Текст: Денис Краснов
«Сын кадетской партии»
Роман Борисович Гуль родился на старый Новый год 1 (13) января 1896 года в Пензе. Непривычная для русского уха фамилия объясняется шведскими корнями со стороны отца, Бориса Карловича – видного общественного деятеля, нотариуса, гласного городской думы, домовладельца, помещика, основателя первого в Пензе кооператива – «Потребительской лавки». Как и мать писателя Ольга Сергеевна, происходившая из старинного дворянского рода Вышеславцевых, Борис Карлович был членом конституционно-демократической партии, и это не могло не повлиять на умонастроения юного Гуля. Сам он никогда ни в какой партии не состоял, но называл себя «сыном кадетской партии» и взглядов придерживался соответствующих – «демократически-радикальных».
Первым серьёзным потрясением в жизни юноши стала ранняя смерть отца в 1913 году. Борису Карловичу было всего 46.
«Комната внезапно осветилась никогда ранее незамечаемым светом. Все предметы в ней – умывальник, стулья, стакан, зеркало – стали вдруг не вещами, а словно странными, впервые увиденными существами. Сердце леденело и падало, когда я и брат входили к отцу. Прощаясь, он с придыханьем произнёс: "благословляю… берегите мать… будьте честны…". Я ощущал, что спасенья нет, что отец умирает, что рушится всё, и завтрашнего дня уже не будет» (Роман Гуль, «Конь рыжий»).
Пережив трагедию, Гуль решил пойти по стопам отца и поступил на юридический факультет Московского университета сразу по окончании Первой мужской гимназии в Пензе в 1914-м. В этой гимназии в своё время учились такие известные фигуры, как критик Виссарион Белинский, революционер-террорист Дмитрий Каракозов, маршал Михаил Тухачевский. Последний был на два класса старше Гуля и впоследствии стал заглавным героем одной из его лучших книг.
В университете Гуля по-настоящему увлекли только курсы знаменитого философа, тогда ещё приват-доцента Ивана Ильина. «Высокий, очень худой, красивый, но мефистофельский (хотя и блондин), Иван Александрович был блестящим лектором и блестящим учёным». Заскучав над томами «Истории новой философии» Куно Фишера, пытливый студент попросил Ильина указать более подходящие книги для систематического занятия философией. И вот что вошло в список рекомендаций прославленного лектора: «Апология Сократа», «Диалоги» Платона (в том числе сложнейший «Парменид»), «Метафизика в Древней Греции» князя Сергея Трубецкого, «Пролегомены» Иммануила Канта, отдельные работы Эдмунда Гуссерля и Зигмунда Фрейда.
Сын полка
Перейдя на третий курс, Гуль призывается в армию в самый разгар Первой мировой войны, в 1916-м. После четырёх месяцев обучения в Московской школе прапорщиков молодой офицер просит определить его в пехотный запасный полк, расквартированный в родной Пензе, чтобы быть поближе к одинокой матери. Там и настигают Гуля вести о Февральской революции, и уже весной 1917-го он отправляется с маршевым батальоном на Юго-Западный фронт, где началось последнее, неудачное наступление русских войск, известное как «июньское наступление», или «наступление Керенского».
20-летний офицер служит в Кинбурнском полку, становится командиром роты, а потом и адъютантом командира полка, Василия Симановского, близкого к генералу Лавру Корнилову. Кроме того, как товарищ председателя офицерского комитета Гуль проводит разъяснительную работу среди солдат, чтобы «хоть как-то остановить обольшевиченье полка». Однако дисциплина падает, армия разлагается, и после окончательного развала фронта вслед за Октябрьским переворотом полковник Симановский отправляет своего адъютанта домой, в Пензу, откуда приходит тревожная телеграмма: «Имение разграблено, проси отпуск».
«Сел на поезд. С дороги пишу письмо знакомым: …кругом меня всё серо, с потолка висят ноги, руки… лежат на полу, в проходах… Эти люди ломали нашу старинную мебель красного дерева, рвали мои любимые старые книги, которые я студентом покупал на Сухаревке, рубили наш сад и саженные мамой розы, сожгли наш дом… Но у меня нет к ним ненависти или жажды мести, мне их только жаль. Они полузвери, они не ведают, что творят…"» (Роман Гуль, «Ледяной поход»).
Долго пробыть дома не удаётся: очень скоро, в конце 1917-го, Симановский присылает в Пензу нарочного и призывает Гуля поскорее пробираться на Дон к генералу Корнилову: «Пойдём на Москву охранять Учредительное собрание! Приезжайте. Я жду Вас… Но если у Вас есть хоть маленькое сомнение – тогда не надо…»
Несколько дней раздумий – и Гуль решается ехать. «Как демократ, я считал необходимым созыв Всероссийского Учредительного собрания, которое должно установить в России демократическую конституцию. Так как созыв Учредительного собрания был лозунгом и Добровольческой армии, я поехал туда на вооружённую борьбу с большевизмом».
