Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
300 лет назад, 22 апреля 1724 года, родился философ Иммануил Кант. Это один из немногих юбилеев, которые отмечают во всем мире. От Пекина до Берлина, от Москвы до Лос-Анджелеса. Почти всю жизнь мудрец-домосед провел в одном городе – Кенигсберге. Сегодня это Калининград, российский город, доставшийся нашей стране как символический дар от Европы после Второй мировой войны, когда наша армия спасла мир. Собственно говоря, в Восточной Пруссии в незапамятные времена жили славянские и балтские племена. Правда, их давным-давно огерманили. И говорить исключительно по-немецки тамошние жители стали сравнительно недавно – примерно в XVI веке. И Кант знавал времена, когда его город был центром российской губернии – правда, это продолжалось недолго.
Житель Кенигсберга
По большей части в XVIII веке Кенигсберг – королевский город – входил в державу Фридриха II, прусского монарха, которого по праву называли и Великим, и Непобедимым. Именно так – с большой буквы. Но тамошние крестьяне еще помнили славянские традиции.
Кант не сразу снискал лавры великого мыслителя. Не спешил. Он окончил Кенигсбергский университет, но защитил магистерскую диссертацию достаточно поздно, на тему, выдвинутую Прусской академией наук – «Изменяла ли Земля движение вокруг своей оси со времён возникновения?». Он стал магистром философии и принялся преподавать в родном университете. Он должен был быть знатоком всего и вся. Штатным мудрецом, которого спросить могли, о чем угодно. Поэтому нисколько неудивительно, что Кант хорошо знал и другие науки – в том числе, математику. И даже военную тактику, хотя трудно представить себе более мирного человека. Только в научных вопросах он бывал задирист. Не боялся заочно спорить с теми, кого считали непоколебимыми светилами – например, подвергал сомнениям учение Исаака Ньютона. Это не помогало в карьере. Кант стал доцентом – и никак не мог получить лавров профессора или академика, что резко повысило бы его благосостояние. А богат почтенный Иммануил не был.
«Вечный» доцент
Правда, он побаивался церковников – и весьма осторожно рассуждал на космические темы, которые остро его интересовали. Так, трактат «Всеобщая естественная история и теория небес», посвященный происхождению Солнечной системы, он опубликовал анонимно. И, конечно, опасался, что доброхоты раскроют истинного автора этого произведения, суть которого отличалась от церковного представления о мироздании. Впрочем, его девиз звучал дерзновенно: «Имей мужество пользоваться собственным умом». Возможно, он пришел к этому чуть позже, когда уже стал уважаем и знаменит.
К началу 1758 года он достиг в науке многого. Но – не официального признания. В университете оставался всего лишь доцентом, жалованье получал скромное, и зависел от того, сколько студентов приходит на его лекции. Не мог похвастать богатством.
Присяга Елизавете Петровне
Шла война, которую впоследствии назовут Семилетней. Европа разделилась на два враждебных союза. Пруссия и Россия оказались противниками. Императрица Елизавета не спешила бросить свои войска в бой, но в 1757 году армия фельдмаршала Степана Апраксина вторглась в Восточную Европу – и сразу одолела пруссаков в генеральном сражении при Гросс-Егерсдорфе. Вскоре и крупнейшие порты на Балтике оказались под контролем русских. В январе 1758 года Кенигсберг наша армия заняла без осады, без кровопролития. Елизавета учредила новую губернию Российской империи – Восточную Пруссию, со столицей в этом королевском городе.
Первым российским губернатором прусского края стал генерал Виллим Фермор, которого очень скоро сменил Николай Корф. Он и принял присягу от всех сословий жителей Кенигсберга, а затем и всей Восточной Пруссии. Никаких эксцессов при этом не было: пруссаки присягали русским дружно, как будто вспомнили о своем славянском прошлом. Принес присягу императрице Елизавете Петровне и Иммануил Кант. А в декабре он направил российской императрице пространное и высокопарное (вполне в духе тех времен) прошение, надеясь получить вакантную должность профессора логики и метафизики в Кёнигсбергском университете, заметив, что считает Елизавету Петровну «всемилостивейшей покровительницей наук». Правда, письмо не дошло до императрицы, а губернатор барон Корф, в соответствии с давними традициями, утвердил на профессорскую должность кандидата с большей выслугой лет. И все-таки Кант, став российским подданным, был окружен почетом.
