить его знаменитые романы и повести о Великой Отечественной. Те же "Батальоны просят огня" датируются 1957 годом.
Но критики или лукавят, или забывают упомянуть еще одно важное условие, без которого новая "лейтенантская" проза не появится. Как лейтенантам нужны более опытные командиры, так молодым писателям необходимы наставники, мастера, без них начинающие авторы, пусть даже с богатым фронтовым опытом, вряд ли смогут "огранить" свои слова, вряд ли нащупают точные интонации, которые бы отличали их от сотен публицистов и повествователей, вряд ли сохранят нить преемственности, на которой всегда держалась русская литература.
У того же Юрия Бондарева был такой мастер. И если говорить честно о литературной школе, необходимой пишущим фронтовикам, то на стене в такой школе рядом с Пушкиным, безусловно, должен висеть портрет Константина Паустовского.
С Паустовским не укачивает
Константин Георгиевич - один из тех писателей, которые никогда не бегали от войны. Во время Первой мировой - служил санитаром, на Вторую мировую отправился военкором. А мог ведь остаться дома. Его фамилии в приказе о призыве членов Союза советских писателей в кадры Красной армии не было - возраст прозаика был уже далеко не призывной, к тому же падало зрение, обострялась астма.
Но Паустовского называли писателем совести, 29 июня 1941 года он выехал на Южный фронт. Добровольцем. Да, он не сражался с винтовкой в руках, он строчил в ТАСС и другие издания свои очерки, рассказы и заметки. Но мы сегодня знаем цену правдивого и вдохновляющего слова.
Свое первое письмо Паустовский отправил домой по дороге на фронт: "Даже после того, что я видел мельком (беженцы), ясно, что фашизм - это что-то настолько ужасное и жестокое, чему нет даже имени…"
На фронте писатель пробыл два месяца, затем его вернули в Москву, а оттуда вместе с семьей эвакуировали в Алма-Ату. Но сражение словом на этом не закончилось - один за одним выходили рассказы о войне, пьесы… В 1944-м завершил роман "Дым Отечества", который, увы, был потерян и случайно нашелся лишь через 20 лет. Сегодня эту книгу о жизни интеллигенции в канун и во время войны снова не мешало бы найти всем сомневающимся.
И разумеется, это не случайное совпадение, что молодые "лейтенанты", пришедшие в Литературный институт вскоре после Победы, попали именно на семинар Паустовского - наставлять бойцов мог только тот, кто сам видел "рыло фашизма" и чей авторитет в литературе не подлежал обсуждению.
Об авторитете Паустовского среди советских писателей изданы тома воспоминаний, но наиболее образно об этом сказал Илья Эренбург: "Людям, страдающим морской болезнью, советуют глядеть на берег. Меня не укачивает на море, но не раз меня укачивало на земле. Тогда я старался хотя бы издали взглянуть на Константина Георгиевича".
Один из слушателей "лейтенантского" курса Юрий Бондарев мог бы сказать о Паустовском то же самое.
Бондарев просит огня
Когда началась война, Юрию Бондареву было всего 17 лет. Поколение вчерашних школьников, как известно, оказалось самым уязвимым, ведь помимо порыва защищать Родину за их спинами были только игры в "войнушку". Спешные "курсы молодого бойца" нужной подготовки не дали. По статистике, из ста парней 1924 года рождения домой возвращались только трое.
Оцифрованные наградные листы бойцов Великой Отечественной войны позволяют проследить фронтовой путь будущего писателя. У него две медали "За отвагу". Первая получена в августе 1943 года в Сумской области - "будучи командиром орудия, уничтожил три огневых точки, одну автомашину, одну противотанковую пушку и 20 солдат и офицеров противника". Еще одна медаль датируется мартом 1944 года: "в Каменец-Подольске сумел отразить танковую контратаку".
А то, что Юрий Бондарев сражался под Сталинградом, мы знаем со школьной скамьи.
Писать стихи и прозу Бондарев начал в военном училище, куда был направлен после очередного ранения в 1944 году. Сослуживцы, прочитавшие его первые наброски, благословили: "Беги в Литинститут, тут даже думать нечего". И он побежал, закончив писательский вуз страны первым на курсе, то есть - лучшим. И это несмотря на то, что рядом с ним училось немало других лейтенантов, оставшихся в истории литературы.