Вместе со старшим братом Сергеем Роман становится участником знаменитого «Ледяного похода» по донским и кубанским степям, который заканчивает в лазарете, получив боевое ранение. После гибели Корнилова в апреле 1918-го влияние в белых войсках переходит к монархистам – генералам Михаилу Алексееву и Антону Деникину, и Гуль, сторонник республики и демократических реформ, осенью пишет рапорт об уходе из армии.
«Как добровольно я вступил в Добрармию, так же добровольно и ушёл. Я не мог оставаться – и политически, и душевно. Политически потому, что всем существом понимал: такая "офицерская" армия победить не может… К белым народ не хотел идти: господа. Здесь сказался один из самых больших грехов старой России: её сословность. И связанный с ней страшный разрыв между интеллигенцией и народом».
Другая же, «душевная» причина расставания с надеждой «дойти до Москвы» кроется в личном выборе увидевшего всю изнанку войны офицера: «Я узнал до конца, что значат слова гражданская война. Это значило, что я должен убивать неких неизвестных мне, но тоже русских людей: в большинстве крестьян, рабочих. И я почувствовал, что убить русского человека мне трудно. Не могу. Да и за что? У меня же с ним нет никаких "счетов". За что же я буду вразумлять его пулями?»
В октябре 1918-го вместе с матерью и братом Гуль уезжает к родным в Киев, но и там не находит покоя. Уже в ноябре Роман и Сергей мобилизованы в армию гетмана Павла Скоропадского, а после захвата Киева атаманом Симоном Петлюрой в числе нескольких сотен русских офицеров братья становятся военнопленными, ожидая дальнейшей участи в залах Педагогического музея. Именно тогда, находясь в заключении, Гуль узнаёт о самосуде атаманской банды над бравым Василием Симановским («За что? За то, что был полковник царской армии. Вот всё его преступление») и о подлой расправе чекистов над любимым дядей Михаилом Вышеславцевым, бывшим комиссаром Временного правительства: «Со дна души поднялась такая ненависть к этим зверям, что словно вижу, как разыскал бы убийц и сам перестрелял на месте как бешеных собак».
И впоследствии, при всём своём либерализме, Гуль не скрывал, что вовсе не является «вегетарианцем» и поддерживает смертную казнь за уголовные преступления, за убийства. Но тогда, лёжа на полу Педагогического музея в Киеве, он чувствует, «как чудовищно устал от всей этой всероссийской "кровавой колошматины и человекоубоины". Я скажу сейчас очень непопулярные вещи, но непопулярности не боюсь. В те дни я возненавидел всю Россию, от кремлёвских "псевдонимов" до холуев-солдат, весь народ, допустивший в стране всю эту кровавую мерзость. Я чувствовал всем существом, что в такой России у меня места нет».
Те дни могли вполне оказаться последними в жизни братьев Гулей: власть в Киеве переходила из одних рук в другие, и местные солдатские банды вряд ли стали бы церемониться с пленными белогвардейцами. По счастью, Романа, Сергея и других русских офицеров спасло вмешательство одного немецкого лейтенанта. Под новый 1919 год они были вывезены в Германию в лагерь для перемещённых лиц. Именно там, в горах Гарца, и родился русский писатель Роман Гуль.
Сын отважной матери
А началось всё так. Со времени Первой мировой в немецком лагере осталась небольшая русская библиотека, и Гуль наткнулся в ней на военные рассказы Всеволода Гаршина. «В былые времена они потрясли воображение русской интеллигенции "ужасами войны". Но перечитав, я подумал: да какие же это ужасы? По сравнению с гражданской войной это не так уж и страшно. Мысль – записать всё, что я пережил, что видел в гражданской войне, – засела во мне. Но если писать, думал я, то писать надо совершенно правдиво-оголённо».
Так из-под пера молодого автора, отказавшегося возвращаться на опостылевшую Гражданскую войну и ставшего чернорабочим на лесоповале в германском захолустье, стала появляться книга с говорящим названием «Ледяной поход». В 1920 году Гуль переезжает в Берлин благодаря знакомству, завязавшемуся с бывшим комиссаром Верховной Ставки при Александре Керенском, литератором Владимиром Станкевичем, который публикует три отрывка из «Ледяного похода» в русском журнале «Жизнь». Гуль присоединяется к группе русских демократов «Мир и труд», сотрудничает с различными антикоммунистическими изданиями.