Так совпало, что именно после прихода русских у Канта появились поклонники и меценаты из числа прусской знати. Он стал настоящим франтом. Пошил себе пальто с золотым кантом (в соответствии с фамилией) и даже иногда носил церемониальный меч. В свете к нему стали относиться с интересом. Кант понимал: без таких эффектов успеха не добиться. Русские офицеры стремились посетить лекции знаменитого ученого по математике и фортификации, бывал на этих занятиях и будущий фаворит Екатерины II Григорий Орлов. Летом 1762 года новый император Петр III отказался от русских завоеваний в Пруссии. Но биографы Канта (не без иронии) отмечают, что философ никогда не отказывался от русского подданства.
Обеды с Кантом
Кстати, Кант – большой педант – принимал пищу лишь раз в день. Во время обильного обеда. Как правило, обедал он в компании пятерых сотрапезников. Видел в этом нечто если не сакральное, то истинное. Любил треску, репу, горох, суп, в который крошили говядину, масло и сыр. Трапезу завершал десерт, роль которого частенько играли фрукты. Кант почти не употреблял пива, но любил бордосское и грюнштадтское вино. Был весьма умерен. И, как правило, принимал пищу раз в день – только за обедом, торжественно обставляя эту церемонию интересными разговорами с сотрапезниками.
Часто (и не только в пору существования Кенигсбергской губернии Российской империи) таковыми становились русские офицеры, с почтением взиравшие на чудаковатого мудреца и провозглашавшие тосты за его здоровье. Кант с интересом беседовал с ними, а они, как могли, помогали доценту деньгами.
После обеда, в 15.30, философ отправлялся на прогулку. Был настолько пунктуален, что по его появлению на улице соседи могли сверять часы. Кант прогуливался всегда по одному и тому же маршруту, который позже назвали философской тропой. Он не любил, когда размеренный режим нарушали неожиданные визиты. Что ж, это свойственно людям, привыкшим работать ежедневно, а думать о своих трудах постоянно. К странностям Канта относят и его манеру засыпать, обернувшись в одеяло, как в кокон, и произнося одно слово: «Цицерон». Имя римского оратора помогало ему благополучно уснуть.
«Русские – наши главные противники»
Кант редко высказывался о России. Но однажды – лет через 30 после прихода русских в Константинополь – Кант за обедом сказал очередным собеседникам-пруссакам: «Наши главные противники – русские». Впрочем, об этом мы знаем не достоверно, а только по записям свидетелей. Сказано это было в то время, когда Пруссия была союзницей России, и наши страны вместе делили Польшу…
Но вообще-то философ (в отличие, например, от Гегеля) политикой не интересовался. Хотя… В его книгах есть рассуждение о национальном характере. Он никогда не бывал в России (как, впрочем, нигде, кроме Германии), но любил читать книги путешественников и географов – и делал выводы на основе прочитанного.
О жестком русском характере
Он любил рассуждать о национальном характере. Но сперва нужно было доказать, что такой феномен вообще существует. И Кант утверждал, что тот, кто видел русскую армию, точно знает, что национальный характер — это не химера: ведь все русские солдаты как будто из одной закваски, примерно одинаковые на лицо, а по характеру – бравые, терпеливые парни. Он считал, что в России принято жестко воспитывать детей – и те, кто выживает, получают невиданную закалку. Он сравнивал мягкотелых поляков с твердыми русскими. И, видимо, побаивался воинственных соплеменников Петра Великого. Кстати, Кант взял на вооружение одну русскую поговорку: «Гостя встречают по одёжке, а провожают по уму». Видимо, он слыхал ее от своих гостей или студентов. Философ сетовал, что в России нет (или почти нет) самостоятельных мыслителей. Что ж, в те времена так считали почти все европейцы, да и наши соотечественники.
Зато он придерживался высокого мнения о русских землепашцах. Они не ведали грамоты, не знали элементарной техники, но кое-чего добились. По крайней мере, выжили. Русский крестьянин по Канту — это самоучка, который владеет разными ремеслами и может все сделать своими силами, будь то дом или телега. Он отдавал должное русской смекалке. Хотя, судя по своим студентам, считал, что из всех наук наши соотечественники могут ярко проявить себя только в математике. Для занятия другими науками и искусствами русским, по мнению Канта, не хватает свободного полета ума. По крайней мере, такова была, в восприятии Канта, реальность XVIII века. Он читал научные труды российских академиков – например, в исследовании одного из них было сказано, что в Калмыкии живут люди с мохнатыми хвостами. Кант поверил петербургскому ученому и воспользовался его информацией в одной из своих географических книг. Все-таки трудно писать о далеких странах, не покидая родного Кенигсберга. Но Кант умел это!