О "лейтенантском" курсе читаем в воспоминаниях Михаила Коршунова: "Почти все наши были с ранениями, контузиями, много пережившие, убивавшие сами и посылавшие на смерть других. Володя Тендряков, Юра Бондарев, опалённые сталинградским огнем. У Юзека Дика не было кистей обеих рук... Боря Балтер, Лёва Кривенко, Оля Кожухова, Гриша Бакланов. Да, будущая "лейтенантская проза"... У всех биографии по-своему непростые. Константин Георгиевич это понимал. К себе в семинар он мог принять по одной-двум фразам. У меня, например, одна-единственная была фраза в рассказе "живая" <…> и Константин Георгиевич меня взял...<…> Никогда не изменявший себе, он был полон российской - в широком смысле - событийностью начала века, её разнообразием. Чувством России как огромной страны, чувством её глубины. И тихонько, по капле, как живую воду, переливал это из своих ладоней в наши ладони..."
О том, как учил Паустовский вчерашних фронтовиков, сам Бондарев написал один из блестящих своих очерков "Мастер".
"Слушая Паустовского на семинарах, мы впервые понимали, что творчество писателя, его путь - это не бетонированная дорога с удручающей и легкой прямизной, это не лавры самодовольства, не честолюбивый литературный нимб, не эстрадные аплодисменты, не удовольствия жизни. А это - "сладкая каторга" человека, судьбой и талантом каждодневно прикованного к столу. Это мужество и напряжение всех физических и душевных сил".
Как передавалось оружие
Паустовский, будучи очень требовательным к слову, своих студентов не щадил. Фраза "это не проза, это перекатывание булыжников по мостовой" - была самой убийственной характеристикой. Некоторых Константин Георгиевич оценивал более категорично - вам литературой лучше не заниматься.
Бондарев от Паустовского, конечно, ничего подобного не слышал, но и в любимчиках не ходил. Был бит и не раз - за торопливость, за желание писать по шаблонам, за увлечение частностями и "отходы производства", застрявшие в текстах, за "укороченную" психику героев…
Но под присмотром Паустовского лейтенант набирал год от года. И вот в 1950-м наставник сообщает: "Читал на семинаре два рассказа "Наступление" и "Лена". Рассказы хорошие, написаны Бондаревым с присущим ему мастерством, но все же не в полную силу. Бондарев умеет и может писать лучше".
Сила Паустовского как педагога была в невероятной вере в своих учеников. В статье "Кому передавать оружие?", где, конечно же, упоминается и Бондарев, уверенно звучит завещание мастера: "Они не предадут нашу литературу неправде и трусости, не обменяют её благородство на собственное благополучие. Мы верим им. Мы любим их…"
И все же главные уроки Паустовского Бондарев с товарищами осваивали не сразу, нужна была еще школа жизни. Нужно было еще пострадать, поразгадывать души людей. Тем, кто упрекал украдкой мастера за излишнюю сахарность и звездность, еще предстояло понять, почему Паустовский, умевший писать яростно о фашистах, все же предпочел воздействовать на своего читателя светом, утончённостью, чистотой. Взять хотя бы его лирический "Снег" 1944 года…
В романе Бондарева "Горячий снег", что был опубликован уже после смерти мастера, гораздо больше Паустовского, чем во всем, что Юрий Васильевич написал ранее.
"Некоторые говорят, что моя книга о войне, роман "Горячий снег" - оптимистическая трагедия, - говорил писатель в одном из своих интервью. - Возможно, это так. Я же хотел подчеркнуть, что мои герои борются и любят, любят и гибнут, недолюбив, недожив, многого не узнав. Но они узнали самое главное - прошли проверку на человечность, через испытание огнём".
Человеколюбие - вот в чем продолжился мудрый мастер в своих учениках.
…В одном из своих последних интервью Бондарев не забыл вспомнить о своем наставнике: "Паустовский мне говорил: "Юра, работать!"
Вспоминал Бондарев и как бывал у своего учителя в гостях, как подолгу говорил с ним о литературе, и как бросалась в глаза та скромность, с которой жил один из самых известных писателей СССР.
В том же разговоре на вопрос собеседника: что вас радует в жизни, Юрий Васильевич, которому на тот момент шел 94-й год, без раздумий ответил "Утро. Рассвет. Звездная ночь". Это тоже был привет мастеру, чья лирика и "умиротворенный взгляд окрест себя" наполнили "лейтенантскую" прозу самыми пронзительными нотами.
Без этих нот нам и сегодня не справиться.