В 1921 году «Ледяной поход» выходит в Берлине отдельной книгой и имеет большой успех: автор получает положительные отзывы от Максима Горького, Андрея Белого, Юлия Айхенвальда. О том, что произведение обратило на себя серьёзное внимание, говорила и реакция враждебных Гулю политических сил. По словам автора, «в правых, монархических кругах книга вызвала возмущение и ненависть ко мне, ибо я рассказал всю правду о жестокости гражданской войны, о бессудных расстрелах крестьян, о тупости политики Белой армии».
В том же 1921-м происходит ещё одно радостное событие: из Варшавы в Берлин, героически преодолев пешком более 400 километров до границы с Польшей и каким-то чудом перейдя её, приезжают разлучённая с сыновьями мать Ольга Сергеевна и старая няня Анна Григорьевна Булдакова. Схожий подвиг Ольга Сергеевна совершила и в 1918-м, когда бросила всё в Пензе, с большим риском для жизни добралась до Волги и отправилась на Дон, чтобы отыскать любимых Рому и Серёжу, застрявших в лазарете Новочеркасска.
Страницы, посвящённые матери, вероятно, одни из лучших и самых проникновенных в прозе Гуля, а описание её кончины на французской земле почти невозможно читать без слёз. Это отмечал и Иван Бунин в отзыве о художественной автобиографии Гуля «Конь рыжий», опубликованной в Нью-Йорке после Второй мировой войны и ставшей подлинной вершиной его творчества. Письмо Бунина автору даже вышло вместо предисловия к отдельному изданию книги.
«Всё ещё вспоминаю порой Ваш роман – столько в нём совершенно прекрасных страниц! Особенно – приезд зимой в Пензу, потом какое-то место в Германии, потом как шла Ваша матушка из России, потом её смерть и картины той местности, где она умерла, – эта последняя часть романа просто превосходна. А в его начале кое-что меня раздражало – именно вздохи о "братоубийственной войне". Что же, надо покорно подставлять голову Каину? Я вздыхаю о другом – о том, что Авель не захотел или не успел проломить ему башку булыжником…»
Сын эмиграции
Но всё это было только впереди: путь к последнему, благополучному земному пристанищу за океаном лежал через многие точки турбулентной межвоенной Европы. До прихода нацистов к власти в 1933-м Гуль успел сделать очень многое в Берлине как литератор. В 1922 году он начал работать в журнале «Новая русская книга», в котором публиковались Андрей Белый, Давид Бурлюк, Борис Зайцев, Михаил Осоргин, Николай Оцуп, Алексей Толстой, Владислав Ходасевич.
Тогда же Гуль стал сотрудничать с литературным приложением к «сменовеховской» газете «Накануне», благодаря чему смог многое узнать о жизни в Советской России. «Накануне» была единственной некоммунистической газетой, издававшейся в СССР, а на страницах литературного приложения выходили сочинения Михаила Булгакова, Максимилиана Волошина, Валентина Катаева, Осипа Мандельштама, Бориса Пильняка, Константина Федина, Корнея Чуковского и многих других авторов пока ещё не расколотой надвое русской литературы.
Гуль по просьбе Алексея Толстого публикует в издании отрывок своего романа «В рассеянии сущие» (1923) из жизни эмиграции. В 1920-е три книги писателя успевают выйти в Советском Союзе: «Ледяной поход», «Жизнь на фукса: очерки белой эмиграции» (1927) и «Белые по Чёрному: очерки гражданской войны» (1928).
Творчеству помогает ещё одно долгожданное воссоединение: в 1925 году в Берлин приезжает Ольга Новохацкая, с которой Гуль ещё студентом познакомился в Москве. В 1927 году они обвенчались, и вплоть до своей кончины в 1976-м Ольга Андреевна будет сопровождать супруга во всех его странствиях.
В эти плодотворные годы в Берлине выходит двухтомный исторический роман Гуля «Генерал БО» (1929) о Евно Азефе и Борисе Савинкове, позднее издававшийся как просто «Азеф». После ещё одного погружения в историю, в романе «Скиф» (1931) об анархисте Михаиле Бакунине, следуют книги «Тухачевский. Красный маршал» (1932) и «Красные маршалы: Ворошилов, Будённый, Блюхер, Котовский» (1933).
Гуль приступает к биографиям вождей советского террора, но вскоре всё резко обрывается. В поддавшейся нацизму Германии писателю оставаться более невозможно, особенно после кратковременного пребывания в концлагере Ораниенбург. В сентябре 1933-го Гуль уезжает в Париж, где продолжает литературную работу, сотрудничает с газетой «Последние новости» Павла Милюкова, вступает в Союз русских писателей и журналистов во Франции и в масонскую ложу «Свободная Россия», стоящую на антикоммунистических позициях.