Поздние регалии
Кант все-таки стал профессором – но это случилось через много лет после ухода русских из Кенигсберга. Ему стали платить крупное жалованье. К философу пришла слава. Ученики открыто называли его гением, ловили каждое слово мэтра. Между тем, Кант постарел, стал терять зрение и, что было наиболее печальным для него, цепкую память. В преклонном возрасте он не раз говорил, что потерял смысл к жизни. Он ждал смерти с тех пор, как понял, что больше не напишет ничего великого. Да и ученики говорили, что гений почти впал в детство и стал рассуждать, как ребенок.
Прожил он, по понятиям того времени, долго – почти 80 лет. Умер, переев за обедом своего любимого сыра. Ученики записали последнее высказывание философа. «Хорошо!» – так он встретил смерть.
Просветитель?
Канта часто называют великим мыслителем эпохи Просвещения. Это и так, и не так. Безусловно, он сформировался под влиянием просветителей. Часто возвращался к трудам Монтескье и Руссо. Но их учение оказалось для Канта слишком рациональным. Хотя и в его книгах немало рационализма… Но Кант стремился сделать шаг в сторону от всех. В первую очередь – от господствовавших в умах просветителей. Они научили человечество критически относиться к церковным догмам и суевериям. А Кант показал, что сомневаться нужно во всем – в том числе в тезисах Вольтера или уважаемого им Руссо. Ученики Канта – такие, как пушкинский Владимир Ленский – не были догматиками. Вели, куда ведет свободный ум… Чему еще научил нас Кант, ответивший в своих книгах на сотни вопросов? Ценить человеческую личность. В то же время он был печальнее, пессимистичнее просветителей. Не слишком верил в возможность строительства совершенного общества. Да этот вопрос его не так уж и занимал… Был ли он христианином? Это самый трудный вопрос. По крайней мере, этика Канта – светская. Она вне религии. Но он считал веру в высшее существо необходимой для нравственного человека. А главное – он призывал нас «дерзать мыслить». Это всегда непросто и полезно.
«А я вот в семинарии зачитывался Кантом»
Несмотря ни на что, книги и идеи Канта ценил Иосиф Сталин – еще с тех пор, когда учился в Горийской семинарии. Поэтому, когда Кенигсберг стал Калининградом и вошел в Советский Союз, к могиле философа стали относиться как к памятнику архитектуры.
Философ Владимир Разумный рассказывал мне, как однажды, в доме профессора Дмитрия Ивановича Чеснокова, он, будучи аспирантом, застал вождя народов.
"Поздоровавшись с Дмитрием Ивановичем, Сталин спросил, указывая на меня пальцем: "А это кто?" Услышав слова о проходящей консультации по философии, он стал менее резким и переспросил: "А чем тут вы занимаетесь?" Дмитрий Иванович ответил, что идет консультация о "Критике способности суждения" Канта. Вот здесь и произошло нечто неожиданное, что забыть просто невозможно, ни при каких обстоятельствах.
И. В. Сталин упругой, отнюдь не старческой походкой начал ходить от кресла к креслу, задумчиво проговаривая: "Да, Кант! Все вот говорят - Гегель, Гегель! А я вот в семинарии зачитывался Кантом. Как ты смотришь на аналитические суждения?" Подумав, что вопрос обращен ко мне, я что-то вполне несуразное промычал, хотя штудировал Канта так же упорно, как дифференциальное исчисление. Не обращая внимания на мой философский лепет, И.В. Сталин продолжал ходить, излагая сложнейшие умопостроения Канта, его концепцию ноуменов и феноменов. Вдруг, резко остановившись, он посмотрел на меня (у него был удивительный взгляд - пронзительный, но с хитринкой!) и спросил: "А как ты смотришь на "Критику практического разума"? Клянусь - я вообще почти исчез в кресле, думая про себя: "Не читал. Знаю - только название..." Очевидно, ответа от меня и не требовалось. Помню лишь, как, словно обобщая философские раздумья, И.В. Сталин проговорил, словно вслушиваясь в волновавшие его мысли: "Да, как это верно - разум, воля, эмоции..." Помню, ибо провожу идею об этой триаде через все труды в течение десятилетий.
Затем, вернувшись в свою, нам неведомую реальность, он неожиданно сказал, махнув рукой на дверь: "Давай!" Нужно ли говорить, что я исчез почти мгновенно и совершил бросок от Ленинского проспекта до своей квартиры близ площади Маяковского, сопоставимый с рекордными забегами марафонцев. Бросился за книги Канта - и был поражен, что почти все, о чем он говорил в воспоминаниях о семинарских увлечениях, было точно и дословно выражено".
Любопытная информация к размышлению. Не спешите делать из этого сюжета однозначный вывод, здесь всё сложно и многообразно.