В 1936 году удалось завершить работу над книгой «Дзержинский», чему очень способствовали материалы богатого архива российского историка и политического деятеля Бориса Николаевского. Приятной неожиданностью стало приглашение известного режиссёра Жака Фейдера поработать в фильме о русской революции «Рыцарь без доспехов» (1937) с Марлен Дитрих и Робертом Донатом в главных ролях. Гуль и раньше пробовал себя как киносценарист, а на этот раз отправился в Лондон на полгода как «технический и драматический консультант».
Кинематографические заработки позволили приобрести небольшую, всего пять гектаров, ферму Пети Комон около городка Нерак на юге Франции. В конце 1936-го Гуль наконец-то перевозит из Германии во Францию маму, брата, его жену и племянника – и только после этого решается издать в Париже книгу «Ораниенбург: что я видел в гитлеровском концентрационном лагере» (1937).
Однако через несколько лет этот труд заставляет автора скрываться от нацистов. В 1939 году Гуль с женой не смогли уехать в Соединённые Штаты. Полгода они вынуждены работать на стеклянной фабрике, но из-за войны она закрывается. Чтобы выжить и затаиться («Мы с женой решили превратиться в самых настоящих крестьян»), Роман на пару с Сергеем снимают большую молочную ферму в 30 га и живут там с семьями на протяжении трёх лет, а потом, уже до конца войны, переезжают на другую ферму в департаменте Ло и Гаронна.
Только в июле 1945-го Гуль с супругой возвращаются на свою старую квартиру в Париже. Писатель присоединяется к русской масонской ложе «Юпитер», но долго там не задерживается из-за её просоветской направленности. Едва ли не впервые в жизни Гуль оказывается вовлечённым в политическую работу. В 1946-1948 гг. он состоит в редакции антикоммунистических сборников, выпускавшихся в Париже историком Сергеем Мельгуновым.
В конце 1948-го Гуль создаёт демократическую группу «Российское народное движение» и начинает издавать журнал «Народная правда» (1948-1952). Последние номера выходят уже в Нью-Йорке – Гуль переезжает в США в 1950 году. Позднее он становится секретарём «Нового журнала», одного из самых авторитетных эмигрантских изданий, а с 1959 года до самой кончины (1986) работает как его главный редактор.
«Ни одну страну, где я жил в эмиграции, я не любил так, как Америку. И природу, и людей, и стиль жизни, и настоящую свободу человека, которой здесь, пожалуй, даже чересчур много. Только когда я думаю о своём пути от пензенского именья до Нью-Йорка, у меня кружится голова. И всё ж, несмотря ни на что, считаю свою жизнь счастливой и – если бы было можно – повторил бы её сначала, от первого до последнего дня».
Сын России
Настаёт пора спокойной, упорядоченной жизни без внешних потрясений – и время подведения итогов. Чувство благодарности к приютившей земле не мешает обращаться мыслями к родине, диалог с которой никогда не прекращается. Ещё в «Коне рыжем» скитающегося по миру автора одолевают противоречивые мысли.
С одной стороны: «И какая это тягость в шуме чужого языка, на чужих улицах, среди чужих жестов, в движении чужой стихии, быть совершенно свободным».
С другой: «...в моей скитальческой жизни я всегда чувствовал облегчающее душу удовлетворение, что живу именно вне России. Почему? Да потому, что родина без свободы для меня не родина, а свобода без родины хоть и очень тяжела, но всё-таки остаётся свободой».
В конечном счёте, подобная разорванность души оказывается мнимой, и это призрачное противоречие так просто и убедительно снимается в заключительных строках автобиографии: «Но во мне есть и другое русское чувство, по которому вся земля – наша, вся Божья».
Это подлинно «русское чувство» проступает и в завершающем труде Романа Гуля – трёхтомных мемуарах «Я унёс Россию», которые он назвал «замогильными».
«Что же спасает нас от страшности этого существования? Нас спасает – как это ни банально звучит – только духовная связь с Россией. С какой Россией? С советской? С Советским Союзом? С другой, с той вечной Россией, которой мы – сами того не сознавая – ежедневно живём, которая непрестанно живёт в нас и с нами – в нашей крови, в нашей психике, в нашем душевном складе, в нашем взгляде на мир. И хотим мы того или не хотим, – но так же неосознанно – мы ведь работаем, пишем, сочиняем только для неё, для России, даже тогда, когда писатель от этого публично отрекается».